– Появилась новая информация, Инга Валерьевна, – медленно проговариваю я, и наконец-то нахожу в себе силы оторваться от телефона. – Мы сейчас все проверим и решим, как поступить.

Не говорю ничего особенного, но Инга как-то странно подбирается, складывает руки на колени и затихает. Больше нет той стервы, что пять минут назад испепеляла всех взглядом.

Что же там такое в документах?

– Я пойду. – Инга резко вскакивает со стула и направляется к выходу.

– Нет, останьтесь. – останавливаю ее. – Дождемся полиции и заодно изучим документы Александры. Вадим Борисович настоял.

Последнюю фразу произношу с особым нажимом, и Инга вздрагивает.

Показалось?

– Радуешься, да? – разворачивается она ко мне.

– Нет, – стойко выдерживаю ее взгляд – выполняю свою работу.

На стол рядом с ноутбуком ложится папка с документами, и в тот момент, когда я открываю ее, раздается звонок в дверь.

– Полиция приехала – сообщает мне наш охранник.

Карина Ольшанская

«Приехала – прикрываю глаза и морально готовлюсь к тому дурдому, который сейчас начнется».

Пока полицейские проверяют документы у Инги, я пробегаю глазами по страничкам дела, которое мне принесла Ольга.

«Если Вадим сказал… Вадим – смеюсь над собой. – Если Серковский сказал, что передал все, значит так и есть».

Перелистываю страницы, вчитываюсь в названия и стараюсь не упустить ничего из того, что сейчас рассказывает полицейским Инга.

– Вы не представляете, как это тяжело. Я так скучаю – причитает она и теребит серебристую пуговицу на вороте короткой белой курточки. – Пришла, чтобы увидеть дочь, узнать, как у нее дела.

– То есть ваш муж запрещает вам видеться с дочерью? Почему?

«И правда, почему? – задаюсь я этим же вопросом и перелистываю страницу. – А вот и ответ».

Читаю документ практически по диагонали, потому что все и так ясно. Инга подписала отказ и теперь не имеет никаких прав на дочь. Отдельным пунктом в решении суда прописано место проживания девочки и встречи только по согласованию и в присутствии отца.

«Что же ты за чудовище, Серковский?»

– У нас строго. Даже если ребенка забирает бабушка, она должна быть внесена в базу, и от родителей требуется письменное разрешение. – Объясняет Ольга полицейским.

– И для матери тоже такие правила? – Утоняет мужчина в форме.

– Абсолютно для всех. – Встаю из-за столика и подхожу к полицейским. – Обычно данные предоставляют сразу оба родителя, но у Серковской в базе записан только отец.

В небольшой раздевалке группы повисает тишина. Я держу в руках папку, готовая предъявить документы полицейским, и смотрю на Ингу.

– Бывший муж против того, чтобы я виделась с дочерью – раздраженно произносит она и отворачивается.

Ее неизменно черные волосы вздрагивают и рассыпаются волнами по спине. Все как всегда: напускная важность, перекрещенные на груди руки, поджатые губы… словно и не было этих пяти лет.

– Для этого есть суды, гражданка Логинова. – Произносит второй полицейский, что все это время молча переписывал данные с документов.

Инга выдергивает из его рук протянутый паспорт и полушепотом выдает какое-то ругательство.

– Суд уже был. Вот решения. – Я раскрываю папку и протягиваю полицейским.

– Я присяду? – Обращается ко мне мужчина, кивая в направлении стола – надо будет все переписать.

– Да, пожалуйста – отдаю папку и отхожу в сторону.

У полиции больше нет вопросов к детскому саду. Остались лишь формальности. Ингу же, как я поняла, ждет увлекательная поездка в отделение.

– Ну а вы что думали? – слышу, как возмущается полицейский, провожая ее к выходу. – Решение суда есть? Есть. Вы пришли и пробовали увидеться с дочерью без разрешения. Так? Так. Значит, есть нарушение. Нет, как люди, мы все понимаем, но обязаны такое фиксировать.

Ухмыляюсь, удивляясь Ингиной глупости. Мало того что пыталась обманом забрать дочку, так еще и с полицией пререкается.

– Оль, дождись меня – обращаюсь к коллеге, а сам иду провожать наших неожиданных гостей.

Быстро прощаемся, я открываю и даже придерживаю дверь, что угодно, только бы эта троица побыстрее оказалась на улице. Все, представление закончено.

– Больше эту даму к нам не пускать – на ходу бросаю охраннику и возвращаюсь в группу.

Хочу подняться к себе в кабинет и просидеть там весь день.

«Заберу ноутбук и… чаю хочу. С конфетами. – Мечтаю я, но мысли быстро возвращаются в реальность, когда слышу разговор коллег».

– Отказалась от ребенка, представляешь?

– А может, заставили?

– Прекратить сплетни! – Строго осаживаю девушек, как только захожу в группу.

Ольга поджимает губы и сразу же подбегает ко мне.

– Карина Игоревна, а что теперь будет?

– Если вы прекратите разносить по округе информацию о личной жизни наших клиентов – ничего.

– Ой, все, я – жестом запирает рот на замок Ольга.

– Ты мне вот что скажи, как получилось, что этих данных – я тычу пальцем в папку с документами Серковской – не было в базе?

– Я вносила, но, видимо, кто-то отвлек. Тебя же не было, и я опять разрывалась между музыкальным классом и бумажными делами.

– Плохо, Оль, очень плохо. Если бы ты серьезнее отнеслась к работе, всего этого цирка не было бы.

Я машу рукой куда-то в пространство, и наступает тишина. Коллеги, почувствовав неладное, бесшумно разбегаются, а я продолжаю отчитывать Ольгу.

– Но как же? Она же – вертит головой Оля, ища поддержки у коллег, но в раздевалке уже пусто.

– Вот так, Оль, няне бы позвонили и все. А теперь, молись, чтобы этот папаша не пожаловался на нас.

Под испуганный возглас коллеги я подхватываю ноутбук, забираю папку и ухожу к себе. За пальто попозже спущусь, когда немного успокоюсь.

В моем кабинете на втором этаже тихо.

Закрываю за собой дверь и прижимаюсь спиной к прохладному пластику.

– Карина Игоревна, надеюсь, вопрос решен – передразниваю Серковского. – Раскомандовался, павлин недоделанный!

Стараюсь хоть как-то успокоиться, отвлечься. Дрожащими пальцами цепляю из коробки пакетик чая, набираю в стаканчик кипяток из кулера… Надо бы сесть за стол и поработать, но вместо этого я открываю документы на Серковскую Александру и внимательно их изучаю.

– Отказы, опеки… А если эта чокнутая к нам опять придет? Или, чего доброго, Серковский прибежит жаловаться Алевтине. Да! Что я тогда ей скажу? Нет, надо понимать, с чем мы имеем дело.

Нахожу копию свидетельства о рождении и читаю. Здесь все идеально: отец Серковский, мать Инга. Листаю дальше. Судя по датам, отказ Инги от дочери и судебные решения шли друг за другом, а началось все это ровно через год после рождения ребенка.

– Что? Несладкой оказалась жизнь с глянцевой картинкой из модного журнала? Да, Серковский?

Нельзя желать кому-то плохого, и радоваться чужому горю нельзя, даже если этот кто-то Вадим Серковский, но ничего не могу с собой поделать. Приятно, черт побери, когда не только у тебя все наперекосяк пошло.

Карина Ольшанская

Как бы я ни храбрилась, визит Инги надолго выбил меня из колеи. Да, я давно не та девочка, которую можно было пинать и унижать, сама кого угодно отпинаю, но где-то глубоко копошится страх.

«А если Инга расскажет Серковскому, что я здесь работаю? Он придет, устроит разборки, или… А если наведет справки?»

– Ромку он не получит, – вскакиваю я со стула и бегу в группу к сыну.

Сейчас у них тихий час, но мне просто жизненно необходимо взглянуть, как он сладко спит, подложив ладошку под пухлую щечку. Он моя жизнь, мое счастье и поддержка. Ради него я горы сверну, так что лучше Серковским держаться от нас подальше.

Крадусь мимо воспитателя в спальню.

Спит, мой сладкий. Кудряшки разметались по подушке, сопит, морщит носик… Поправляю задравшуюся футболку и укрываю сына одеялом. Ромка изменился, светлее, что ли, стал, или мне так кажется, потому что волосики стали отливать золотом? Золото – не золото, а сходство с отцом просто поразительное.