Вечером, убирая свое рабочее место, листаю в телефоне список женских клиник поблизости. Тянуть нет смысла, поэтому, недолго думая, звоню в ту, у названия которой гордо красуется оценка в пять звезд, и записываюсь на консультацию.

– Ждем вас завтра в 11.30 – вежливо сообщает мне девушка-администратор и кладет трубку.

– Вот и отлично. Уложусь в два дня и работать, работать, работать.

Напряжение немного отпускает. Мысль, что завтра я смогу навсегда оборвать все связи с прошлым сейчас, как свет в конце тоннеля – манит и обещает полную свободу.

«Лучше бы амнезию обещал – издевается внутренний голосок и я впервые с ним согласна».

Еду домой, если десятиметровую комнатушку, в которой я обосновалась, можно так назвать.

Остановка, парк, подъезд. Толкаю скрипучую старую дверь, обитую давно облупившимся дермантином, и попадаю в длинный коридор, заставленный коробками и пакетами. На кухне, как всегда, кто-то орет, играет музыка.

«Кто там сегодня? Тетя Таня с Колькой или Серега?»

Ответ на вопрос мне не особо интересен, и я стараюсь побыстрее прошмыгнуть мимо кухонного дверного проема и скрыться в своей комнате. Щелкаю замком, включаю свет и, не разуваясь, иду к окну. На улице уже по-летнему светло, и, забравшись на подоконник, я по привычке прислоняюсь лбом к прохладному стеклу. Делаю так каждый вечер, чтобы расслабиться. Сижу, дожидаюсь, когда в квартире все уснут, а потом выхожу на кухню и готовлю простенький ужин: каша, яйцо, бутерброды. Ужинаю, мою посуду и зачеркиваю в большом настенном календаре еще один день. За месяц проживания здесь этот ритуал отточен до секунды. Благодаря ему, я точно знаю, сколько мне осталось жить в этой комнате, и засыпать под пьяные песни соседей, становится намного веселее.

– 304 дня ровно и я вернусь в свою студию в центре. Забуду все, как кошмарный сон и буду каждый день наслаждаться тишиной и покоем.

Размечтавшись об одиночестве, ловлю себя на мысли, что, несмотря ни на что, буду с теплотой вспоминать эту коммуналку.

Общение.

Именно к нему я успела привыкнуть. Колька, тетя Таня и даже Серега всегда со мной разговаривают. Я молчу, а они… Улыбаюсь, вспоминая их бесконечные рассказы обо всем на свете.

Дома все изменится, но грустить по этому поводу глупо. Одиночество меня давно не пугает. Привыкла. Отец не звонит уже года два. Некогда ему, видите ли, новая семья, дети. Мать? Да не нужен мне никто! Родителей не выбирают, уж какие есть, я без претензий, а вот мужиков с меня точно хватит.

Прислушиваюсь. Шум в квартире затихает.

Поужинав в тишине, я устраиваюсь на небольшом диванчике и быстро засыпаю. Все мысли замедляются, и лишь одна пульсирует без остановки: «Ребенок. Я бы хотела, чтобы он родился. Забеременей я в другое время и как знать… Изменилась бы моя жизнь, я изменилась, и это было бы здорово. Жила бы себе спокойно с дочерью, всех мужиков отправляла бы лесом».

Я бы точно была лучшей мамой, не такой, как моя.

Снится мне это, или я брежу, находясь в полудреме – непонятно, но сама идея кажется замечательной.

«Девочка. Представь, что у тебя будет очаровательная девочка. Ну а как иначе, Серковский, конечно, кобель, но красивый и умный – добавляю с горечью, и сердце предательски ноет – Шикарный генофонд! Может, и правда, пусть будет маленькая принцесса? В двадцать восемь-то лет?»

– Моя маленькая принцесса – бурчу вслух и открываю глаза ровно в тот момент, когда звонит будильник.

Карина Ольшанская

– Ну как ты? – слышу вместо приветствия, когда возвращаюсь на работу после выходных.

Перезвон дверного колокольчика, насыщенный запах кофе и корицы. Желудок оживает, требуя всего и самого вкусного.

– Карин, не молчи, может, еще дома побыла бы? – Тамара Ивановна наспех отрывает бумажное полотенце от рулона и вытирает руки.

«Волнуется, – отзывается теплом внутри – Когда за меня последний раз волновались? Не помню. Может, в детском саду?».

Я даже не знаю, как на такое реагировать. Просто стою и смотрю. Тамара же, выбросив бумажный комок в мусорное ведро, спешит мне навстречу.

– Рассказывай – берет меня за руки и усаживает за ближайший столик.

Вроде ничего особенного, а меня словно от удара током трясет, и вся моя напускная холодность куда-то исчезает.

– Все хорошо, Тамар Ивановна, – цепляюсь за ее руки, и на глаза наворачиваются слезы. – Все хорошо, и со мной, и с ребенком.

– Так ты?! – жадно хватает воздух губами Тамара – ничего не сделала?

Мотаю головой, шмыгаю носом и выдавливаю из себя тихое: «Не-а».

Мне кажется, или тетя Тамара вздохнула с облегчением?

– Поговорила с папашей и? – начинает она, но я снова мотаю головой, отрицая ее версию.

– Тогда, – поджимает губы тетя Тамара – я сейчас чая принесу, и ты мне все расскажешь.

Через пять минут на столе появляется пузатый чайник из прозрачного стекла, и я залипаю, рассматривая плавающие в кипятке ягодки облепихи и листья мяты.

– Значит, решила рожать – озвучивает свою догадку Тамара Ивановна, когда разливает ароматный напиток по чашкам.

– Глупо? Да?

– Как знать – пожимает плечами женщина – Дети – это замечательно. Будет тяжело, но со временем ты поймешь, что поступила правильно.

– Вы так говорите, словно точно знаете.

– Знаю, Карин, потому что в свое время испугалась.

– А я, – беру в руки чашку, делаю большой глоток чая, и меня словно прорывает – Я до сих пор сомневаюсь. Нет у меня вселенской любви к детям. Ну вот не было никогда вот этого трепета: «Детишки-малышки, сюси-пуси». Да, я понимала, что когда-нибудь они и у меня будут, и все. Понимаете?

Тамара Ивановна возвращает чашку на стол и, облокотившись о столешницу, подпирает щеки ладошками.

– Мне двадцать восемь. – продолжаю я. – Рядом никого стоящего на роль мужа, да что там мужа, хотя бы отца! Проснулась утром и подумала, почему бы нет.

– Так себе мотивация – качает головой Тамара, – не пожалеешь?

– Нет, я, если за что-то взялась, уже не брошу. Да и стимул есть.

Тамара Ивановна убирает руки от лица и вопросительно смотрит на меня.

– Никакая мать в моей жизни уже есть – отвечаю ей – я скорее сдохну, чем позволю себе стать такой же.

Объясняю Тамаре свое решение, стыдливо утаив, как, вернувшись из клиники, полдня бродила по комнате, бросаясь из крайности в крайность. Пыталась зацепиться хоть за что-то, найти хоть крупицу уверенности, но вместо этого в голове кружились миллион мыслей и желаний. Несколько раз я порывалась вернуться в клинику и все-таки завершить задуманное, доходила до двери и возвращалась обратно. Падала на диван и плакала, ругала себя, проклинала Серковского и снова оказывалась на исходной позиции: «Почему нет? Я не собиралась отказываться от детей. Думала об этом. Да, сейчас не лучшее время, но ведь это было в планах?»

– Генофонд, Карин! – вырвалось у меня на пике истеричных метаний – Гребаный Серковский! Как меня угораздило вляпаться в тебя?! Где были мои мозги?!

– Эй, – щелкает пальцами перед моим лицом Тамара – да, не волнуйся ты так, справимся. Квартира есть, работа тоже, декретные будут.

– Спасибо, Тамарачка Ивановна – не замечаю как, начинаю хлюпать носом я и растираю слезы по щекам.

Мне страшно, я не уверена, что все получится, но, видимо, у судьбы свои планы. Все действительно идет как по маслу, словно кто-то свыше решил сжалиться надо мной и позволить спокойно насладится беременностью. Правда, весь первый триместр я была другого мнения. Ну, не получалось у меня наслаждаться жутким и практически круглосуточным токсикозом. Врач на каждом приеме успокаивала, обещала, что вот еще немного, еще чуть-чуть, и я буду как те мамочки с фотографий, коими щедро увешаны стены женской консультации. В тот день, в преддверии Нового года, я почти в это поверила, но, столкнувшись в коридоре со своим прошлым, поняла, что есть вещи пострашнее утренней тошноты.