Поля чернели под покровом ночи. Ветер трепал подол юбки, шептал об опасности. Звёзды, холодные и далёкие, были единственными свидетелями её бегства. Она шла, спотыкаясь, проваливаясь в рыхлую землю. Шла к нему. К своему Тимофею.

Лес встретил её настороженно. Хруст веток под ногами казался оглушительным. Она знала: здесь каждый куст, каждая ложбина может скрывать опасность. На рассвете, когда первые лучи солнца пробились сквозь листву, она услышала их. Шёпот. Тихий, приглушённый. Голоса партизан. Собрав остатки сил, она пошла на звук.

Молодой, почти мальчишка, он казался неуместным среди загрубевших лиц мужиков. Небритый пушок едва пробивался на щеках, а взгляд, синий и чистый, не вязался с грязной телогрейкой. Это и был сын Тамары Тихоновы – Тимофей.

Увидев мать, Тимофей замер, словно его ударили током. В глазах отразилось недоверие, сменяющееся узнаванием. Он бросился к ней, крепко обнял, прижал к себе так, словно боялся отпустить.

– Мама! Как ты здесь? – прошептал он, зарываясь лицом в её волосы.

Тамара Тихоновна молча прижалась к сыну, чувствуя, как силы покидают её. Партизаны окружили их, настороженно наблюдая за неожиданной встречей. Тимофей поднял руку, призывая к тишине.

– Это моя мать, Тамара Тихоновна, – сказал он, глядя на товарищей. – Она проверенный человек, ей можно доверять. Взгляды партизан смягчились, но осторожность не исчезла.

г. Брянск. 1976 год.

Полковник Смирнов, не моргая, смотрел на Иванкина. Он был спокоен и одновременно доволен своей работой: ему удалось разговорить бывшего полицая. Кудрявцев от услышанного был в некотором шоке, но всё записывал, как приказал полковник.

– Да, интересная история, иного я и не ожидал… Значит, Николай Фёдорович, вы согласились служить немецким преступникам со страха, – спокойно говорил Смирнов.

– А что мне оставалось делать? – занервничал Иванкин.

– Ну, может быть, пойти на фронт или… в партизаны. Ну что ж, прошлого не вернёшь. На сегодня достаточно, Николай Фёдорович. Отдохните, а завтра продолжим, – сказал полковник и приказал сотруднику, дежурившему снаружи, увести подозреваемого.

Полковник вместе с лейтенантом направились домой, в служебную квартиру, предварительно отказав водителю их подвезти. Летний город давил своим безразличием. После душного кабинета свежий воздух казался почти оскорбительным. Лейтенант, молодой, энергичный, с ещё не обветренным цинизмом взглядом, старался держать ровный шаг, хотя краем глаза постоянно оценивал поведение полковника, который всю дорогу молчал.

Вокруг кипела жизнь – смех детей, звон велосипедов, громкая музыка из открытых окон. Но для полковника Смирнова этот мир словно существовал в другой плоскости. Он шёл сквозь толпу, не замечая её, погруженный в свои мысли. Полковник машинально коснулся рукой кармана, где лежал портсигар, достав его, подержал и снова засунул в карман.

Он смотрел прямо перед собой, на серую полоску асфальта, уходящую вдаль. Лейтенант, чуть отставая, ловил каждое его движение, пытаясь угадать, что творится в голове этого опытного офицера, этого человека, который видел так много тьмы, что, казалось, сам стал её частью. Неожиданно взгляд полковника пронзил рядом стоящие автоматы с газированной водой.

– А не испить ли нам по стаканчику водички, а, Сергей? – бодро вскрикнул полковник, как будто проснувшись.

– Конечно, товарищ полковник, – улыбнулся лейтенант, ища в кармане мелочь.

Пока Кудрявцев мучил автомат с газировкой, полковник откинул голову и всмотрелся в небо, которое было чистое, как слеза младенца.

– Вот и водичка, – сказал лейтенант, держа два стакана.

Полковник сделал большой глоток газировки, прикрыв глаза от удовольствия. – Хорошо, – пробормотал он. Лейтенант, последовав его примеру, отпил немного. Газировка приятно обожгла горло, принося облегчение после трудного дня.

– Ну, как тебе наш пассажир? – спросил полковник.

– Какой-то он мутный, товарищ полковник, а вы с ним как-то ласково, иногда кажется, что вы товарищи.

– С такими персонажами по-другому работать нельзя… Чистая психология… Давай-ка вот что, Сергей… Зайдём в магазин, купим продуктов, да ужинать. Хватит с нас сегодня. Отдыхать тоже надо.

Кудрявцев был в своём улыбчивом репертуаре, а ещё более улыбался, что наконец полковник отвлёкся от посторонних мыслей. Накупив продуктов в ближайшем гастрономе, они поторопились на служебную квартиру.

По дороге Кудрявцев травил байки. Полковник слушал вполуха, больше наблюдая за проплывающими мимо пейзажами. Брянск, казался уютным и старинным городом. Дом, в котором им предстояло ютиться, оказался типичной сталинкой с высокими потолками и просторными, но давно не видевшими ремонта комнатами. Искать долго не пришлось. Квартира нашлась на третьем этаже, с видом на заросший клёнами двор. Подъезд пах сыростью и кошками, но это было неважно. Главное – крыша над головой.

Когда они вошли, квартира была завалена старой мебелью и покрыта толстым слоем пыли. Предыдущие жильцы, судя по всему, съехали внезапно, оставив после себя лишь воспоминания и пустые бутылки из-под кефира. Кудрявцев, с непринуждённой энергией, принялся открывать окна. Полковник тяжело вздохнул и опустился на скрипучий диван, чувствуя, как усталость наваливается на плечи.

– Ничего, товарищ полковник, – бодро заявил Кудрявцев, – отмоем, отчистим, обживём! Зато район тихий. А главное – недалеко от работы. И действительно, по его словам, до управления можно было дойти пешком за полчаса. Это была единственная мысль, которая хоть как-то утешала полковника в этот момент.

Приготовив ужин, они уселись за кухонный стол. Тишину нарушало лишь позвякивание вилок и редкие вздохи лейтенанта.

– Знаешь, Сергей, – вдруг заговорил полковник, – такие, как он, опаснее зверя. Зверя видно, он рычит и кидается. А этот… Он улыбается, говорит правильные вещи, а что у него в голове – чёрт его знает.

Лейтенант внимательно слушал.

– Он же не дурак, – продолжал полковник, – он всё понимает, всё видит. И играет свою роль как по нотам. А наша задача – не дать ему сыграть её до конца. Понимаешь?

Сергей кивнул, хотя в голове клубился туман. Он привык доверять чутью полковника, которое ни разу их не подводило.

Наступила ночь. Алексей Игоревич не мог уснуть и вышел на балкон покурить. Город под ним дышал тусклым оранжевым светом, сплетённым из фонарей. Сигарета в пальцах тлела нервно, как и мысли в голове. Ночь выдалась на редкость тёплой, даже душной. В такие ночи город не спит, а лишь притворяется. Слышно отдалённое гудение моторов, редкий лай собак, перекликающийся с эхом голосов из соседних дворов.

 Он долго думал и внезапно начал собираться, предварительно отыскав в своём стареньком чемодане бутылку коньяка. Кудрявцев спал как младенец. Через час, полковник уже приказным тоном, требовал допуска его к Иванкину в камеру. Сотрудники СИЗО немного возмущались, но отказать полковнику КГБ из Москвы не решились.

Иванкин спал. Резкий лязг отодвигаемого засова разбудил его. На пороге стоял полковник. В руках держал бутылку и пару стаканов, которые раздобыл у сотрудников.

– Привет, Николай Фёдорович, – голос полковника был неожиданно мягок, почти ласков. – Решил навестить. Может, немного расслабимся?

Иванкин вскочил со шконки, перепугавшись до смерти. Его большие глаза смотрели на полковника, а мозг не мог понять, зачем он припёрся ночью в камеру. У Иванкина проскользнула мысль: не расстреляют ли меня без суда и следствия, а этот хитрый полковник, так своеобразно прощается.

– Не стоит бояться. Я понимаю ваше состояние. Допросы, давление… это тяжело. Но иногда, знаете ли, в неформальной обстановке люди куда откровеннее, – сказал полковник.

Он плеснул коньяк в стаканы. Запах ударил в нос. Они выпили молча. Иванкин почувствовал лёгкое головокружение.

– Ну что, Николай Фёдорович, – полковник снова наполнил стаканы. – Готовы продолжить разговор?