– Так ты с Украины, Андрей Петрович… А-а-а… Так поэтому ты и не стал эвакуироваться… Вон оно что… У тебя ж предписание было… Задумал всё заранее, – с ухмылкой сказал Иванкин.

– А ты не такой уж и дурак, – сказал Отбойников.

– Ну так и чего? План-то есть какой? И как я буду называться при новой власти? – спрашивал Иванкин пьяненьким голосом.

– Бригаду тебе надо набрать, человек двадцать, а лучше тридцать. Всех вооружить, да по дворам походить, объяснить, мол, так и так, сидите тихо, господин Отбойников теперь здесь за главного – старшина.

– Ох и загнул ты, Андрей Петрович, господин… Ха-ха, – Иванкин заржал как лошадь в стойле.

– Ты давай вот что, Николай, если хочешь, чтобы тебя Николаем Фёдоровичем обзывали, думай, а утром приходи. А если хочешь позорно прятаться, то сиди и дальше здесь. А я к Лысому схожу, тот быстро согласится. Только вот вижу я в тебе потенциал, Николай Фёдорович. Думай… Допивай и думай, а утром приходи, – с такими словами Отбойников встал и ушёл.

Посёлок затаился. Отбойников шёл по главной улице, поджав губы. Он ждал немцев с планом. Планом, который тщательно обдумывал ночами при свете тусклой керосиновой лампы. Планом выживания… и, чего уж греха таить, возвышения. «Чего-то не хватает», – думал Отбойников. На Иванкина положиться нельзя, так, для устрашения людей, бегать будет с оружием, как шавка, любой приказ выполнит, лишь бы чувствовать себя в безопасности, да и пристрелить сможет, если понадобится. Но нужен человек волевой – организатор. Жёсткий, сильный.

В голове уже сформировался костяк будущего «комитета». Себя, разумеется, он видел во главе. И тут его осенило. «Кадинский! Инженер завода. Человек немногословный, замкнутый, но, безусловно, умный и знающий своё дело. Да и не любил он советскую власть, это было видно по кислому выражению лица, когда кто-то заводил разговоры о пятилетках и ударниках. Грубоват! Жестковат! Но такой, как раз и нужен», – размышлял Отбойников.

Отбойников решительно свернул с главной улицы и направился к скромному домику на окраине, где обитал Кадинский. Вечер уже сгущался. В окнах немногих домов мерцали огни, словно последние искры угасающего мира. Он постучал в дверь, и тишина на мгновение стала ещё более зловещей. Послышались шаги, медленные, осторожные. Дверь приоткрылась, и в щели показалось лицо Кадинского.

– Андрей Петрович. Не ожидал вас увидеть, – прозвучал хриплый голос.

Отбойников улыбнулся самой обаятельной своей улыбкой.

– А я вот решил проведать. Поговорить, Константин Константинович. В такое время нужно держаться вместе.

Кадинский нахмурился.

– О чём говорить?

– О будущем. О будущем нашего посёлка. Отбойников просунул ногу в дверной проём, не давая Кадинскому захлопнуть дверь. – И, возможно, о том, как мы можем его… сформировать, – добавил он.

Кадинский не стал препятствовать и впустил непрошеного гостя. Кадинский работал инженером на спиртзаводе. Умён до дьявольского блеска в глазах, но грубоват. Власть он любил неистово. Слухи о Кадинском вились вокруг завода, как дым над кочегаркой. Шептались, что до прибытия в Локоть он отбывал срок в Шадринске. За что? Антисоветские настроения – так, мол, неосторожно обронил словечко не там, где следовало. А потом исчез. И через год он уже – инженер Кадинский, с безупречными характеристиками и стальной хваткой. Некоторые утверждали, что видели, как к нему поздним вечером подъезжала чёрная эмка с зашторенными окнами. Коллеги старались обходить его стороной. И не только из-за его резкости. Чувствовалось в нём что-то нечистое. Словно он жил не одной жизнью, а двумя, и одна из них была скрыта в глубокой тени.

– С чем пожаловали, Андрей Петрович?

– Константин Константинович, давайте уберём эти формальности и будем на «ты». Мне даже Иванкин после рюмки тыкать стал, а к вам я с уважением. Договорились?

– Ну, за мной-то не заржавеет. А конюх зачем тебе нужен? Люди болтают, что он с ума потихоньку сходит. Ну, ты присаживайся, Андрей Петрович. Выпить не предлагаю. Видишь, я теперь один живу.

– Да, слышал, ты своих в эвакуацию отправил. А чего ж сам не поехал? – спросил Отбойников.

– Я, как и ты, Андрей Петрович, новую власть жду, – сказал Кадинский и вынул из-под кровати охотничье ружьё. – Так чего пожаловал? – поглаживая ружьё, спросил Кадинский.

– Ну, ты сам всё сказал уже про новую власть. Предлагаю установить власть в посёлке. До прихода немцев. Я подчёркиваю, до прихода немцев. Время у нас в обрез.

– Зачем мне это? – спросил Кадинский.

Отбойников ухмыльнулся.

– Ну, во-первых, ты умный. Это всем известно. Во-вторых… ты суровый. А в нынешние времена без суровости никуда. Людям нужен кнут, а не пряник. А в-третьих… В-третьих, я предлагаю тебе быть моим замом. Что скажешь?

Кадинский уложил ружьё под кровать, взглянул на Отбойникова стальным взглядом и сказал:

– Я согласен, Андрей Петрович… Или ты думаешь, я не уехал, чтобы служить немцам простым полицаем? Но, боюсь, с людьми проблемы будут… Вон народ в спешке, кто куда ломится… Только ехать некуда… Немец до самого Брянска всех в окружение взял, куда ни беги – везде немец… Но нам с тобой, Андрей Петрович, бежать некуда… Земля-то наша… Наведём здесь порядок.

– Вот и ладненько, ты приходи завтра ко мне, там всё и обдумаем, – сказал Отбойников.

– Добро, а кто ещё будет?

– Иванкин проснётся и прибежит, никуда он не денется, а там будем кумекать, что дальше делать, – Отбойников пожал Кадинскому руку и удалился.

Утро в посёлке дышало промозглой свежестью ранней осени. Туман, словно серая шерсть, кутался вокруг покосившихся изб, оставляя на траве влажные, блестящие следы. В доме Отбойникова, единственном, где ещё горел свет, собирались гости – Иванкин и Кадинский. Иванкин впервые за долгое время напялил свой картуз и с деловитым видом прошаркал сапогами по деревянному полу в доме Отбойникова. Позже подошёл Кадинский. Они уселись за кухонным столом и начали обсуждать дальнейшие действия.

– Ну что, Андрей Петрович, твои предложения? – пробормотал Иванкин.

– У нас народ разный, – начал Отбойников. – Если правильно подать – пойдут за нами. Скажем, что порядок наводим. А там, глядишь, и немцы придут – мы им как свои.

– А что немцам скажем? – Кадинский почесал за ухом. – Скажем, что колхоз разогнали, землю крестьянам вернули? Что за советскую власть никогда не были?

– Ты вот что, Константин Константинович, организуй-ка нам местечко для собрания людей, а я выступлю перед публикой, – сказал Отбойников.

– Это запросто, а что за место? Техникум тебе для чего, Андрей Петрович?

– Нет, тут нужна хитрость… Люди на меня уже и так волком смотрят… Была у меня давеча Тамара Тихоновна, она баба болтливая, уже всё разболтала. Да и сынок её в партизаны подался. Узнают, что народ в техникуме собирается, так никто и не придёт… А мы сделаем хитро… Собрание будешь проводить ты, Константин Константинович, а я как бы появлюсь случайно, ну а там дело техники.

Иванкин прищурился. Тот вообще думать не умел. Кадинский задумался и сказал:

– Есть такое место… Больница. Там же Наташка Глымова сейчас за старшую, договорюсь ради такого дела.

– Вот, Константин Константинович… Это хорошее место… А ты, Николай Фёдорович, пройдёшься по всем дворам и скажешь народу, что будет всеобщее собрание… Да, нужно нам бойцов двадцать набрать, кто согласится, да вооружить их, чтобы ни одна просоветская тварь не могла вякнуть, а если что пойдёт не так, не боялись пристрелить, – Отбойников вдруг из интеллигента превратился в диктатора, который, кажется, на всё решился.

Тишина в избе стала гуще тумана за окном. Кадинский с Иванкиным аж в лице поменялись, и только Мария Павловна, делая домашние дела, но всё слушая, гордо улыбалась. Казалось, в этот момент она была горда за мужа. Впереди маячила призрачная надежда на власть.

***

Прошла неделя. Холодный ветер играл опавшими листьями, гоняя их по пустынным улицам посёлка. Небо было низким, серым, словно вторя настроению людей. Деревья, ещё недавно пышно одетые в золото и багрянец, теперь стояли понуро, оголяя свои ветви под натиском осенней стихии.