«Вернёмся к нашим баранам! — ухмыльнулся Тим. — Нам нужна победа на Турнире, когда бы он ни состоялся. Но готовиться необходимо уже сейчас. Вот для этого я и работаю над фелиофоном! Поняли, котеньки?» — «Фелиофон… Странное название… А почему ты его так назвал?» — поинтересовался Гай. — «Ну, хабиби! Так мне услышалось… На меня это имя снизошло… Не спрашивай! Имена и названия — штука мистическая!» — отшутился Тим, слегка покраснев. Близнецы поняли, что больше он им ничего об этом не скажет. Они и не протестовали. Главное, чтобы изобретение Тима, как его ни назови, хоть бы и фелиофон, помогло навсегда вывести из игры фанатиков-меиричей с ихним хасидским роком и прочими глупостями. Их — прежде всего! А с помощью таинственных технических средств или более привычных для близнецов, каратистов, силовых методов — разве это так уж важно? А там можно и до остальных классиков-нудил добраться!.. «Понимаете? — увлечённо вещал им Тим.

— Моя задача — сделать так, чтобы то, что они называют музыкой, а мы — отсталым, замшелым набором унылых звучаний, исчезло из обихода!.. Просто исчезло — и всё!..

Зато! — и Тим важно поднял палец: — звучит силонокулл, который сам СТРУЯ!» — «Вот это да!» — с умным видом закивали близнецы. «Только не спрашивайте, как… Скажу только два заветных слова — обертоны и звуковое зеркало, или звуковые линзы. Но и об этом — молчок!.. Мне хочется испытать мой первый образец здесь и сейчас — чтобы понять, куда дальше двигать исследования. Сами понимаете, дорогие мои! Моя личная фирма… Веников не вяжет!» — гордо выпятив грудь, заявил Тим. Близнецы с благоговейным восторгом смотрели на своего старшего друга, который не только всякие умные слова знает, но и хитрые штуки умеет делать. Тим сладко улыбнулся:

«Давайте, попробуем… Поможете?» — «Конечно, Тимми! Спрашиваешь!» — радостно подмигнули ему одновременно оба близнеца.

Товарищи близнецов, которым надоело крутиться возле аппаратуры, разбежались по всей Лужайке, крикнув братьям, чтобы, подменив их на посту, не забывали диски вовремя менять.

Рути сидела в удобном надувном кресле, вытянув полные ноги, и с наслаждением слушала любимого Моцарта. Моти всё так же сидел, уткнувшись в ноут-бук. Казалось, он даже не замечал гремевшего вокруг него звукового коктейля, в который вторгалось всё больше вкрадчивых пассажей силонофона, а временами внезапно налетал грохочущим вихрем ботлофон.

Совершенно неожиданно на Лужайку пала вязкая тишина, сквозь которую сочились вкрадчивые звуки силонофона. Рути показалось, что на неё с магнитофоном уронили толстый матрас, из-под которого ни ей не выбраться, ни звукам не пробиться на волю. Ощущение внезапного как бы удушья было пугающим и незнакомым. Кроме того, она ощутила лёгкое головокружение и зубную боль. Но вроде всё и все были на месте — так же светило солнышко и над головой беззвучно качались густые ветви дерева. Несмотря на неприятные ощущения, Рути начала успокаиваться, решив, что это в магнитофоне что-то испортилось. Моти не сразу понял, что, собственно, происходит, хотя и на него нахлынули те же неприятные ощущения, но в гораздо более слабой форме. Он с изумлением увидел, что Рути побледнела, в недоумении и в сильной тревоге скинула наушники и попыталась посмотреть, что случилось с её портативным магнитофоном. Она воскликнула: «Мотеле, посмотри, кажется, он испортился… Может, батареи скисли? Ты взял запасные?» Случайно глянув в центр Лужайки, Моти увидел своих сыновей, которые в неподдельной радости вскинули руки и начали исполнять победный танец дикарей. Рядом с ними он заметил коллегу Тима Пительмана, и это вызвало у него привычно лёгкий укол ревности. Он поднялся и направился к ним, издали окликнув Тима: «Что тут происходит, Тимми?» — «Да ничего, Моти… Ничего. Иди себе. Продолжай грызть кайф науки!» — и обнял подошедшую к нему Офелию, прижав её к себе и что-то зашептав ей на ушко, и тут же бросив стремительный взгляд на Рути. Офелия кивнула головой и, поглядывая то на мальчишек, то на Моти, двинула по тропинке, гордо покачивая великолепными бёдрами. Моти не обратил внимания на взгляды, какими звезду журналистики пожирали его сыновья-подростки. Он вернулся к Рути, склонился над её магнитофоном. Тим, увидев, что Моти на него не смотрит, тут же склонился над та-фоном, который держал в руках, пробежался толстыми пальцами по нескольким кнопочкам, глянул на экранчик. И снова со всех сторон зазвучала причудливая музыкальная смесь всех стилей и направлений. Моти недоуменно уставился на магнитофон, который только что молчал, как будто его толстой подушкой накрыли, и вдруг — снова зазвучал. Рути по инерции продолжала держаться за щёку, с испугом и тем же недоумением смотрела то на Моти, то на магнитофон. Неприятные ощущения отпускали постепенно…

Галь окликнул Моти: «Daddy, нас твои боссы пригласили с Тимми вместе на боссо-мангал.

Так что мы не потерялись и не исчезли. Привет маманьке!»

Эранийцы были осведомлены об оригинальной страстишке седого благообразного Мезимотеса — всевозможные беседки или шалаши, которые он стремился организовать для себя, где бы он ни оказывался на отдыхе, если, конечно, позволяли условия и приличия. Вот и на Лужайке пикников он выбрал себе уголок, окружённый тремя развесистыми деревцами и густыми кустами, натянул несколько верёвок, сверху накидал веток — и получился уютный шалашик. Посредине оказался старый замшелый пень, на котором Миней укрепил лист пёстрого пластика, а вокруг раскидал мягкие разноцветные подушки. Немного поодаль догорали угли его мангала, на импровизированном столике покоилось блюдо, где аппетитно дымилось покрытое корочкой и истекающее жиром мясо. Вокруг живописно расположились всевозможные бутылки и пузырьки с красочными этикетками. Пластиковая посуда аккуратной стопочкой примостилась в уголке.

В Минеев шалаш протиснулся, радостно сияя, Пительман, за ним по пятам робко жались близнецы Блох. За их спинами маячила Офелия, ухмыляясь и торжествующе стреляя глазами в Пительмана. Тим воздел руки и неуклюже закачался (насколько позволяло тесноватое пространство шалашика — это должно было обозначать победный танец), затем восторженно воскликнул: «Шеф! Победа! Получилось даже лучше, чем я предполагал! Но это не предел! Ведь я не знаю, как оно сработало у этих… на правом склоне…» — уже серьёзно добавил он. — «А-а-а, так это ты, мой мальчик, вызвал такой переполох лулианичей на Лужайке? — широко улыбнулся в ответ Миней.

— А я-то думал: что случилось? У всех в одночасье вырубило кассеты и диски!

Забавно было отсюда наблюдать эту смесь коллективной оторопи с паникой! А дикие юные отморозки с правого склона! Как они забегали, зашушукались, всех на ноги подняли! Знаешь, Офелия, я не удивлюсь, если потом окажется, что они за каменюки схватились, намереваясь пойти нашим мальчикам морды бить!..» — со значением обернулся Миней в сторону Офелии. Офелия, внимательно прислушиваясь к разговору, заметила: «Мы уж знаем, как намерения… э-э-э… меиричей… (Ох, уж эта политкорректность! Призывать легче, чем самой привыкнуть!)…воплощаются в действие! И я знаю, как это описать!» — и подмигнула близнецам, слушавшим разговоры старших с робким восторгом и раскрыв рты.

Миней снова обратился к Тиму: «Но как вам удалось? Что у Тимми всё получится, я не сомневался. Но что именно вы сделали?» — «Ну, вот эти мальчики мне помогли.

Вы их знаете, шеф?» — кивнул расплывшийся в гордом довольстве Тим. — «Да это же сыновья нашего Моти Блоха! Ну, спасибо вам, юные друзья! Но, смотрите, папе с мамой — ни словечка! Мы вам доверяем!» — постарался изобразить широкую ласковую отеческую улыбку Миней, но глаза, в глубине которых прятались льдинки, словно буравили мальчишек насквозь. Тим продолжал: «Расставили мы колоночки, — это уж мальчики под моим руководством… А потом надо было всех лишних от аппаратуры удалить. Я их (простите, Миней, несовершеннолетних) коньяком угостил. А что, не стоило?» — «Да ничего с ними не будет! Сколько им лет?» — «Да что-то вроде 16 или 17…» — «Ничего… Надеюсь, ничего страшного с ними не случится… Ведь никто же не узнал!.. Присаживайтесь, располагайтесь с комфортом! Ох, и люблю я комфорт, и сам себе его создаю! Ну, и, конечно, тем, кто меня окружает!