Точнее, не зелёными, а такого загадочного, таинственного оттенка… — и Миней сделал лёгкое, изящное движение рукой. — О, этой палец в рот не клади! А как талантлива! Ну, не может быть, чтобы ты, молодой интересный человек, не заметил её!» — «В общем-то, заметил… Вернее, она меня почему-то заметила. Но я женат, у меня дети. Мне как-то и не положено обращать внимание…» — «Похвально, Моти!

Семья — главная ценность, основная, так сказать, ячейка общества! Семья — прежде всего! Но… Мужчина — всегда мужчина, особенно перед лицом яркой интересной женщины… — игриво подмигнув, Миней тут же натянул на лицо деловое и строгое, серьёзное выражение: — Впрочем, я не это имею в виду. Поэтому советую тебе просто запомнить это имя: Офелия Тишкер, восходящая яркая звезда эранийской журналистики!» Моти поторопился увести разговор от скользкой темы: «А кого она представляет?» — «Это восходящая звезда не только местной эранийской журналистики, но и журналистики всей Арцены. Её публикациями заинтересовался сам наш рош-ирия адон Ашлай Рошкатанкер. Это тебе не шуточки! Он сам когда-то был преуспевающим юристом и журналистом, одно время руководил местной газетой в одном из южных городов. Мы обратили на него внимание и перетащили его сюда с Юга — и вот видишь, как сразу расцвёл наш город! Уж если такой человек, как Ашлай, на Офелию обратил внимание, то… Сам понимаешь!.. Когда-нибудь ты будешь гордиться знакомством с нею. Я не сомневаюсь, что её ждёт блестящее будущее!

Однако… вернёмся к нашим баранам, то бишь — к концепции многовитковой ракушки!

У меня предчувствие: в многовитковости заложен огромный потенциал и глубокий смысл! По сути своей — символ плюрализма! Короче, я хотел бы посмотреть эту игру.

Здесь в кабинете у меня ещё нет компьютера — новый кабинет, не успели поставить…

Зато множество их стоит в нашем компьютерном центре при ирие, на четвёртом этаже.

Пойдём…» Седой партийный босс, ласково глянув на Моти, поднялся, приглашая следовать за собой.

Прошло несколько лет. У Моти и его жены, маленькой, сероглазой толстушки Рути, уже было трое детей. Кроме пятилетних близнецов, толстеньких добродушных шалунов Галя и Гая, — ещё двухлетняя Ширли, черноглазая, смуглая, очень похожая на Моти, а ещё больше на его мать, бабушку Дину, и младшего брата Эреза.

Семья недавно переехала в новенький уютный двухэтажный коттедж, расположенный в престижном микрорайоне Эрания-Далет, который по настоянию Мезимотеса был построен специально для работников престижной фирмы компьютерных развивающих игр (которой Миней Мезимотес лично дал название «Лулиания»), превратившийся со временем в своеобразный символ эранийских элитариев.

Часто на weekend семья выбиралась в Парк, который расширялся и становился всё краше, на глазах превращаясь в нечто, напоминающее огромную красочную морскую ракушку. Моти не раз с гордостью говорил Рути, что таким живописным построением Парка эранийцы обязаны ему, но главное — организационному гению Минея Мезимотеса, чей приоритет он ни в коем случае не пытается оспаривать. Прогулки с семьёй по Парку зачастую пробуждали у Моти новые фантазии и идеи по поводу какой-нибудь новой игры. И тогда он просиживал всю ночь за компьютером, а наутро, придя на работу, тут же звонил Мезимотесу и просил о встрече.

Вот одна из характерных встреч…

Босс процветающей эранийской фирмы «Лулиания» Миней Мезимотес сидит в своём кабинете, напротив него — Моти Блох. Это уже не тот худенький, подвижный молодой человек, который когда-то с отчаянной и робкой настойчивостью добивался приёма у известного партийного и профсоюзного деятеля Эрании. В густой шапке чёрных волос появились серебряные нити, чёрные глаза начала окружать сеточка морщин, придававших лицу несколько усталый и рассеянный вид. Он подозревал, что рядом со своей низенькой, располневшей за последние годы женой он выглядит немного ребячливым, худеньким и щуплым, чем хотелось бы. Должность ведущего специалиста престижной фирмы обязывала к определённой внешней солидности, и он старался убедить себя, что на работе, среди коллег он действительно выглядит соответственно занимаемой должности. Даже характерная рассеянность, свойственная многим слишком увлечённым людям, хотелось ему верить, не портит впечатления и не придаёт его облику ненужной комичности.

Миней неторопливо повернулся на вертящемся кресле к стоящему слева от стола компьютеры и включил его, затем ласково улыбнулся: «Ну, Моти, давай сюда свою дискету. Посмотрим, что ты мне принёс…» Он сунул дискету в дисковод, удобно устроился в своём кресле и принялся ждать, пока на экране высветится нужная информация. Моти деловито спросил: «У вас включены акустические колонки?» — «А зачем?» — удивлённо, и вместе с тем несколько досадливо, обронил Миней. — «А потому что в этой программе звук, точнее — музыка, играет определяющую роль. Тут у меня программу запускает и ею же управляет музыкальный файл. Это… в общем-то… первые намётки…» — «К чему это?» — в голосе босса послышалась лёгкая, но совершенно отчётливая досада.

Это смутило Моти: «Э-э-э… Это у меня «музыкальная ракушка», так я и назвал эту программу. Видите ли, мы с женой очень любим музыку, она же у меня учительница музыки — фортепиано и немножко органит. Собственно, на концерте мы с нею и познакомились. «Музыкальная ракушка» — это в честь нашего с нею знакомства…» Моти глянул на босса и осёкся: ему показалось, что приветливое лицо Мезимотеса каменеет на глазах. Миней пристально уставился в экран, словно бы не слыша несущихся из колонок звуков задорной хасидской мелодии.

«А почему, кстати, тебе пришло в голову сделать именно эту мелодию запускающей программу?» Моти удивился, помолчал, затем, заикаясь, пояснил: «А… Собственно, неважно, какая мелодия. Важен принцип! Я использовал эту, попавшуюся под руку, для примера… — оправившись от смущения, он продолжил уже более уверенным тоном:

— Она ритмичная, мелодичная, красивая… Нам с Рути напоминает дни нашей молодости…» — «М-м-м… Красивая?.. Хм-м… Это на чей вкус… Я привык к более изысканной музыке, интеллектуальной, созвучной современности… Ладно, оставь дискету, я потом посмотрю. Хотя мне не кажется, что эта игра будет иметь хоть какой-то успех, а спрос может оказаться минимальным… если вообще будет… — увидев, что Моти порывается что-то возразить, заключил твёрдо и решительно: — А сейчас, извини: я только что вспомнил, что у меня назначена одна важная встреча…» Моти, недоумевая, направился к двери. Миней крикнул ему в спину: «А, кстати, Моти, а если использовать какую-нибудь другую мелодию… или музыкальный отрывок?» Моти мгновенно остановился и обернулся: «А почему нет? Я же сказал: важен принцип! Достаточно ввести любую… и… э-э-э… сделать её запускающей и управляющей. Я просто ввёл эту… в память о наших… э-э-э… встре…» — и он смущённо осёкся. Миней сухо пожал плечами, глядя словно бы сквозь Моти, и покачал головой: «Вот уж не думал, что ты имеешь пристрастие к такой вот музыке…» — «А что в ней плохого? — удивился Моти, поднимая брови и пожимая плечами. — Наши корни… Мой прадед Йехиэль Блох был кантором в синагоге в довольно крупном местечке в Западной Украине…» — «А-а-а…» — неопределённо протянул Миней. — «И моя жена на такой музыке выросла…» — «Жену, даже самую любимую, воспитывать не мешало бы… — и вдруг негромко обронил, как бы невзначай: — Вот Офелия — с нею бы ты другие песни пел и другую бы мелодию сделал запускающей…» Моти закрыл за собой дверь, продолжая недоумевать и пытаясь отделаться от свербящего чувства неловкости. Он остановился на площадке чёрной лестницы, где было место для курения, достал сигареты и закурил. Слова босса задели Моти, ему было непонятно, к чему Миней так некстати упомянул эту Офелию. Моти помнил, что она вызвала у него не самые приятные эмоции. Ну, не любил он женщин с такими недобрыми бесовскими глазами и змеиным очерком тонких губ, что тут поделать!

Даже c такой прекрасной, гибкой фигурой, которую постоянно, как бы невзначай, демонстрировала Офелия… «Эти её вихляния стали как бы её второй натурой…» — подумал Моти.