Тянусь за новыми листьями, задумавшись, и нога вдруг соскальзывает. Не удержав равновесия, я плюхаюсь в воду – прямо к искусственным лебедям. Вместе со всеми нарванными кустиками, которые теперь плавают в воде рядом со мной.

Да черт же возьми!

Холод пронзает так, что перехватывает голос, и он тонет в тихом вскрике. На улице же тепло, а вода в пруду будто из колодца! Майка тут же прилипает, соски упираются в мокрую ткань. И ноги сводит от судороги. Ужас какой. Вот так люди на глубине умирают?

И поэтому не переодевайся, да, Миша? Все равно придется же. Нет, точно что-то видит. Ну или “подарочек” не пошутил про эти странные проклятия и свои недомогания. У меня теперь вот тоже… Боже, зачем вообще полусонную и полувялую отправляла за этой травой? Уфф. И мне же как-то в этих условиях жить и существовать… Есть от этого какие-то обереги?

Хочу выругаться, но вместо этого выходит сиплый и сдавленный смешок. Из плюсов: голова проходит и в ней снова ясно становится. Ну, еще бы… от таких манипуляций и холодного душа.

Дергаюсь, испытывая боль в ноге, и пытаюсь выбраться, нащупывая ступнями камни. И как только на них становлюсь, вдруг замечаю тень у пруда. Поднимаю голову и замираю. Демьян стоит у самой кромки воды: в джинсах, светлой футболке. Секунду смотрит мне в лицо, а потом его взгляд скользит ниже, задерживается на груди, и каждая капля на коже вдруг становится тяжелой. А к щекам, несмотря на холод, приливает жар.

– Окунуться решила? – спрашивает спокойно, как будто поинтересовался погодой. – Так речка недалеко, там заходить удобнее.

От ледяной воды зубы стучат, голос дрожит:

– Сама не поняла, как… Я оступилась.

Он продолжает смотреть так, что дрожь лишь усиливается. А затем скидывает кроссовки, закатывает джинсы и медленно заходит в воду. Почти до колена, и впритык ко мне. Я цепенею, сердце колотится, в ушах шум. Все как в ту ночь. Хотя нет. Сегодня даже сильнее. Тут адреналин, помноженный на два. От которого даже голова кружится.

– Давай руку, – протягивает свою.

Я не сразу решаюсь сделать, как он говорит. Но всё же делаю. Потому что обратно в ледяную воду по горло не хочу. Его пальцы горячие – в отличие от моих. Он просто удерживает, пока я ступаю за ним и выбираюсь. Вода стекает по ногам, ночная облепила тело будто вторая кожа. Хочется закрыться руками, но они почему-то висят по швам. Смотрю на Демьяна и глаз отвести не могу. Такой он красивый. Со всех ракурсов.

– Мяту собирала?

– Да, только досталась она лебедям, а не Степаниде…

Отвожу взгляд, но не знаю, куда смотреть. И в голове паника: «ты смешная, мокрая, девчонка деревенская, и ситуация у тебя – одна за одной нелепее не придумаешь». А завтра он уедет. И мне опять хочется расплакаться от этой мысли. Буду полночи Чикатило их на пару со Степанидой представлять. Вот!

– Вообще себя не бережешь? – мягко спрашивает. – Любишь экстремальные купания?

Я все-таки поднимаю взгляд. Он смотрит открыто и будто изучает. Внутри вспыхивает что-то странное. Как и в тот вечер, когда он ушёл, а я бы хотела, чтобы остался. Правда, что бы делала, не знаю. Опыта нет. Даже флиртовать не умею.

– Я бесконечно аккуратная. Просто сегодня не тот день. – Слова всё же находят выход, но рот пересох, и получается шёпот.

«Щедрость» слегка улыбается, а у меня от этой едва заметной улыбки по спине бегут мурашки. И рука всё еще в его ладони; замечаю это и сама пугаюсь. Пытаюсь выдернуть, но он не отпускает сразу, лишь ослабляет пальцы, давая выбор. Я тут же убираю ладонь, чувствуя, как кожа там пульсирует.

– Ты красивая, Миша. Даже если не привыкла к вниманию, – говорит он, от чего кровь приливает к лицу, правильно считывая мои реакции и смущение.

Слова греют и пугают одновременно. Привыкла? Смешно. Я никогда не слышала такого напрямую. И не знаю, что делать с этим знанием.

– Пошли домой, переоденешься.

Демьян выходит первым и, ступив на берег, протягивает руку снова. Я хватаюсь без колебаний и шлёпаю за ним по гравийной дорожке. У крыльца он вдруг останавливается, не отпуская пальцы. Смотрит на капли, стекающие с моего локтя.

– Когда приедешь в Москву, покажу, где можно утонуть. Но без камней под ногами. И вода там точно будет теплее.

Он легко сжимает пальцы и отпускает. Заходит в дом первым. Я дышу разгоряченным воздухом и понимаю: обе Миши: та, что робеет от каждого его взгляда, и та, что вспыхивает от одного прикосновения, сейчас заодно и обе хотят внимания «щедрости» и заочно грустят и тоскуют по нему, хотя он еще никуда не уехал.

Мне вдруг хочется снова в воду. Ледяную. Когда эти двое заодно и в сговоре, становится еще страшнее. Это что за новшества такие?

Однако эти ощущения внутри от прикосновений Демьяна, кажутся самыми лучшими и трепетными за все мои восемнадцать лет.

Степаниду застаем на кухне, она уже моет разделочную доску. Заметив нас, даже и не выглядит удивленной, и про траву свою ничего не спрашивает.

– У меня прием через полчаса. Завтракать будете? – идет к холодильнику. – А Артема где потерял? – обращается уже к внуку.

– В Ижевск завез. У него дела.

– Со мной боится пересекаться, – хмыкает Степанида. – Вот и все дела, – задерживает, наконец, на мне взгляд.

Обнимаю себя за плечи. С меня вода капает, я дурой неуклюжей себя чувствую. А трава уже не пригодилась. Это как?

– Пойду переоденусь и уберу потом разводы. Я не буду есть, спасибо, – тихо произношу и иду наверх.

Закрыв в ванной дверь, бросаюсь к зеркалу и ужасаюсь. Я в этой ночнушке, прилипшей к телу, словно и вовсе голышом! Сдираю с себя мокрую одежду и становлюсь под тёплый душ. Меня всю колотит. А когда закрываю глаза, перед ними возникает лицо «щедрости». Его слова: «Ты красивая, Миша».

Неужели правда красивая или он просто меня приободрить решил?

Приведя себя немного в порядок, я смотрю на дверь, но выйти не решаюсь. Тем более спуститься. Но, вспомнив, что сегодня, возможно, последний день, когда “щедрость” тут, натягиваю джинсы, футболку и выхожу.

На кухне уже никого. Бабушка и внук на террасе пьют чай. Их видно через небольшое окно. Я приближаюсь и слышу отрывки разговора. Про поездку в Москву, а еще про больницу.

Осторожно выхожу на террасу, пытаясь справиться с волнением. Степанида и Демьян сразу поднимают глаза на меня.

– Уже переоделась? – бабушка тепло улыбается, оглядывая меня с ног до головы. – Проходи, садись. Чай ещё тёплый. С травами. Любишь же?

Точно, ведьма!

Я смущенно киваю и опускаюсь на свободный стул. От утреннего конфуза остался лишь легкий румянец, но сердце всё равно стучит, когда ощущаю на себе взгляд Демьяна.

– Как ты? Отогрелась?

– Всё в порядке, – отвечаю тихо, пряча прядь волос за ухо.

– На вот, – вмешивается Степанида, подвигая ко мне чашку горячего чая. – Пей. А то простынешь еще после таких купаний. Аккуратнее же надо, деточка.

Обхватываю кружку ладонями.

– Я слышала, вы про Москву и больницу говорили, – решаюсь подать голос, чтобы отвлечься от своих мыслей о Демьяне и “подставе” Степаниды. Хотя в чем она виновата, если я неуклюжая? – У вас что-то серьезное случилось?

Степанида отмахивается и тут же меняется в настроении.

– Руки у меня болят. Да много что из строя выходит, – вздыхает она.

– На обезболивающих сильных она. Ты же сама знаешь, что так дальше нельзя, только хуже станет, – Демьян качает головой.

– Я сама себе врач, – бурчит Степанида и вдруг морщится, прижав руку к пояснице. Видно, резкая боль пронзила. Но, заметив наше беспокойство, старушка выпрямляется. – Ладно-ладно, посмотрим. До Москвы еще добраться надо, а у меня тут дел много…

Она резко меняет тему:

– Миша, милая, принеси-ка малины из кухни. К чаю хорошо пойдет. И согреешься быстрее.

Быстро поднимаюсь и иду выполнять поручение. Когда возвращаюсь с баночкой малинового варенья, на террасе появляется незнакомый человек. Наверное, посетитель Степаниды. Они заходят в дом, и мы с Демьяном остаемся вдвоем.