— И вот ты появилась там, — выдыхаю я, касаясь её лба своим, — в лесу, с другим мужчиной. — Она усмехается, и моё сердце замирает. — Убиваешь его отравленным поцелуем. Несущая смерть. — Ее горячее дыхание обжигает мою кожу, пока я медленно, но мощно вхожу в неё. Полки за её спиной грохочут в такт каждому толчку.

— Ты единственный в мире, кто действительно видит меня, — шепчет Оззи, слегка отстраняясь, чтобы встретиться со мной взглядом без размытых от близости контуров. — Я никогда не хотела, что меня заметили... Пока не встретила тебя.

Мои бедра двигаются, трахая ее все сильнее и сильнее, пока книги не начинают вибрировать на полках и с глухим стуком падать к нашим ногам. Наши губы снова соприкасаются, языки сплетаются, а зубы ударяются, когда мы опустошаем рты друг друга. Я прокладываю свой путь вниз по ее шее, посасывая и отмечая ее бледную кожу, когда она обхватывает руками мои плечи и зарывается лицом в изгиб моей шеи.

Из носа у нее вырываются легкие вздохи, низкий стон застревает в горле. Жар разливается у меня в животе, огонь лижет основание позвоночника, мои яйца напрягаются, и ее влагалище сжимается вокруг моего члена, втягивая меня все глубже.

— Вот и все, кончи со мной сейчас, Маленькое Привидение, — шепчу я.

Накрывая ее рот своим, я проглатываю ее крик, чувствуя, как она сжимается вокруг меня все крепче и крепче, пока я тоже не кончаю. Кончик моего члена касается ее шейки матки, я глубоко вхожу, изливая себя в нее. С низким стоном наши рты сливаются, моя сперма наполняет ее, она замедляет наш поцелуй. Снова поднося руки к моему лицу, обхватив ладонями мои щеки, она отрывается, облизывая языком мою нижнюю губу.

Откинув голову на полку, она мягко улыбается мне, прижимая колени к моим ребрам, а каблуки ее высоких ботинок впиваются мне в поясницу.

— Ты действительно хочешь жениться на мне, Кэл? — мягко спрашивает она, все еще сохраняя ту едва заметную улыбку, которая пронзает меня, как стрела, в самое сердце.

— Я действительно хочу, что ты стала моей женой, Оз.

Остара

Я возвращаюсь в дом своего отца в девять вечера. Коридоры пусты, моих сестер нет, и я направляюсь в кабинет отца, следуя указаниям швейцара. У нас с Кэлом есть план. Теперь я в безопасности, он не допустит, чтобы со мной что-нибудь случилось, он не допустит, чтобы меня снова заперли.

Даже сейчас в животе клубится тошнота: кишки скручиваются в узлы, желудок наполняется свинцом. Дурное предзнаменование. Страх обретает плоть: капли пота выступают на лбу, одна из них скатывается по виску, стекает по щеке и исчезает в ложбинке за челюстью.

В доме тишина, и низкое жужжание отдается у меня в ушах, все громче и громче, по мере того как я приближаюсь к офису Колина. Дверь широко распахнута, все выдержано в темных тонах красного дерева, в воздухе витает запах дорогого бурбона и полированной кожи, а человек, которого я боюсь больше всего на свете, сидит за своим столом.

Спина прямая, плечи расправлены, он улыбается мне, когда я появляюсь в открытом пространстве, жестокая складка пересекает его тонкие губы, уголки которых приподняты, как у циркового клоуна.

— Остара, — цокает он, все еще улыбаясь, но так, словно сильно разочарован во мне.

Кэлус в трех минутах езды отсюда, в машине со своим братом, со мной ничего не случится. Я больше не хочу сидеть взаперти в этом доме.

Я повторяю эту мысль как мантру, убеждая себя в своей безопасности. Тонкое, простое серебряное колечко на моем безымянном пальце левой руки кажется чужим и удушающим. Брак. Кажется, что этого слишком много, хотя в то же время это освобождает.

Кэлус Карнелл никогда бы не запер меня.

Только это утверждение является истиной.

— Пришли результаты твоих анализов, и я хотел их обсудить, — говорит он, и его улыбка сменяется чем-то вроде беспокойства.

Но это фальшь. Если в нём и есть искренность, то уж точно не забота обо мне. Я всего лишь пешка и знаю все риски работы с ядами. Отец заставляет меня сдавать анализы только затем, чтобы сохранить свой «инструмент» в рабочем состоянии. Если я умру, он потеряет одно оружие… но и одну проблему. Пожалуй, его это устраивает в любом случае.

— Ты еще не убила эту Карнелловскую мразь, — заявляет он, как будто я сама не знаю о своей проваленной миссии.

— Это противоречит договору, — я сглатываю, наблюдая, как его лицо остается бесстрастным. Именно так он наиболее опасен — расчётливый, всевидящий, всезнающий. — Весь клан Карнеллов придет за мной, я никогда не буду в безопасности. Как я смогу продолжать играть свою роль в семье, если я никогда не смогу быть в безопасности за пределами этих стен? — Я говорю тихо, слова звучат мягко, хотя не верю, что внутри этого дома мне безопаснее, чем снаружи. Но он не знает, что я больше не Стоун.

То, что я Карнелл, подвергает меня еще большей опасности внутри этого дома, но за его пределами, думаю, я буду в большей безопасности, чем за всю свою жизнь.

Я знаю, что отец понимает, все, что я сказала. Это беспокоит меня еще больше. Он не перебил меня, не оборвал, позволил говорить, будто эти слова действительно могут стать моими последними.

— Ты уверена, что это единственная причина твоего бездействия, Остара? — ледяным тоном спрашивает он. — Страх? — одна его бровь презрительно взлетает вверх. — Или всё же дело в том, что ты трахаешься с этим Карнелловским ублюдком и носишь его ребёнка?

Внезапно в моем мозгу раздается жужжание, трупные мухи спускаются на пиршество. Все исчезает вокруг меня, как будто земля превратилась в одну большую воронку, поглощающую меня все глубже и глубже. Гравий плещется над головой, как пенистая морская волна могильной грязи, и я не уверена, что помню, как дышать. Как делать что угодно, кроме как бессмысленно смотреть вперед и дрожать.

Его хриплый смешок заставляет меня моргнуть, мой затуманенный взгляд находит его, возвращая меня в комнату, пока мое тело раскачивается, а пальцы цепляются за спинку стула передо мной, чтобы удержаться на ногах.

— Ну и ну, Остара, — он глухо усмехается, живот вздрагивает в такт его низкому смеху. — Ты действительно не знала. — Его голос прерывается одышкой, а усмешка перерастает в искренний, почти весёлый хохот. — Я-то думал, именно поэтому ты привела этого мальчишку, чтобы он защищал своего наследника.

Паника сжимает мои легкие, душит меня, когда тошнота в животе поднимается к горлу, заполняя рот, и я сгибаюсь, бросаясь на ковер. Как раз вовремя, чтобы на четвереньках пробраться к мусорному ведру в углу комнаты и опорожнить содержимое своего желудка.

Колин наклоняет голову, глядя на меня, когда я падаю обратно на задницу, тяжело дыша и прислоняясь спиной к деревянным дверцам шкафа в нижней части книжных полок. Я смотрю на него снизу вверх, ему так комфортно в своем положении надо мной, так что он может смотреть на меня сверху вниз, и я буду знать свое место.

Обнажая в широкой улыбке все зубы, он говорит:

— Но сегодня всё будет по-другому, дочь. — Он поднимается с кресла, его тучное тело с трудом высвобождается из поскрипывающей кожаной мебели. Затем присаживается на корточки передо мной, щипком подтягивая брюки чуть выше колен. — Сначала, — начинает он, облизывая губы, — мы дождёмся взрыва...

— Взрыв, — перебиваю я, повторяя его слова, но мой голос звучит чужим, будто принадлежит кому-то другому.

— Не перебивай, Остара, — небрежно говорит он. — Как я уже сказал, мы подождем, пока не услышим взрыв, а потом отведем тебя вниз, чтобы доктор Батлер разобрался с этой маленькой проблемой. Тогда, Остара, тогда ты выйдешь замуж за Мэтью Грисвольда, как и договаривались. Ты думаешь, твой маленький парень смог бы так легко с этим справиться? — он снова смеется, и это завораживает, то, как я чувствую зло внутри него, проникающее в мои кости. — Всё, что он сделал, так лишь поменял, за какого Мэтью Грисвольда тебе выходить. За старшего. Что, пожалуй, идеально для тебя - мужчина постарше, с твёрдой рукой. Он быстро вобьёт в тебя дисциплину.