Кэл - преподаватель академии, балетмейстер, на четырнадцать лет старше меня, и все, что я должна ненавидеть, так какая разница, если я убью его?

Это сработало бы в мою пользу, заработало бы мне несколько очков в глазах моего отца.

Возможно.

Но сейчас, прямо сейчас, я думаю, что, возможно, вот-вот потеряю девственность с одним из людей, которых они ненавидят больше всего, которого я должна ненавидеть больше всего, и даже когда я думаю о том, чтобы убить его, я понимаю, что не смогла бы.

Кэлус Карнелл - единственный человек, который никогда не пытался причинить мне боль намеренно. Единственный, кого я вообще удостаиваю внимания. С кем разговариваю. Наши мимолетные любезности, эти затянувшиеся моменты наедине, когда в темноте и тишине остаемся только мы с ним, порой становятся моим единственным человеческим общением за долгие недели. Преподаватели и однокурсники, когда я вообще утруждаю себя посещением занятий, будто не замечают меня. Я всего лишь призрак, бесшумно скользящий по коридорам.

Дрожь пробегает по моей спине, когда Кэлус поднимает свои мокрые пальцы в скудное пространство, между нами, его рука находится в опасной близости от его рта и моего. Я чувствую запах моего возбуждения, смешивающийся с запахом его кожи, его темный, мужской аромат, опьяняющий меня своей остротой. Глядя своими опасными, карими глазами в мои, он облизывает пальцы губами и обхватывает их языком. Его щеки впали, бледно-розовые губы плотно сжаты, он впитывает мой вкус своей кожей, постанывая при этом.

Я должна прекратить это сейчас, прыгнуть с зазубренного края утеса, но, когда губы Кэла возвращаются к моим, переплетая его язык с моим собственным, я забываюсь.

Как думать.

Как дышать.

Вместо этого все, что я могу сделать, это чувствовать, как головка его набухшего члена прижимается к моему влажному влагалищу, а одна его рука лежит на моей обтянутой тканью заднице. Другой обхватил мое левое бедро, растопырив пальцы, большим пальцем впиваясь в мягкую кожу внутренней стороны бедра, удерживая меня открытой, мои ноги все еще вокруг его талии.

— Оззи, — выдыхает он это имя у меня над губами, он единственный, кто называет меня так, как будто это только между нами, как будто мы больше, чем обычные знакомые. Его губы касаются моих, как нежные кончики пальцев струн арфы. — Скажи мне, что ты хочешь этого.

Он требовательно смотрит мне в глаза, его пристальный взгляд впивается в меня, ожидая, пока его член истекает жидкостью, которая прилипает к влажной плоти моей киски. Я едва могу дышать, когда он смотрит на меня, кончики наших носов соприкасаются.

— Я ненавижу тебя, — вместо этого я шепчу то, что должна чувствовать, возможно, произнося это вслух, убедившись, что он слышит, это сделает это реальным.

Это сделает этот момент реальным.

Потому что иногда таких моментов нет.

Я не всегда в сознании, и чтобы найти дорогу назад, мне приходится истекать кровью.

— Я тоже тебя ненавижу, — выдыхает он, а затем вонзает свой член в меня.

Кэлус делает паузу всего на секунду, когда чувствует это, а затем он преодолевает крошечное сопротивление внутри меня и трахает меня, как зверь.

Он дикий и необузданный, и я сжимаюсь вокруг него, как будто пытаюсь втянуть его глубже и одновременно вытеснить. Он шипит, когда мой лоб с грохотом прижимается к его, наши черепа стукаются друг о друга, я вцепляюсь в его лопатки, изгибы костей врезаются в мягкие ладони моих рук.

Кэлус безжалостно вонзается в меня, его таз втирается в мой клитор, посылая маленькие искры удовольствия прямо в переднюю часть моего черепа. Его руки одновременно поднимают меня, разрывая на части, он трахает меня, как и обещал. С ненавистью. И я понимаю, что это то, что мне нужно.

Это чувство.

Ненависть Кэлуса ко мне настолько сильна, что, думаю, это первое настоящее чувство, которое я когда-либо испытывала.

Этот внезапный всплеск сильных эмоций опьяняет.

— Сильнее, — требую я задыхающимся шепотом, моя нижняя губа дрожит, из горла вырывается стон, с которым я пытаюсь бороться, вкус на моем языке такой же запретный, как и вкус Кэлуса. — Сделай мне больно, чтобы я могла чувствовать. Я ненавижу тебя, — говорю я ему снова дрожащим голосом, пытаясь отгородиться от всего, кроме этого.

— Я собираюсь заставить тебя, блядь, истечь кровью, — шипит он мне в ухо, прежде чем его зубы вцепляются в мочку моего уха.

Его дыхание обжигает мне шею, но извержение горячей лавы, лижущей мою сердцевину там, где его толстый член разжигает огонь внутри меня, не дает мне сосредоточиться на его лице. Даже когда мои глаза широко открыты, а голова кружится от экстаза, мне удается просунуть руку между нашими соединенными телами, другой вцепиться в мышцы его спины и ударить его по лицу с такой силой, что даже мои зубы стучат, когда его голова откидывается в сторону.

Тем не менее, его толчки не ослабевают, его бледная щека ярко горит, от прикосновения моей руки его лицо быстро краснеет. Медленно его голова поворачивается ко мне, его глаза встречаются с моими еще до того, как он снова полностью поворачивается ко мне лицом.

— Ты наконец-то играешь в игру, Остара? — спрашивает он с медленной, растянутой ухмылкой, его голос как горькая пощечина мне.

Он вращает бедрами, прижимаясь ко мне, прежде чем выходит почти полностью и переводит взгляд, между нами.

Резкий вдох, который он вдыхает, пугает меня, заставляя еще крепче сжаться вокруг его головки, заставляя его замычать, но он не смотрит на меня, полностью замирая. Его молчание тоже заставляет меня опустить взгляд.

Лунный свет пробивается сквозь переплетение ветвей, освещая его толстый член с набухшими венами. Он так неподвижен на мгновение, что напоминает мне о взгляде в зеркало, когда я пытаюсь вернуться к себе, ухватиться за реальность, убить свой пустой взгляд. И я думаю, как вернуть его.

В этот момент.

Ко мне.

Мне кажется пугающе важным, что он участвует в этом так же, как и я.

Эта неосмотрительность, которая может закончиться только одним способом.

Смерть.

Кровь - единственное, что возвращает меня, когда я забываюсь, но у меня нет ни клинка, ни кинжала, ни ножа.

Опускаясь, между нами, запустив другую руку в корни его волос цвета темного шоколада, я провожу двумя пальцами по длинной длине его члена, кончик которого все еще находится внутри меня, собирая доказательства нашего гедонистического единения, и размазываю окровавленные пальцы по его рту.

Он снова резко втягивает воздух, его взгляд поднимается, чтобы встретиться с моим, когда я просовываю пальцы между его зубами, скользя ими к самой задней части его языка, пока его горло не сжимается вокруг кончиков, словно кляп. Пальцы Кэла сжимаются на моем запястье, и я думаю, что он собирается оттолкнуть меня, бросить и убежать в горы. Вместо этого он прижимает меня к себе, впитывая вкус нас, моей девственности, моей потребности. Он прикусывает костяшки моих пальцев, в то же время он снова погружается в меня.

Всплески удовольствия пронзают меня, и я вскрикиваю, снова откинув голову назад, когда Кэл набирает темп, выплевывает мои пальцы и ласкает большими пальцами мой клитор. Моя хватка в его волосах усиливается, ногти впиваются в кожу головы, другой рукой я обвиваю вокруг его шеи сбоку, давя большим пальцем слишком сильно на его кадык.

— Ты забрала мою добычу, — выдавливает Кэлус хриплым голосом, когда я сильнее надавливаю на его горло. — Теперь ты заплатишь за это, — ворчит он, моя спина царапается и цепляется за грубую кору дерева. — Как тебе это, Оз? Знать, что ты отдала свою девственность врагу в обмен на легкое убийство?

Он пристально смотрит на меня, его член, как стальной огненный прут, вонзается в меня. Карие глаза, обрамленные глубокими темно-зелеными крапинками, смотрят на меня, когда он щиплет мой клитор, и я взрываюсь вокруг его все еще толкающегося члена. Крик вырывается из моего горла, я хватаю его за волосы и притягиваю ближе, пока его губы не обхватывают точку моего пульса, и он стонет у моей кожи, вибрация сотрясает мой скелет и разлагает мой мозг.