Крушение III династии Ура привело в Северной Месопотамии и в странах к северо-востоку от Тигра к усилению местной власти. Об обширных государственных образованиях на севере нам ничего не известно; для политической карты скорее характерно множество самостоятельных малых государств, состоявших в большинстве случаев из городского центра и прилегающей к нему территории. Их история за недостатком письменных источников пока скрыта от нас во мраке.
К наиболее древней группе текстов второго тысячелетия, из которой можно почерпнуть сведения о положении дел в Ассирии, Северной Сирии и Анатолии, относятся архивы ассирийских купцов, торговавших в начале XVIII в. драгоценными металлами, оловом и тканями. В некоторых из их анатолийских поселений были найдены деловые документы, причем наибольшее их количество обнаружено при раскопках городища Кюль-тепе, скрывавшего важный древнеанатолийский город Каниш [Garelli, 1963; Orlin, 1970; Larsen, 1976]. В этих текстах хурритские имена встречаются крайне редко [Garelli, 1963; Edzard, Kammenhuber, 1972—1975, с. 510; Kammenhuber, 1977, с. 142]. Поэтому пока трудно определить, сколь далеко простиралась хурритская языковая область в Анатолии староассирийского времени.
В Канише было найдено письмо, адресованное его правителю царем Анумхирби, правителем Мамы, города, находившегося где-то в районе Мараша [Balkan, 1957]. Если, как все считают, это имя действительно является хурритским (Анум-Хирве), то можно попытаться заключить, что район Мамы, который в XIV в. бесспорно принадлежал к хурритской языковой области, уже в начале XVIII в. частично включал хурритоязычное население и даже, может быть, имел хурритскую династию. Но пока такого рода соображения опираются на зыбкую почву.
Только с конца XVIII в., то есть со времени Шамши-Адада в Ассирии и Хаммурапи в Вавилоне, исторические источники становятся обильнее. Знакомство с ними, в особенности изучение архивов среднеевфратской царской резиденции Мари, дает картину целой «серии хурритских городов-государств, охватывающих, наподобие ожерелья, все пространство от Северной Сирии через Северную Месопотамию до района восточнее Тигра и гор Загроса включительно. Определение этих малых государств как «хурритских» опирается, с одной стороны, на царские имена, принадлежащие хурритскому языку, а с другой стороны, на тот факт, что на основании статистики личных имен на всем обширном пространстве южнее высокогорного массива устанавливается присутствие значительного слоя хурритоязычного населения. Разумеется, и здесь нельзя не учитывать, что принципиальные возражения методического характера не позволяют судить о языке носителя имени по языковой принадлежности этого имени. Если из ста имен пятьдесят являются хурритскими, это не означает, что половина населения говорила по-хурритски. С другой стороны, неправильно было бы соглашаться с излюбленным утверждением, согласно которому имена на Древнем Востоке якобы давали, следуя «моде». Но даже если согласиться, что носители хурритских имен могли не только не говорить по-хурритски, но и не происходить из: некогда хурритоязычных семей, мы все-таки имеем: право допустить определенную взаимосвязь между частотой соответствующих имен и масштабами притока хурритов в период, предшествующий времени, когда эти имена засвидетельствованы.
Крайней западной точкой, где найдены тексты старовавилонского времени с хурритскими личными именами, является город Алалах в нижнем течении Оронта [Wiseman, 1953; 1954]. Во времена, соответствующие VII слою Алалаха (первая половина XVII в. — приблизительно до 1560 г.), около половины всех выявленных имен — хурритские, а доля лиц с хурритскими именами среди жителей, известных нам по именам, составляет около трех восьмых [Draffkorn, 1959, с. 17; Gelb, 1961, с. 39]. В табличках, найденных в. Шагир-Базаре (Ашнакум (?)) в пределах треугольника Хабура [Loretz, 1969a; 1969b], хурритских личных имен несколько меньше, но все же их количество значительно (минимум 20%). И найденные в Телль ар-Римахе (Карана, или Катара), между Ниневией и Джебель Синджаром, клинописные тексты старовавилонского времени [Dalley, 1976] также содержат многочисленные хурритские имена [Sasson, 1979].
Как в Шагир-Базаре, так и в Римахе имена встречаются прежде всего в списках, касающихся выдачи: продовольствия работникам, прибывшим в данное место то ли в качестве военнопленных, то ли как купленные рабы. Возможно, что ситуация здесь принципиально та же, что и в Мари, где хурритские имена преимущественно приводятся в подобного же рода: списках [Sasson, 1974] и где, надо полагать, хурриты не составляли сколько-нибудь заметной доли населения. В Мари носители хурритских имен, судя по роду их занятий, принадлежат к нижним слоям населения и в тех случаях, когда их происхождение удается установить, оказываются набранными в Северной Месопотамии [Kupper, 1978].
В текстах, найденных в верхнем течении Нижнего Заба, в Шушарре, возможно идентичной неоднократно называемому в период III династии Ура Шашруму, упоминается местный правитель с хурритским именем Кувари; кроме того, часто встречающиеся в этих текстах хурритские слова и имена позволяют сделать вывод о значительном присутствии здесь хурритоязыч лого населения [Laessoe, 1959a; 1959b; 1963; 1965; 1966; Laessoe, Knudsen, 1962].
Дальше на юг на месте древнего Гасура возник город Нуза, который в XV—XIV вв. имел хурритоязычное население. Причины переименования города, которое можно датировать первой половиной XVIII в., пока неизвестны. Однако мы вправе с определенной степенью вероятности предполагать, что преобразование прежнего городского святилища, посвященного Иштар, в двойной храм может быть увязано с основанием нового или с переименованием старого города [Wilhelm, 1970a, с. 7]. В храме наряду с Иштар, которая была отождествлена с хурритской Шавушкой, по-видимому, стал почитаться хурритский бог Бури и царь богов Тешшуп, чей культ, возможно, приобрел особое значение благодаря новой волне хурритских переселенцев. Бросается в глаза, что имя этого бога, позднее возглавившего хурритский пантеон, в текстах XV и XIV вв. стало самой распространенной составной частью личных имен, тогда как в хурритских именах до периода Мари оно играло ничтожную роль и по частоте употребления не шло ни в какое сравнение с элементом личных имен -atal [Meyer, 1937—1939; Gelb, 1944, с. 115].
О сильном этническом натиске в хурритских областях на окраине Месопотамии свидетельствует тот факт, что рабы были одним из важнейших предметов экспорта как в Верхней Месопотамии, так и в районах к северо-востоку от Тигра. Старовавилонский документ времени Самсудитаны (1561—1531) упоминает о деловой поездке одного купца, в ходе которой был куплен раб из Субарту; в другом тексте того же времени идет речь о покупке рабыни из (Северной) Месопотамии (mat biriti) [Finkelstein, 1962]. К востоку от Тигра города Ашух и Лубди, расположенные у южной границы хурритских земель, служили рынками хурритских рабов [Finkelstein, 1955]. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в центре Вавилонии мы наталкиваемся в это время на хурритские имена, как это уже было в источниках, относящихся к III династии Ура. Особенно много таких имен встречается в текстах из города Дильбат [Ungnad, 1909; Charpin, 1977].
Прямые сведения об этническом натиске на восточных окраинах дают письма из Мари, согласно которым жители Загроса, именуемые туруккеями, мучимые голодом, нападают на поселения, чтобы добыть съестного. Некоторые из немногих известных нам имен туруккеев, в частности имена их предводителей, являются хурритскими [Klengel, 1962].
Во второй половине XVIII в. Шамши-Ададу, отпрыску династии, сидевшей в Терке, на среднем Евфрате, но потом свергнутой царями Мари, удалось, вероятно не без вавилонской поддержки, овладеть ассирийским городом Экаллатумом и, уже сидя здесь, свергнуть староассирийскую династию и завладеть Ассирией. В конце концов он добился контроля над обширным районом, границы которого лишь приблизительно совпадали с Евфратом на западе и юге и с горами Загроса на востоке. Основу владений Шамши-Адада составляли три региона: область верхнего Хабура и его притоков с главным городом Шубат-Энлилем (Телль-Лейлан(?)), где обычно пребывал сам Шамши-Адад; Ассирия, управлявшаяся наследником престола, и область среднего Евфрата вокруг Мари, подвластная более молодому принцу. Сложная система проявлений лояльности и демонстрации военной силы удерживала кочевников, живших в. симбиозе с культурным ареалом, от насильственных вторжений на его территорию [Kupper, 1957; Klengel, 1972], тогда как контроль над поселениями речных долин сохранялся благодаря лояльности аморейского и хурритского населения по отношению к местным властям. Таким образом, царство Шамши-Адада было весьма непрочным государственным образованием; оно находилось в очень сильной зависимости от дипломатического искусства и военного престижа его правителя и со смертью последнего неминуемо прекратило свое существование. В то время как наследник престола Ишме-Даган сумел сохранить свою власть над Ассирией, Мари возвратилось к наследнику прежней династии Зимрилиму, а Северная Месопотамия распалась на множество мелких царств. В такой ситуации мы застаем ряд верхнемесопотамских царьков с явно хурритскими именами, например: Аталь-шенни из Бурундума [Finet, 1966] и Шукрум-Тешшуп из Элахута. И в верховьях Тигра севернее Ассирии, а также к востоку от Тигра засвидетельствованы многочисленные правители с хурритскими именами, среди них Нанипшавири из Хабуратума, Шаду-Шарри из Азухинума и Тиш-ульме из Мардамана [Birot, 1973; Kupper, 1978].
