Он важно помолчал, изображая особую причастность к важным решениям. Рути старалась не смотреть на него, как он ни старался привлечь её внимание, рисуясь и откровенно хвастая осведомлённостью о тайнах сильных мира сего.

Ширли, прищурившись, смотрела прямо в ненавистное лицо. А Тим, как бы не замечая, слабо хихикнул: «Что до фиолетовых кнопок, то они на всех войтероматах были с самого начала декоративными — по особому распоряжению боссов. Они изначально так и были задуманы. Только теперь я оценил собственную предусмотрительность… — горделиво и самодовольно вещал громким голосом Тим, — …после хулиганской провокации фиолетовых вредителей с этим… как-там-его… мультишофаром вкупе с этой… э-э-э… флейтой. И это — несмотря на запрет! Думают, если назвали заковыристо, так никто и не понял, что это — мультишофар?! И вот результат: сколько оказалось несознательных, кричавших, что им понравилось. Они же могли нам всю статистику поломать! — драматически воскликнул Пительман, снова, как бы невзначай, окинув Рути наполовину виноватым, наполовину жарким взглядом. — Не исключено, конечно, что этих подростков самих подстрекали. Это же мальчишки, юнцы незрелые! Оч-ч-чень разумно мы сделали! Оч-ч-чень!» — «А зачем тогда вы вообще их поставили? Зачем ставить кнопки, которые не должны нажиматься?» — изобразив непонимание, спросил Моти, склонив голову набок и прищурившись. Рути обратила внимание, до чего в этот момент выражение лица и презрительный прищур горящих чёрных глаз отца и дочери были похожи…

Тим подозрительно посмотрел на Моти, но не удержался, промолвил важным менторским тоном: «Ну, как ты не понимаешь, друг мой! Мы были обязаны — понимаешь? — обязаны поставить все кнопки, чтобы всему миру продемонстрировать весь спектр общественных интересов и запросов и нашу терпимость к любым, даже самым отсталым и фанатичным направлениям музыки. Есть ещё одна функция, но о ней я даже вам, мои дорогие друзья, не скажу! Словом, и у фиолетовых мы оставили задействованными только 5 кнопок, согласно Колоколу для элитариев — это цвета струи подобающей цветовой гаммы, цвета ярко-голубого неба, отражённого в той же струе, конечно, бордово-розовую… ну, и цвета цыпочки!» — «То есть во всей «Цедефошрии» все кнопки войтеромата, кроме пяти-шести, декоративные?» — пробормотал Моти, но Тим даже не прореагировал и продолжал: «И знаешь, на нескольких фиолетовых столах таки нажали нужные кнопочки. Ну, конечно, больше всего нажимали кнопочки бордово-розового цвета. А кто-то даже нажал кнопку нежно-болотного цвета — как глаза Офелии… Но это был только один такой продвинутый, и я догадываюсь, кто это! Остальные фиолетовые, которые ещё там остались… тупо и упрямо тыкали в свою любимую фиолетовую, или… чёрт-их-знает, куда ещё! На угишотрию, разумеется, поступили сигналы, и теперь мы знаем, кто нажимал фиолетовую, несмотря на строгий совет Минея, сколько там упёртых антистримеров. И как же! — почти одновременно. Это очень важно! — снова торжествующе, и в то же время нервно захихикал Пительман. — Теперь мы можем обвинить их в сговоре — чтобы повредить автоматическую систему войтероматов! Ясное дело, из ненависти к прогрессу! Значит, их надо за это преступление на Турнире изолировать от общества. Впрочем, это нам пришлось сделать заранее, до того, как преступление (я имею в виду порчу казённого имущества) было совершено. Правда, до сих пор не поймали хулиганов Гилада и Ронена. Их мы обвиним в развращении юношества, их фиолетовые одеяния — ярчайшее тому свидетельство! Чистейшей воды антистримерство!

Ну, да это вопрос времени…» Моти спросил: «Вот ты говорил, что у фиолетовых только считанные единицы смогли нажать свои кнопки. А что говорит Колокол о данном секторе? Или для этого сектора не строили?» — «Ну, неужели ты не понимаешь! Колокол… э-э-э… Короче, мы ввели сложные математические переменные по закону твоего окривевшего кольца… Хоть ты и первый этот закон определил, но… сложно тебе будет объяснить его новые, открытые фанфаризаторами, составляющие…» — важно и высокомерно заявил Тим. — «Ладно, Туми… э-э-э…

Тим, ступай к своим фанфари… за-то-рам. А мы уж тут сами как-нибудь… И вообще, я не понимаю, к чему это ты нам раскрыл вашу… э-э-э… кухню…» — проговорила Рути, с опаской поглядывая на Ширли, которую, похоже, разглагольствования Пительмана несколько вывели из ступора: она подалась немного вперёд, напрягшись, как струна, упрямо закусив губу, и сверля Тима злыми глазами.

А тот, странно усмехнувшись, понимающе вскинул голову и пробормотал: «Надо же вам знать, как дела делаются! Всё равно вы никому об этом не скажете! А если хоть слово брякнете, вас обвинят в клевете! И в подстрекательстве!..» — взвизгнул неожиданно Тим, отошёл от них, неуклюже лавируя меж столиками, и направился к ложе Жюри. Близнецы Блох уже ждали его там.

«Ни одна кнопка не нажалась! Это не Турнир, а жульничество! — раздались вдруг громкие выкрики со стороны фиолетового сектора, и их почему-то не глушили. — Идём в Жюри разбираться!» На поредевшую, но всё так же бурно реагирующую фиолетовую толпу с любопытством поглядывали из других секторов. Далетарии откровенно и злорадно веселились.

Ирми поглядел на сидящего рядом с Хели Максима, на его глубоко надвинутый по самые брови темно-оранжевый картуз, глянул на родителей, опустил глаза, затем с мрачным спокойствием проговорил: «Ребята, не надо шуметь. Всё было предсказуемо.

Ни к чему было даже участвовать в этом шоу! Жаль, что мы этого раньше не поняли.

Пошли, Макс, поговорим с пострадавшими участниками Турнира. И извинимся перед ними, что вступили в игру слишком поздно и не смогли им помочь…» — и он вздохнул, внимательно оглядев поникших зрителей, оставшихся после операции дубонов в их секторе. Ирми с Максимом направились в сторону ложи Жюри. Навстречу Максиму попался Бени, который тихо рассказал: «Ребята хотели обратиться в арбитраж, но им сказали, что по предварительным итогам голосования безусловную победу одержал дуэт силоноидов, на втором месте расписной хулиган из пенистой ванны — как-его-там!.. «Народ сказал своё слово!» Все претензии опоздали, не имеют смысла. Сначала было рано — а теперь поздно… В Жюри грозят: мол, ещё будут разбираться, «что мы устроили, чтобы сорвать Турнир». Распускают слухи: мол, «фиолетовые испортили войтероматы». Вот так!» — «А кто будет разбираться с их играми с освещением и звуком? На каком основании запретили шофары и вообще духовые инструменты? Они постоянно навязывали нам силонокулл, во все паузы его ввинчивали! Пусть бы это растолковали!» — огрызнулся Максим. «С этим никто разбираться не будет: нет полномочий! «У нас, говорят они, отлично отлаженная техника. Все разговорчики — клевета и подстрекательство!»…" — проговорил седой, маленький, полненький руководитель камерного оркестра, прижимая к себе скрипку.

— «В общем, кончен бал, погасли свечи… — мрачно пробасил Ирми. — Судя по их варварской Реконструкции, вопрос о закрытии «неэлитарных Лужаек» они решили заранее. А теперь и финансирования не будет — оно пойдёт на иные цели!» — «Ничего не поделаешь… Давайте разбегаться по домам…» — уныло проговорил Бени. — «Погоди — сейчас официально объявят результаты… Как минимум интересно…» — пробормотали в один голос Ирми и Максим. И вдруг Ирми тихо воскликнул: «Да…

Ребята! Кто-нибудь видел Гидона после той драки?» — «Нет… — недоуменно пробормотал Максим. — А ведь правда…»

Ирми не ошибся: объявление результатов Турнира действительно оказалось впечатляющим зрелищем.

На сцену выплыли члены Высокого Жюри в полном составе. Они уселись в расставленные по левую сторону сцены полукругом кресла того же модного цвета зловеще сверкающих зыбучих трясин. А форма!.. «Смотри-ка! И эти в стиле арпадофелевой унитазификации эстетики! Помнишь?» — громко прошептал Максиму Ирми.

Да, это были кресла в форме унитаза. Первый их образчик в своё время был притчей во языцех не только в «Лулиании», но и в Эрании. И вот теперь эти кресла украшают сцену «Цедефошрии» на Турнире, и никто в этом не видит ничего особенного? Видно, народ попривык…