А порой граничит с клеветой и подстрекательством…»

По прошествии некоторого времени Ширли поправилась, и это позволило ей не только выйти из дома, но и съездить к друзьям, острую потребность общения с которыми она ощущала с первого дня возвращения в Арцену. Тут не только и не столько личное общение с подругой, но и тайная тоска по Ноаму, по его ласковым взорам, которые он ей когда-то дарил украдкой. Ну, и, конечно, Ширли хотелось познакомиться с новым братиком подруги.

Ренана училась в меирийской ульпене и жила в общежитии, а братья — в общежитиях при йешивах в Неве-Меирии. По случаю осенних праздников вся семья собралась в новом доме в Неве-Меирии, куда и направилась Ширли.

Более часа добиралась Ширли до Неве-Меирии. Это нисколько не утомило её, наоборот — оказалось интересным путешествием. Она никогда ранее не бывала в тех местах, зато много слышала о красоте тамошних пейзажей: горный посёлок, живописно раскинувшийся на склонах двух-трёх холмов, много зелени в самом посёлке, а вокруг высокие холмы в тоне сепия. Ренана рассказывала: её братья-близнецы считают, что посёлок окружён кольцом настоящих марсианских пейзажей.

Нагрузив дорожную сумку многочисленными подарками и сувенирами из Австралии для всего семейства Дорон, девочка удобно устроилась в автобусе. За время её отсутствия в автобусном движении Эрании произошло много перемен. Чтобы добраться на автобусе из Эрании в Неве-Меирию и даже в Шалем, приходилось теперь колесить и петлять чуть ли не через весь город; наверно, быстрее и проще было бы дойти пешком до последней в Эрании остановки автобуса дальнего следования, если бы не тяжёлая сумка. Отца ей не хотелось беспокоить.

Забравшись в автобус, Ширли тут же позвонила Ренане. После безмолвных восторгов от созерцания через окно автобуса красот горной Арцены, она въехала в Неве-Меирию.

Автобус остановился на центральной площади посёлка. Наконец-то, после долгих месяцев разлуки, Ширли увидела подругу, ожидавшую её на остановке. Ренана очень изменилась за то время, что они не виделись, и Ширли с трудом её узнала.

Выбираясь из автобуса, Ширли не сразу заметила маячивших в стороне близнецов, которые с одинаковыми загадочными улыбками наблюдали, как она спускается по ступенькам автобуса, волоча за собой сумку. Только когда они приблизились к ней, чтобы помочь вытащить из автобуса сумку, она сначала было испугалась, потом от изумления застыла, уставившись на сильно вытянувшихся и ещё больше, чем подруга, изменившихся мальчишек. Она помнила, что до её отъезда в Австралию близнецы были почти на полголовы ниже старшей сестры, с такими же круглыми, как у неё, мордашками, на которых, кроме огромных глаз-виноградин, выделялись круглые щёчки с ямочками. Теперь это были стройные, довольно высокие юноши, кудрявые ухоженные гривы цвета начищенной меди были покрыты глубокими кипами всех оттенков фиолетового, некогда круглые щёчки с ямочками утратили детскую пухлость. В первый момент они показались Ширли удвоенной, разве что худощавой, копией их отца, с теми же характерными улыбками чеширских львов. Сходство дополняли очки у обоих, которых не было до отъезда Ширли в Австралию, такой же формы и с такой же, как у Бенци, толстой оправой. Впрочем, нет: о точной копии отца говорить не приходилось — скорее это было интересное сочетание импозантной внешности Бенци с красотой молодой Нехамы, было в них нечто неуловимое и от старшего брата. Ширли с невольным смущением ощутила во взгляде одного из них (не сразу она поняла, что это был, конечно же, Рувик) такое же волнующее сияние, какое излучали глаза Ноама при взгляде на неё. Рувик сдавленно ахнул при виде повзрослевшей и похорошевшей Ширли, да так и остался с полуоткрытым ртом, пока Шмулик не толкнул его в бок.

Девчонки пылко обнялись и расцеловались. Ренана отступила на шаг, оглядела Ширли с ног до головы и тихо проговорила: «Знаешь, а ты выросла… и немного поправилась. Теперь уже не скажешь, что ты маленькая, скорее — миниатюрная…» Ширли улыбнулась и с той же интонацией тихо откликнулась: «Зато ты-то как выросла! Наверно, маму перегнала и папу догоняешь?» — «Ну, что ты! Папу мне не догнать, да и не надо. А вот с мамой мы одного роста…» — «А я маму перегнала!

Ты… э-э-э… скажем так, — не похудела…» — «Ничего не поделаешь — придётся любить себя такой, какая есть…» — усмехнулась Ренана. — «Ты — беседер гамур!

Это тебе здорово идёт…» Пока девчонки обменивались репликами, не обращая внимания на мальчишек, Рувик осторожно высвободил у Ширли из рук тяжёлую сумку, густо, до корней волос, краснея и чуть слышно бормоча приветствия. Шмулик весело поприветствовал Ширли таким же тихим голосом, подхватил сумку за другую ручку, и они потащили её по направлению к дому.

Ширли с интересом и восторгом озиралась по сторонам: эвкалипты и немного сосен между ними, местами пальмы на фоне окружающих посёлок холмов и ещё какие-то деревья, усыпанные яркими цветами (Ширли никогда не была сильна в ботанике). И много масличных деревьев… Сбегающие вниз и взбирающиеся вверх извилистые улочки, кудрявые живые изгороди вокруг каждого дома — это было потрясающе живописно. Эрания располагалась на прибрежной равнине, в Меирии холмы маячили в дымке вдали, это было захватывающе красиво. Но тут от яркого пейзажа на фоне причудливо-сурового абриса холмов просто захватывало дух. А какой тут пьянящий воздух!..

«Ух, и тяжёлая же у тебя сумка! Ты что, кирпичи там тащищь?» — неожиданно раздался мелодичный, низкий голос. Ширли изумлённо оглянулась по сторонам: «Что, и ваш папа тут? Зачем? Неудобно…» Все трое громко и заливисто расхохотались. «Да ты что! Это же близнецы! — смеялась Ренана. — Слышишь, какие у них голоса? Как у папы, но ещё лучше! Снова поют — баритоном; получается красивее, чем раньше!» Рувик оглянулся на сестру и смущённо покраснел.

Девочки, взявшись за руки, не спеша, шли за близнецами следом и оживлённо тараторили, стараясь поскорее поведать друг другу все новости, а их накопилось немало. О пережитом в связи с Ирми Ренана не торопилась рассказать подруге (тем более в присутствии братьев), и та тактично не спрашивала, понимая, что для этого нужны и другие условия, и другой настрой. Ренана первым делом спросила: «Ну, как твоё горло? Это, наверно, от перемены климата?.. А мы по тебе страшно соскучились!» — «Ну, я же звонила, а из Австралии присылала E-mails…» — «Ну-у-у!

Это не совсем то! Вот живая Ширли — совсем другое дело! Ты извини, но к тебе приехать, навестить я никак не могла… Не потому что далеко, а…» — «Ну, что ты, Ренана! Разве я не понимаю?.. Так у нас с тобой сложилось…» Когда они пришли домой, первым делом Ренана вторично познакомила Ширли с бабушкой Ривкой и дедушкой Давидом, хотя они уже познакомились на бар-мицве близнецов. Ширли только и могла смущённо краснеть и кивать головой. Она снова отметила про себя, что Ноам — почти точная копия дедушки Давида, глаза у пожилого раввина такие же большие и по-молодому горящие, такой же длинный нос (разве что без следов травмы). Бабушка Ривка напомнила ей маленькую Шилат, только у старушки более улыбчивый и озорной взгляд — наверно, потому, что у неё были, в отличие от внучки, светло-карие и не такие большие глаза, окружённые лучистыми морщинками.

Ренана и близнецы провели Ширли по садику, который местами напоминал крохотный палисадничек Доронов в Меирии. Этот садик, конечно же, был больше, но такой же ухоженный, а главное — в очень похожем уголке у ограды росло развесистое масличное дерево. Оба дерева — и в Меирии у Доронов, и в Неве-Меирии у Ханани, — Бенци посадил в честь рождения Шилат. В обоих садиках под маслинами были созданы одинаковые уголки отдыха. Бывало, Ренана с Ширли очень любили работать вместе под музыку под меирийской маслиной.

После экскурсии по саду девочки вернулись в салон. Ренана усадила подругу в самое удобное кресло в просторном и очень уютном салоне — в его оформлении явственно чувствовались её вкус и умелые руки, — а сама принялась хлопотать, накрывая стол к чаю. Тут же суетились близнецы, подтаскивая низенький столик поближе к креслам и дивану, накрывая его скатертью («не иначе, Ренана её вышила!» — подумала Ширли) и расставляя на нём посуду. Ширли несколько раз порывалась вскочить и начать помогать, но Ренана и близнецы хором останавливали её: «Трёх пар рук достаточно… Ты же гостья! Сиди, отдыхай!» Раскрылись широкие (шире, чем в меирийской квартире) двери просторной веранды, и появились Бенци и Ноам. Бенци заметно осунулся, выглядел утомлённым, и даже его обычно пухлые, румяные щёки как бы несколько опали и побледнели. В темно-рыжей меди лохматой шевелюры заметно прибавилось серебра. Он широко и радостно улыбнулся гостье. Что бы ни случилось, как бы он ни устал, это всё тот же улыбающийся лев. Ренана радостно улыбнулась: «Папуля! Братик! Привет! Видите, кто у нас сегодня в гостях! Садитесь с нами чай пить!» Ноам застыл рядом с отцом и с робкой улыбкой восхищения глянул на Ширли, еле выдавив слова приветствия. Ширли пробормотала в ответ своё приветствие и густо покраснела. Оба они в безмолвной застенчивости поглядывали друг на друга, удивлённо отмечая изменения, появившиеся за то время, что они не виделись. Ноам подивился тому, как повзрослела и похорошела Ширли. Ширли, в свою очередь, восхитила тёмная, цвета сильно палённого каштана, курчавая бородка, отливающая фамильной медью и живописно окаймляющая лицо юноши. Ширли про себя заметила, что эта бородка очень ему идёт, и самое интересное — она непостижимым образом как бы скрадывает кривизну травмированного длинного носа и розовый шрам, рассекающий правую бровь. Парень словно угадал мысли Ширли и смущённо потупился, покраснев до корней волос.