В дни праздника к близнецам приехали их друзья-студийцы из Меирии, в их числе были и двоюродные братья Ширли Цвика и Нахуми. Ширли, конечно же, принялась их спрашивать, как бабушка с дедушкой, как их родители, братья и сёстры, Мория с семьёй. Нахуми только сообщил, что у него новый братик Мойшеле, но всё больше почему-то угрюмо отмалчивался. Цвика рассказал, что недавно в Неве-Меирию перебралась семья Мории. Её муж Эльяшив Бен-Шило получил смиху (диплом раввина), и его пригласили преподавать в меирийскую музыкальную йешиват-тихон, ту самую, где начали учиться близнецы Дорон.

Цвика воскликнул: «После этого я несколько раз говорил родителям, что надо всем Магидовичам перебираться в Неве-Меирию — ведь мы всё равно потом будем в йешиве у Эльяшива учиться и жить там. Но бабушка и дедушка ни за что не хотят на старости лет оставлять свой дом, к которому они так привыкли!» — «Ещё бы! Вся жизнь в нём прожита, столько с ним связано!» — заметила Ренана. — «А у папы с Амихаем в Меирии налажен успешный бизнес. Как будто там не могут…» — буркнул Цвика. Нахуми, отвернувшись, молчал, потом буркнул: «Чего зря говорить… Она ещё может запретить мне ходить в студию, учиться играть на гитаре…» — «Но ведь папа согласен! И дедуля готов оплачивать!» — «Если запретит, я из дома убегу!» — «Лучше переходи к нам, будем с тобой в одной комнате… И папа с мамой будут рады…» Ширли удивлённо смотрела на них и ничего не понимала. Цвика участливо похлопал Нахуми по плечу, подмигнул сестре, шепнув: «Не бери в голову! Пошли брат!» — и мальчишки удалились в комнату к близнецам. Вскоре оттуда понеслись знакомые мелодии, прерываемые невнятным бубнением.

Как только дверь за ними закрылась, Ренана поведала Ширли ещё одну и, может быть, основную причину и мрачного вида Нахуми, и невозможности для Магидовичей перебраться сейчас в Неве-Меирию. Дело было в серьёзной ситуации, сложившейся у Амихая и причинявшей ему немалую головную боль. Во-первых, его жена Адина в принципе отказывается перебираться «в антистримерское логово», — как она, следом за фанфарологами, называет Неве-Меирию! — и вообще иметь дело с антистримерами.

«Кроме того, — пояснила Ренана: — ты же отлично помнишь… ещё до вашего отъезда в Австралию!.. Офелия начала свои атаки на ансамбль «Хайханим»… То есть их она и раньше постоянно долбала, но тогда она начала особо грубую атаку на шофар. С её подачи поднялась целая волна антишофарных публикаций, ещё более гнусных и грязных… И до сих пор не спадает…» — «Ну, мы же решили на это внимания не обращать… Вот будет Турнир…» — «Это ещё не всё!.. Ты не поверишь! — в Шалеме нашлась маленькая группка раввинов, которые выпустили галахическое постановление, запрещающее использовать шофар в качестве музыкального инструмента… Или их заставили, или они сами — вперёд паровоза… доказать свою холуйскую верность фанфарологам…» — «Ты это серьёзно? А им-то это к чему? И какое к этому имеет отношение жена Амихая?» — «Дело в том, что эту кампанию возглавляет то ли её папочка, то ли кто-то из двоюродных братьев… или они просто в этой компании…

Ну, а она почему-то и без того никогда не любила «Хайханим». Может, в пику Амихаю — отношения-то у них очень странные… Словом, следом за своим отцом она начала твердить о вреде шофара на концертной эстраде, называя тех, кто этим занимается, злостными отступниками. Амихай несколько раз пытался убедить и её, и даже её папашу. С её агрессивно непреклонными кузенами разговаривать бесполезно!

Ну, а эти оба, и Адина в первую очередь, живо поставили его на место — пара крупных скандальчиков, и Амихай скис. Теперь он хочет сохранить хотя бы то шаткое семейное равновесие, которое ещё осталось… Хотя что там хранить!..

Единственное его утешение — все трое детей с ним заодно. А Нахуми так и вовсе в компании наших шофаристов». — «Так поэтому он такой грустный и боится, что она ему запретит?..» — «Угу…» — «А ты-то откуда всё это знаешь?» — «Ну, Хана моей бабуле жаловалась… А про постановление той группы раввинов вся Неве-Меирия говорит, возмущается…» Помолчав, Ренана едко заметила: «Насчёт детей Адине лучше бы помолчать!

Неспроста и Нахуми, и Лиора, и особенно Идо жену Арье называют мамой Тили, они же почти всё время проводят у них дома, со своими двоюродными братьями».

«Ну, Ширли, поздравляю! Я и не знала, что ты оказалась такая подкованная!

Молодец! Это что — австралийская школа?» — «Ну, да! — на лице Ширли сияла счастливая улыбка. — И Яэль с Йоэлем: они со мной много занимались. Я же в основном жила у них: там было очень уютно и спокойно, хотя у них пятеро детей…

Гораздо спокойней, чем дома, особенно когда близнецы всем давали прикурить. От их постоянных каратэ, у-шу, и не знаю, чего ещё, даже кузены устали. Из-за этого папа и мама на то, что я неделями жила в семье Яэль, нормально реагировали, и под конец почти не обижались. Зато, как вернулись домой, так… Мама стесняется соседей, особенно после того ОФЕЛЬ-ШОУ. Наверно, поэтому мама, в конце концов, согласилась, чтобы я поступила в ульпену и жила в общежитии. Только просила хоть раз в месяц шабаты проводить дома. — Ширли покраснела и вдруг, решительно тряхнув чёрными кудрями, сказала: — Что это мы сегодня о грустном! У меня же такой радостный день! Меня приняли — и даже через класс! — в ульпену!» — «Пошли в «Шоко-Мамтоко»!" — «Пошли! Я угощаю!» Они взялись за руки и резво побежали в «Шоко-Мамтоко». Когда они приблизились к дверям, Ренана задумчиво проговорила: «А мы и не знаем, работает ли ещё та кафушка «Шоко-Мамтоко» в Парке, где мы с тобой в первый раз увидели друг друга.

Ты тогда почему-то меня испугалась…» — «Маленькая была и глупенькая!» — засмеялась Ширли. — «А потом, когда вы с мамой уже ушли, пришли папа с мальчиками, и с ними были Ирми и Максим. Тогда и там я впервые увидела Ирми, — мечтательно и грустно протянула Ренана. — Тоже ещё маленькая была…» Они расположились за столиком в эркере. Ренана сказала: «Твои бабушка с дедушкой будут очень рады, что внучка поступила в ульпену, где их дочери учились. Гедалья сказал же, что ты совершаешь путь, обратный пути твоей мамы! Только бы ты не сошла с этого нелёгкого пути!» — «Ну, почему вы все говорите, что это нелёгкий путь, что я могу не выдержать?» — «Поговори с Максимом. Он вернулся к корням и может рассказать, каково это… Я тоже знаю, что нынче стало непросто устоять.

Вон, Ликуктус ведь не смог удержаться!.. За карьеру готов всё продать, да что там! — даром отдать!» — «А ты откуда знаешь?» — «А ты что, не видела?.. Между прочим, его средняя дочь Мерав в нашем классе учится. Она, конечно, отлично рисует, но в остальном… дочь своего папочки! Ты его ещё не видела? Он был нашим соседом… Они там все закомплексованные, вся семейка. Папа говорит, что у них амбиции перемешались с комплексами, получилась адская смесь!.. Мы с девочками про себя зовём её не Мерав, а Мерива…» Девочки помолчали, прихлёбывая горячий шоколад. Вдруг Ренана смущённо проговорила: «Ирми и Максим перебрались в Неве-Меирию. Родители Ирми основали там свой бизнес — маленькую фирму, лабораторию и заводик, назвали «Неэмания».

Смешно, правда? Мальчики уже там работают. Ещё Ирми взял в колледже курс бизнеса… — она помолчала, потом весело проговорила: — Он чуть не каждый день мне звонит!..

А то в шабаты видимся, когда он приходит…» Ширли с интересом глянула на подругу. Увидев её зардевшееся и смущённо-счастливое лицо, вспомнила, о чём ей Ренана рассказывала по телефону и деликатно опустила глаза, сосредоточенно уставившись в свой бокал, где медленно остывал шоколад и опадала пышная пена взбитых сливок.

Ренана продолжала: «Ирми мне намекнул, что они для нас всех готовят какой-то сюрприз, который нас должен очень обрадовать. Наверно, и мне, и близнецам подарят руллокаты из первой партии. Ноам-то получит авторский». Она помолчала и заговорила снова: «Ноам говорил, что хочет в «Неэмании» поработать, и Ирми хотел бы пригласить его туда, но я не уверена, что ему в йешиве разрешат. Это было бы совсем неплохо — он у нас, как и папа, талантливый технарь, да ещё рукастенький!..