Пускаю эхофолну и вижу, что десяток Познавших Суть расстрелян теми, кто подобрался к ним незаметно сзади. Оставшаяся четвёрку, где был и крикун, которого я где-то встречал, стояла на коленях перед нападавшими.

Бойцы, что перебили группу боевых извращуг, ничего не сказали. Несколько взмахов гвэрами вскрики, а по камням пещеры скачут отрубленные головы и валятся куски тел.

— Тот, кто называет себя Нико, — раздаётся, снаружи. — Он пришёл и ждёт тебя. Тебе и твоим спутникам нечего опасаться.

— Выхожу.

Снаружи в две шеренги стоят разы. Гуманоиды, инсектоиды, кошаки и другие народы Таната. Эти воины собраны, дисциплинированы им рассматривают меня с интересом. Оружие смотрит в потолок. Нас не пытаются схватить или связать.

На инисах и броне неизвестных нарисовано белое око. Мои спутники отлично знают этот символ. Кас едва не хватается, ща орудие, хоть я его и предупредил о том, кого я позвал на переговоры.

С учётом того, что точек выращивания мутов и боевых кильмов несколько, нам нужна помощь. Пусть мы и смогли чудом победить в одном месте, угрозу окончательно так и не устранили. И сейчас мы можем попросить помощи лишь у самого дьявола этого мира. Пусть сам себя он им и не считает, но в массе своей разы думают иначе.

— Я пришёл, Нико, что зовёт себя вестником Таната, — раздался голос из-за сталактита перед нами.

Вскоре появляется и обладатель этого голоса, облачённый в накидку с капюшоном. Он выше всех, но это лишь из-за щупалец, которые растут из-под полы его рясы. Ряса, да.

Зашевелился Дим, и я вижу его воспоминание. Роща священных деревьев залита кровью. Трупы вторгшихся в эти земли тварей лежат на траве. Белесая кровь течёт из их ран, но и красной предостаточно.

Тела в доспехах повсюду. Немало и молодых бритоголовых парней в рясах, которые вооружены парными палашами и боевыми посохами. На ногах остался лишь один воин-монах. Израненный, но непобеждённый, он принимает боевую стойку, выставив перед собой посох и клинок.

Напротив него много чудовищ, но они не двигаются. Впереди стоит настоящий гигант трёхметрового роста. Всё его тело покрыто шипастыми костяными пластинами, что напоминают доспехи.

В правой когтистой лапе нечто наподобие костяного меча с кривым клинком. Из левого наруча гиганта торчит нечто вроде трубки. Притом ещё и плюющейся шипами, что пробивают доспехи воинов. Но последнему живому монаху на это наплевать. Вызов брошен — вызов взят.

Противники сближаются, а потом наносят друг другу первые удары. Я снова здесь, в подземельях Таната. Тот, кто дрался с гигантом в костяной броне, стоит передо мной.

Отбросив с головы капюшон, мой собеседник являет на свет такое знакомое лицо. Отвечаю ему тем же, делая шаг вперёд и складывая в воротник шлем димортула. Сейчас я словно смотрюсь в зеркало.

— Здравствуй, наставник Даргул. Я принёс тебе слово, а не меч. Выслушай меня, а потом уже решай, что делать.

Лицо Даргула напоминает маску, но один глаз у него дёрнулся. Ведь, благодаря Диму, я сказал это всё на родном для моего собеседника языке.

Дим реально взволнован. Иначе сложно объяснить весь этот рассинхрон, что в виде дрожи прошёл по телу и живой броне. Соплеменника в Городе Творцов он уже встретил. Существо одного с ним вида.

Но сейчас перед нами стоял тот, с кем он был связан куда сильнее. Вестник и его димортул — смертоносный дуэт. Два разума, объединенных для разрушения.

Сейчас, когда мы с напарником хорошо знаем друг друга и понимаем взаимное влияние при слиянии, мне легче понять Даргула. Мой попутчик в первые часы в этом мире вёл себя совсем как палач Таната. Благодаря его памяти я тоже кое-что кроме языка выучил.

Тут Дим, которого я на свою голову научил ехидству, говорит, что от меня он узнал лишь одно выражение. При этом напарникам потрясал канделябрами с нанизанными на них тушками бобров. Дрожь в теле лишь усилилась. Помогите.

— Ты, как мне передали, собирался сказать мне не что важное. Только вместо этого дрожишь от страха, вестник, — задумчиво произносит Даргул.

Его глаза при этом бегают во все стороны, словно он не может на чём-то одном сконцентрироваться. Восемьсот лет без разума в броне — не шутки. Можно ли от него ожидать адекватности? Ведь как-то же он командует весьма крупным кланом.

— Нет, — с трудом говорю я, стараясь отдышаться. Однако меня в прямом смысле слова скрутило от смеха. Дим где-то на заднем фоне не отставал.

Хоть без маски у меня и пропал круговой обзор, но лица невозмутимых Знающих почему-то отчётливо представляю. Вот Дарга повёл себя иначе. Его взгляд наконец стал сфокусированным, и палач Таната рассматривал меня теперь даже с какой-то жалостью.

— Если Всевышний хочет кого-то проучить за связь с Алар, то он лишает его разума. О чем нам с тобой говорить, раб?

— От раба слышу, — не остаюсь я в долгу и огрызаюсь. Сила, Нико, сила. Даргул её понимает и уважает. — Тебя разума твой бог лишил уже давно.

Даргул сузил глаза. Разы за нашей спиной ничего не понимают. Язык им не знаком, но реакцию своего вождя они понимают. Мой собеседник останавливает их взмахом руки и подплывает на своих щупальцах ближе. Потом втягивает их в броню и опускается на землю.

Мы смотрим друг другу в глаза. Он спокоен, сосредоточен и исходящая от него угроза ощущается почти на физическом уровне.

— Полуправда не равна истине, — произносит Даргул безжизненным голосом. — Ты не принёс меч, но среди слов прячешь яд. Но ты не умел, слуга Алар. По этим словам, я вижу, что ты не один из моих учеников.

— И тебе не интересно, откуда я знаю родной для тебя язык и стиль боя?

— Я и так знаю. Твои хозяева украли их, как и другие знания, у своих жертв. Они называют себя творцами, но по сути они лишь больные паразиты. Твари, которые не способны на истинный акт творения.

— Согласен, — внезапно соглашаюсь я. — И ты даже не представляешь себе, насколько ты прав. При этом, правда, ещё и сильно ошибаешься. У нас философы называли это дуализмом.

— Намекаешь на то, что тебе вернули память? Это не так. Они играют с тобой, оставив изъян димортула.

— Не уверен сейчас, что это изъян, — говорю я задумчиво. — Это не баг, а фича.

— Чего? — впервые удивляется бывший вестник. Эти слова я произнёс на родном языке.

— Говорю, что ты смотришь на монетку с одной стороны и забываешь, что есть другая. И ребро ещё, да. Но ты просто хочешь уничтожить этот мир. Отомстить Творцам, уничтожив их творение.

— Я лишь спасаю другие миры, — скалится Даргул, показав острые зубы. — Или хочешь сказать, что твой мир они не успели осквернить? Или они пришли к вам с речами о мире и помощи?

— Именно так они поначалу и пришли к вам? — задаю я вопрос уже зная ответ.

— Да, — рычит Даргул. — И мы протянули им руку дружбы, забыв, что нельзя верить Алар, когда он приносит дары.

— То есть это кто-то вроде нашего антихриста, — киваю я. — Чтобы ты не думал, но я знаю только то, чем ты поделился с напарником. Кстати, почему ты не взял его с собой, когда начал восстание? Или не уничтожил, даровав ему смерть? Почему ты не смог этого сделать?

Глаза Даргула впервые удивленно расширяются, когда он понимает, что я имею ввиду. Палач Таната даже делает шаг назад.

— Это невозможно. Старейший… Я не мог его убить. Тогда я не понимал, что этот мир обречен. Потому и даровал ему забвение. Но никто не мог до него добраться.

— Ты смог настолько сильно слиться с диморталом, что даже заставил его открыться и отдать тебе камень души. — Дим наконец это вспомнил и подсказывает мне. — Но даже кефл не мог образом спешите вечное хранение эотула. И ты, зная, как действуют биоформы Таната, положил его в закрытое хранилище. В той башне, где погибли все, кого ты разбудил, вернув им память.

— Да, — рычит Даргул. — Он должен был быть там. Ты осквернил…

Тут он осёкся, но я закончил за него:

— Одну из святынь твоей родины. То, что связывало тебя с домом, куда ты не мог вернуться. Тогда ты не мог поднять руку на одного из священных древней. Но после провала восстания, когда зараза убивала всех, кого ты освободил, пришло отчаяние. Тогда ты и сломался.