– Здравствуйте, Арина, – произнес он, его голос, когда-то такой родной и любимый, теперь звучал глухо и неуверенно, как эхо давно забытого прошлого.

– Игорь, – коротко, ледяным тоном ответила я, стараясь сохранить видимость ледяного спокойствия, хотя внутри все сжалось в тугой, болезненный комок.

– Малышка, а тебя зовут Маруся? – Игорь присел на корточки перед моей дочкой, его взгляд, полный какой-то нежности, от которой меня передернуло, был прикован к ее лицу.

Маруся залилась звонким, беззаботным смехом, словно ручеек, пробивающийся сквозь камни. Она улыбнулась ему, так открыто, что у меня кольнуло сердце от ревности.

Я хотела прервать этот разговор, сказать Игорю, чтобы он ушел и больше никогда не появлялся в моей жизни, но слова, как ком, застряли в горле. Что-то внутри меня, какая-то слабая, упрямая струна, не позволило этого сделать. Любопытство? Надежда? Боже, как же я ненавидела себя за эту жалкую, неистребимую надежду, которая все еще теплилась во мне, как умирающий уголек.

– А меня Игорь зовут, – представился он. – Очень приятно познакомиться, Маруся.

Он протянул ей руку, и Маруся, не раздумывая, доверчиво вложила в нее свою маленькую, теплую ладошку. В этот момент солнце, словно по заказу, выглянуло из-за серых, нависших туч, и золотые лучи, пробившись сквозь листву деревьев, заиграли в его волосах, делая его похожим на падшего ангела.

И от этого мне стало еще хуже. От того, как беззащитно и доверчиво выглядела моя дочь рядом с ним. От того, как нежно он на нее смотрел. И от того, что в глубине души я понимала – он никогда не переставал быть моим личным падшим ангелом.

– Маруся, идем. Нам пора, – позвала я дочь, и схватив ее за руку, повела в сторону.

Я быстро закончила с покупками, стараясь не смотреть на них. Руки дрожали, а помидоры мне уже были и не нужны. Я чувствовала его взгляд на себе – изучающий, просящий, полный вины и… надежды

Я чувствовала, как Игорь смотрит нам вслед. И этот взгляд жег меня сильнее, чем самое палящее солнце, проникая сквозь толщу моей брони, добираясь до самых потаенных уголков моей души.

Дома я долго не могла успокоиться. Ходила по комнатам, как затравленный зверь в тесной клетке, не находя себе места. В голове крутились обрывки фраз, размытые образы прошлого, мучительные вопросы, на которые я не хотела, но и не могла найти ответы.

Почему он появился именно сейчас? Чего он хочет? И самое главное – что делать мне?

Я смотрела в окно на безмятежный летний пейзаж – зеленые поля, уходящие за горизонт, бездонное голубое небо, украшенное белоснежными облаками, похожими на воздушные замки… Идиллия, которая когда-то приносила мне утешение и надежду, теперь казалась жестокой насмешкой, издевательским контрастом. Потому что внутри меня, под этой хрупкой оболочкой спокойствия, бушевал настоящий шторм. Шторм, вызванный его неожиданным появлением. Шторм, который грозил снести все, что я так долго и с таким трудом строила, песчинка за песчинкой, чтобы защитить себя и свою дочь. И я боялась, до ужаса боялась, что на этот раз я просто не смогу с ним справиться. Боялась, что он снова вырвет меня из моей спокойной, хоть и такой одинокой жизни, и бросит умирать на обочине его собственных чувств.

Солнце нагло висело в зените, обливая меня липким потом, словно желая доказать, что рая на земле не существует, особенно на грядке с клубникой в разгар августа. Спина ныла так, будто кто-то вбил в нее осиновый кол, а мысли путались, как сорняки между кустами. Маруся, мое неугомонное солнце, «помогала» мне, перебирая спелые ягоды из одной эмалированной миски в другую. Половина клубники, конечно, оседала в ее румяных щечках, но я не возражала. Хоть какая-то радость в этом пекле. Идиллия, да и только. Если бы не его…

– Арина, может, помочь? – Игорь возник из марева жаркого воздуха, словно вызванный к жизни моими тайными, и оттого еще более стыдными, желаниями.

Я вздрогнула, как от удара током, и выпрямилась, стараясь загнать подальше поднимающееся раздражение. Он нарушал мой выстроенный с таким трудом мирок, где не было места ни ему, ни прошлому.

– Я справлюсь, – отрезала я, не удостоив его даже взглядом.

– Там крыша немного протекает, когда дождь сильный. Я заметил, – не сдавался он. В его голосе слышалось искреннее беспокойство, что еще больше меня бесило. Почему он не оставит меня в покое? – Могу посмотреть, если хочешь.

Крыша…Как, как он узнал про крышу? Точно баба Надя сболтнула. Крыша, то была моя головная боль. В прошлом году, после этого дьявольского урагана, сорвало несколько листов шифера, обнажив дыры, через которые в дом проникали и дождь, и сквозняк, и отчаяние. Я пыталась заткнуть их тряпками, замазать глиной, даже молилась, чтобы стихия смилостивилась. Но мои познания в строительстве заканчивались на покраске покосившегося забора и прополке злополучной клубники.

– Не стоит беспокоиться, – повторила я, ощущая, как в голосе предательски дрожит стальная уверенность. – Я как-нибудь сама разберусь, – слова звучали неубедительно даже для меня самой.

– Мам, – позвала Маруся, и я поняла, что она просит меня о том, что бы я не отказывалась от помощи. Я понимала свою дочь без слов. Маруся, вся вымазанная клубничным соком, с энтузиазмом глядела на него своими огромными, доверчивыми глазами.

Ее поддержка стала той самой последней каплей, переполнившей чашу моего терпения. Я знала, что если откажу сейчас, она будет обижаться на меня весь вечер. А еще… я, конечно, признавала, что мне действительно, чертовски, нужна помощь. И, чего уж греха таить, наблюдать за тем, как Игорь, ловко орудуя инструментами, возится с крышей, было бы куда приятнее и безопаснее, чем самой карабкаться по шаткой, скрипучей лестнице, рискуя свернуть себе шею.

– Ладно, – сдалась я, выплевывая это слово, словно яд. – Но только крышу. И никаких других дел. Договорились?

Игорь заметно оживился, словно он только этого и ждал.

– Договорились, – улыбнулся он. И эта улыбка… Проклятье, она все еще могла заставить мое сердце предательски трепетать, как у глупой, влюбленной девчонки. Я с ненавистью взглянула на него, пытаясь напомнить себе, что эта улыбка – всего лишь маска, за которой скрывается человек, когда-то растоптавший мою жизнь.

Следующие несколько часов превратились в странный, сюрреалистический спектакль. Игорь деловито сновал по крыше, словно акробат, заменяя поврежденные листы шифера новыми. Где? Где он этому научился? А самое главное когда? В его элитной школе бизнеса, в которой он учился, этому точно не обучали. Звуки молотка, отдававшиеся гулким эхом, словно отсчитывали время, неумолимо приближая меня к чему-то неизбежному. Я же, словно зомби, продолжала пропалывать грядки, стараясь не смотреть в его сторону, не видеть его широкую спину, напряженные мышцы рук, капли пота, стекающие по его лицу. Маруся, как привязанная, крутилась вокруг Игоря, подавая ему инструменты и, с любопытством глазея на все, что он делал.

Я наблюдала за ними издалека, ощущая, как в душе разгорается настоящий пожар. Радость от того, что Маруся так хорошо ладит с ним, что видит в нем что-то хорошее, светлое. Тревога, терзающая меня, как ядовитый сорняк, от того, что я позволяю ему так близко подойти к нам, что позволяю ему снова войти в мою жизнь. И страх… Ненавистный, всепоглощающий страх, что все это окажется лишь иллюзией, что он снова исчезнет, словно мираж в пустыне, оставив меня с разбитым сердцем и разбитой мечтой, а Марусю – с горьким разочарованием.

К вечеру крыша была залатана, словно рана, затянувшаяся грубым шрамом. Игорь спустился вниз, вытирая пот со лба грязной тряпкой.

– Ну вот, теперь дождь вам не страшен, – довольно произнес он, глядя на меня с надеждой в глазах.

– Спасибо», – буркнула я, отводя взгляд. Благодарность давалась мне с трудом. Казалось, произнеся это слово, я признаю его право на участие в моей жизни.

На следующий день Игорь снова пришел. На этот раз предложил помочь с огородом, который, признаться честно, выглядел как поле после битвы. Я снова попыталась отказаться, придумала тысячу причин, но Маруся устроила целую сцену, разрыдалась, захлебываясь слезами, и мне пришлось сдаться. Ее слезы были для меня невыносимы.