– Не надо наговаривать на Зарона, Арлин, – со сдавленной яростью в голосе прошипел Горм. – Ни тебе его судить.
– Конечно, теперь он кажется вам чуть ли не идеалом, – насмешливо протянул я. – Зато его убийца – воплощение всех пороков мира. Пусть будет так. Начинайте свой суд, привратники. Я жду.
Бледный от ярости Хонир молча взмахнул рукой, подавая сигнал братьям. Вокруг меня вмиг образовалось свободного пространство, словно я был носителем какой-то заразной болезни. Выражение крайней скуки, стянутое у Тайры, вдруг пришлось как нельзя кстати. Маска прикрыла мои истинные чувства, клокочущую внутри злость, и стерла выражение боли в глазах, сделав взгляд непроницаемым, как гладь озера ночью. Удивительно, но я вдруг понял, что внутренне давно был готов к тому, что еще только должно было начаться.
Если привратники надеялись, что я упаду перед ними на колени и стану скулить, вымаливая прощение, то они здорово ошиблись. Я не чувствовал вины, по крайней мере настолько, чтобы ответить их надеждам. Что случилось, того уже не изменить, так что нечего понапрасну надрывать душу, особенно перед теми, кто совсем тебя не понимает.
Слегка сощурив глаза, я смотрел в упор на Хонира и просто спокойно ждал. Но он молчал, переложив обязанности старшего на куда менее изощренного в притворстве молодого собрата.
Так что нелегкую участь пришлось взвалить на себя моему недавнему знакомому, наверняка сейчас проклинающему и Единых и своих братьев, потому как каждый из них был по своему виноват в том, что третьей волне привратников пришлось явиться в миры, оставив прежнюю жизнь, оборвав ее столь резко, что это ощущение внезапной пустоты навсегда останется в их сердцах. Да еще и предводительствовать на довольно туманном судилище.
– Мы не станем принимать решения сообща, маг, – негромко проговорил он, – и не станем поддерживать братьев. Все, что мы можем, это наблюдать за справедливостью.
– Что ж, попробуйте. – Я безразлично пожал плечами, про себя воздав должное той скорости, с которой он научился изворачиваться, лишь бы уберечь себя и остальных от весьма неприглядной роли палачей в жестокой и чужой для них игре.
Вперед выступил Хонир.
– Мы призвали тебя сюда, – мертвым голосом начал он, – чтобы определить наказание за смерть одного из братьев, что считается среди Хранителей Врат непростительным злом. Нас трое, и каждый скажет свое слово. Из них и сложится общее решение. – Лицо его стало каменным. Хонир набрал в грудь воздуха и медленно, но твердо произнес: – Я настаиваю на отречении.
Я даже не шелохнулся, застывшим взглядом взирая на то, как его место занимает Горм.
– Отречение.
Слово наотмашь ударило меня по лицу, даже показалось, что щека загорела, но я не реагировал, обратившись в ледяную статую с застывшим сердцем.
Нарви, чуть замявшись в последнюю секунду, также тихо повторил:
– Отречение.
Я едва удержался, чтобы цинично не зааплодировать им. В ином решении я и не сомневался, это было бы просто глупо. Но неприятное удивление тем не менее на один короткий миг прожгло маску безразличия. Какой-то молоденький привратник бросил на меня сочувствующий взгляд, как на приговоренного к долгой и мучительной казни.
– Ты все слышал, Арлин, – подытожил Хонир, в своей излюбленной манере скрестив руки на груди.
Мне показалось, что где-то вдалеке торжествующе прозвенел чей-то смех. А следом зазвучал нестройных хор клятв верности.
"Мы присягаем тебе… Повелитель, клянемся в вечной… Отныне ты наш…"
Обрывки чужих фраз сумбурным роем ворвались в мои мысли и тяжелая мантия словно окутала плечи, даря непонятное, ни с чем не сравнимое тепло и чувство непривычной власти и вместе с тем неземной ответственности.
– Итак, я теперь Отверженный, – медленно произнес я, даже не успев толком понять, откуда в моей голове взялось это слово. Просто всплыло откуда-то, как и все прочие, высказанные мною этой ночью.
И я ухнул вниз, сквозь пол, башню, земную твердь мира куда-то глубоко-глубоко в мрачную, чужую темень.
Все, что осталось в памяти, это светлые провалы вместо лиц привратников, и серо-коричневые сколы огромных камней, мелькнувшие перед глазами, как непонятное, размытое видение…
Когда я открыл глаза, под ногами была черная, колышущаяся поверхность, полускрытая стальной дымкой, вроде поземки. Тяжелый плащ, с узором из кроваво-красных и серебристых нитей, переплетающихся между собой наподобие древней витиеватой вязи, развевался за спиной под редкими порывами ледяного ветра.
Я стоял, гордо распрямив плечи, в ожидании присяги, отголоски которой пришли извне прямо туда, в неприкосновенную башню привратников.
Я знал, кем стал по их воле.
Отверженным , чей трон, именуемый немногими посвященными троном Безмолвия, так долго дожидался нового хозяина, приходя к нему иногда в смутных, плохо запоминающихся сновидениях, как это не раз бывало и со мной.
Мутная пелена перед глазами то возникала, то рассеивалась, и в какой-то миг ощущение полета вновь потянуло меня за собой еще ниже, в сокровенные глубины пространства.
Огромный круглый зал с куполообразным потолком метнулся навстречу. Ноги мягко коснулись черных плит с расходящимся от центра грязно-белым геометрическим узором. И сливающееся со стенами и каменным полом кресло с высокой прямой спинкой и широкими покатыми подлокотниками выплыло из тьмы прямо напротив меня, гордо возвышаясь над полом благодаря квадратному постаменту. Оно притягивало меня словно магнитом, безошибочно почуяв нового хозяина.
Серые размытые тени по обе стороны от него пошевелились. Серебристые глаза полыхнули в полумраке радостным огнем.
– Мы заждались вас, Повелитель. – Хрипловатый, невероятно серьезный голос прорвал пустоту зала, наполнив его смыслом, понятным очень немногим.
Два шага вперед – и две фигуры почтительно преклонили передо мной колени, произнося слова присяги.
– Я знаю, – негромко ответил я, взглядом приказывая им подняться.
Складки широкого плаща мягко опустились на плиты наподобие княжеской мантии и тихо зашелестели за спиной. Я неслышно шел к трону Безмолвия, с каждым шагом перевоплощаясь в полноправного хозяина этого пока малопонятного мне места.
