– Почему ты уволила мисс Блэйксли?

Элинор попыталась освободиться, но Джордж лишь усилил хватку. Не желая устраивать сцену, она прекратила сопротивление.

– Ответь.

– Мне не нравятся шпионы в моем доме. Почему вы так интересуетесь моими делами?

– Ты – моя юная, неопытная родственница, впервые в городе, естественно, что я интересуюсь, тебе так не кажется?

– Нет, – ответила Элинор ровным тоном. Он, наконец, отпустил спутницу, и она отступила на шаг. Запястье болело, но Элинор не хотела доставлять ему удовольствия, показывая это.

– Нет? – эхом отозвался он, коротко хохотнув. – Возможно, ты права. Давай тогда предположим, что я пытаюсь сохранить твое благосостояние.

Из обмолвок Альберта Элинор знала, что, вопреки ожиданиям дяди, Джордж Локхарт уже несколько лет жил в долг и был крайне недоволен, что в дядином завещании Элинор заняла его место.

Мистер Локхарт продолжил:

– Незамужняя женщина нуждается в защите.

Было ли это угрозой? Джордж Локхарт смотрел на нее с прежним выражением. Любой, кто услышал бы его слова, счел бы их выражением заботы о близкой родственнице. Но их не связывало настоящее родство, и его слова заставили ее сердце пропустить удар.

– Знаешь, ты в любой момент можешь выйти за меня. Это бы прекрасно решило наши проблемы.

Элинор похолодела.

– Лучше скажите, ваши проблемы. Я скорее умру в бедности и забвении, чем выйду за вас.

Элинор протиснулась мимо него, чтобы забраться в экипаж. Дрожа, она заняла место напротив Талии. Мистер Локхарт закрыл за ней дверь, проявив себя как истинный джентльмен в глазах случайного наблюдателя.

Элинор откинулась на спинку сиденья. Она глубоко вздохнула и потерла запястье там, где его сжимал мистер Локхарт.

Талия нахмурилась, глядя на нее.

– С вами все в порядке?

Элинор понимала, что Талия не могла слышать слов мистера Локхарта. Элинор не пострадала, всего лишь была потрясена, но ее компаньонке необязательно знать это. Элинор Уильямс Локхарт всегда рассчитывала только на себя, и этот раз не станет исключением.

– Я в порядке. Мистер Локхарт по своему обыкновению валял дурака. Я, кажется, предупреждала вас об этом.

Талия улыбнулась, как того и хотела Элинор.

– Предупреждали.

Элинор заставила себя выпрямиться и добавила голосу бодрости, которой не чувствовала.

– А теперь давайте поговорим о планах на завтра…

Промучившись бессонницей, встала Элинор раньше, чем ей того хотелось бы. Слова мистера Локхарта – и угроза, и его ужасающее предложение – звучали в ее голове. Следует предпринять что-то, чтобы избавиться от него прежде, чем Джордж испортит ей сезон. План начал созревать в ее голове, но потребуется продумать все, прежде чем она сможет действовать.

Наконец, Элинор накинула халат поверх ночной рубашки, зажгла свечу и, бесшумно спустившись по лестнице, прошла в маленькую комнату рядом с гостиной, служившую ей кабинетом. Она переехала в меблированный дом, и книги на полках производили печальное впечатление заброшенности. Элинор проигнорировала их. Она направилась к стоявшему в углу сундуку. Из замочной скважины торчал ключ. Альфред всегда спал с этим ключом в кармане, опасаясь, что кто-нибудь может попытаться украсть дело его жизни. Элинор, больше боявшаяся потерять ключ, чем содержимое сундука, хранила его таким образом.

Она поставила свечу в подсвечник на стол позади себя, повернула ключ и подняла крышку.

Ее взору предстали неаккуратные стопки бумаг, большинство из которых испещряли беспорядочные каракули Альберта. Она представила его склонившимся над письменным столом, солнечный свет падает на лысеющую голову, его небольшое брюшко скрывается под столешницей. Если бы не ощущала тяжесть этих бумаг, она, возможно, улыбнулась бы воспоминаниям.

Элинор вздохнула. Альберт попросил ее лишь о двух вещах, когда спас от нищеты и разделил с ней свое земное имущество. Она уже потерпела неудачу в первом – не родив ребенка и наследника. Элинор не слишком винила себя в этом, поскольку Альберт заболел вскоре после свадьбы, и они никогда… Она замерла.

Но оставалось второе требование, включенное в завещание. «Моей жене Элинор я передаю свои бумаги, чтобы она могла опубликовать труд моей жизни и распространить его по всему миру».

Элинор знала, что Альберт любил ее, но он был чрезвычайно увлечен своей работой. Математик-любитель, занимавшийся сбором данных о людях: средний рост, продолжительность жизни, классовые привычки. Альфред много раз пытался заинтересовать этим Элинор, но его объяснения ускользали от нее как вода… хотя она и не слишком старалась понять. Сначала юная жена полагала, что позже у нее будет время во всем разобраться. А потом, когда стало ясно, что времени у них не осталось, ее муж был слишком слаб, чтобы объяснять все заново.

О чем только думал Альберт? Он мог передать бумаги одному из своих многочисленных корреспондентов, знающих, что с ними делать. Элинор же понятия не имела. Она приехала в Лондон, чтобы повеселиться, а не чувствовать себя невежественной школьницей. До сих пор ей удавалось делать вид, будто этих бумаг не существует, но сегодняшним серым утром она поняла, что больше не в силах притворяться.

Несколько часов спустя Талия обнаружила ее все еще на коленях у сундука, утреннее солнце освещало бумаги, словно подчеркивая написанное на них.

– Что вы делаете? – поинтересовалась Талия.

– Пытаюсь разобраться в работе моего мужа, – подняла голову Элинор. – Полагаю, в математике вы не сильны?

– К сожалению, нет. – Талия опустилась на колени рядом, наблюдая, как миссис Локхарт перекладывает бумаги из одной стопки в другу. – Вы ели?

В животе Элинор заурчало.

– Нет. – Она встала, стирая пыль с ладоней. – Это подождет. – Пока она не разберется, что с этим делать.

После легкого завтрака из холодного мяса и фруктов Элинор и Талия обсуждали план похода по магазинам, когда появились Энн и Генри Солсбери. Когда лакей объявил о них, Элинор бросилась обнимать подругу, но от ее внимания не ускользнул легкий румянец, вспыхнувший на щеках Талии, когда в комнату вошел Генри. Она нахмурилась. Лучше, чтобы ее компаньонка не проникалась симпатией к Генри, каким бы симпатичным он ни был, – если Элинор хотела, чтобы сработал ее план в отношении мистера Локхарта. Ей нужно было действовать как можно скорее.

Элинор собрала их небольшую компанию вместе: они с Энн расположились на диване, а Генри и Талия – в креслах напротив. Вскоре Генри рассмешил всех досадным инцидентом с портным, который неверно понял его просьбу.

– Когда я пришел на примерку, портной нарядил меня в самый кричащий, щегольской наряд, какой только можно представить, с набитыми плечами, зауженной талией и жилетом настолько ярким, что его было бы видно с другого конца улицы, – рассказывал он.

– Вы, конечно, постарались объяснить ему все, – предположила Талия.

Энн улыбнулась.

– Только не Генри! Он не умеет возражать.

Генри почесал нос.

– Что ж, портной выразил некоторое удивление по поводу моего заказа, но был так доволен тем, как с ним справился, что я почувствовал, у меня нет другого выбора, кроме как оплатить его. При виде нового костюма мой камердинер расплакался и сказал, что я должен немедленно сжечь его, иначе он уйдет от меня.

Элинор поймала себя на том, что тоже хихикает.

– Как это на тебя похоже, Генри. Создавать себе проблемы ради того, чтобы пощадить чувства других. Ты же знаешь, что портным, как и художникам, не привыкать к критике.

– Тем больше причин, почему он не должен терпеть мою критику. Черт возьми, этот парень мне понравился! Он ловко обращается с иглой и к тому же добродушен.

– Но костюм вы сожгли? – уточнила Талия.

Генри прерывисто вздохнул.

– Я собирался, но потом подумал, что почувствует мой портной, если услышит об этом… его работа уничтожена! Так что я запихнул костюм подальше в гардероб и пообещал камердинеру, что никогда его не надену.