На мгновение глаза д’Оврезона потемнели, и в них промелькнуло странное выражение.

– Я знал, что ты это скажешь. Том улыбнулся:

– Ваша ложь недостаточно убедительна, Ваше Мудрейшество.

Оракул устало вздохнул:

– Сказать тебе, чем закончится наша беседа?

Леденящий страх охватил Тома: он вспомнил то, давнее предсказание. О судьбе отца… Том загнал страх туда же, куда и злорадство. Вынул из ножен меч:

– Тебе бы следовало начать с вызова охраны или активации защитных систем. Но теперь уже поздно.

– Я так не думаю. – Оракул отступал под натиском наступающего Тома, но в лице его не было страха.

Только на один миг Том заметил в его глазах выражение напряженной покорности и вековой скуки. Затем к д’Оврезону вернулась неизменная учтивость.

– Нет никакой необходимости в физических действиях, – мягко заметил он. – Я всегда знал о том, что ты не сможешь противиться желанию увидеть ее.

Том остановился, замерев в оборонительной стойке, готовый в любой момент к отражению удара.

– Сейчас ты ее увидишь… – Оракул усмехнулся в бороду. – Она всегда со мной.

Резко повернувшись, так, что плащ закрутился вокруг бедер, он размеренным шагом направился прочь по блестящим каменным плитам.

Инициатива была утеряна напрочь. Тому оставалось только идти следом.

Овальной формы кристалл, цветом похожий на сапфир и заключенный в округлое золотое обрамление, был прикреплен к чаше-постаменту, украшенному резьбой в стиле барокко, и инкрустирован незнакомыми драгоценными камнями, переливающимися всеми цветами радуги. Кристалл был центром помещения: все вокруг – округлые опоры, потолок с расходящимися из центра лучами и пол, выложенный концентрическими кругами из белых и голубых плиток, – было расположено вокруг него.

Чем ближе подходил Том, тем прохладнее становился воздух. Бусинки влаги усеивали поверхность кристалла, мешая рассмотреть заключенное внутри темное образование.

Это был криосаркофаг.

– Ты смеешь!.. – Том прыгнул вперед, занося меч для разящего удара.

Оракул сделал едва уловимое движение в сторону – так, будто он точно знал, каким образом Том будет действовать. Один из перстней на его руке вспыхнул голубым, и вокруг саркофага начали разворачиваться голограммы.

«Сконцентрируйся!» – приказал себе Том, но на периферии его зрения уже появился дисплей, на котором медленно сменялись колонки цифр.

Том опустил меч и присмотрелся.

И все понял: изменялись только данные о состоянии сосудов и процессе кровообращения.

Церебральные же показатели практически не менялись. Только в глубине заднего мозга можно было заметить кое-какую активность.

– Ты говорил, что она жива!..

– Разве? – сказал Оракул, и печаль, зазвучавшая в его голосе, разлилась по всей комнате и слилась со вновь наступившей тишиной.

В голове у Тома все перемешалось, и он уже не понимал, что сказал Оврезон, а что придумал он сам, Том.

– Автоматы следят за тем, чтобы ее тело оставалось живым, – добавил Оракул. – Она утратила способность осуществлять только высшие функции.

– Я вижу, – пробормотал Том и мысленно позвал: «Мама!»

– Она мертва уже семь лет, – отозвался Оракул. Будто странное, неправильное эхо…

Стерев влагу с кристалла, Том увидел высокие скулы, гладкую кожу и полные розовые губы. Верхняя губа слегка выдавалась над нижней. Глаза закрыты. А волнистые волосы были все так же медно-рыжими.

«Как она молода!» – потрясенно подумал Том. – Сколько ей могло быть лет, когда родился я?»

На этот вопрос у него не имелось ответа, но сейчас, заключенная в объятия смерти, она выглядела не больше чем на десять лет старше Тома.

– Смерть – всего лишь точка, – в улыбке д’Оврезона не было и намека на человечность, – в конце предложения жизни.

А затем, безо всяких жестов со стороны Оракула, все голограммы исчезли.

Это была древняя, запрещенная техника: прямой ментальный контроль за системами терраформера.

Появились новые дисплеи.

– Это факт, Том, – сказал Оракул.

«Это факт, – мысленно повторил Том. – Сводки фактов. Сводки фактов и новостей».

– Некоторые тратят массу времени, – сказал Оракул, – занимаясь лишь пассивным наблюдением за реальными человеческими жизнями.

«Некоторые тратят массу времени, – подумал Том, – на аналитические сводки… А также на политические речи. На собрания и церемонии. На уголовные суды и наказания слуг. На невнятные публичные исповеди и гонки по туннелям. И на военные действия».

– Наверное, это кажется тебе ужасным, – сказал Оракул.

Тысячи теней отражались на поверхности синей кристаллитной оболочки.

А в холодновато-умных глазах Оракула опять появился какой-то нечеловеческий отблеск.

– Наверное, это кажется тебе ужасным, мой юный друг… Но ты никогда не сможешь понять этого.

Том отвел глаза от саркофага:

– А разреши, я попытаюсь.

– Не стоит!

– На этот раз твое сознание обманывает тебя, – сказал Том тихо. – Бедный, бедный Оракул!.. Ты живешь тем, что составляешь сводки новостей, которые якобы «помнишь» увиденными в будущем. – Том позволил себе легкую, едва заметную улыбку. – В том самом будущем, которое давно загнало тебя в ловушку.

– Если бы ты мог помнить момент собственной смерти, – тон Оракула был холоднее саркофага, – твоя… – последовала легкая пауза, пока Оракул искал слова, – твоя точка зрения изменилась бы.

Том взглянул на зажатый в кулаке меч, а затем пристально посмотрел в глаза Оракула:

– Зато я предвижу твою смерть.

– Она придет через много лет, – в тихом голосе д’Оврезона снова зазвучали нотки грусти. – Через много лет после твоей, Том.

– Ты можешь называть меня лордом Коркориганом, – произнес Том, вновь поднимая оружие.

Оракул отступил сквозь тихо движущиеся голограммы к опорам, подпирающим арку. Его широкие плечи и красивое лицо на мгновение оказались в центре водоворота, из которого вдруг высунулась детская ручка. Том замер.

– Ты узнал? – спросил Оракул.

– Да, – Том нахмурился. – Владение графа Болтривара. Наводнение. Оно уже случилось? Или еще будет?