Нулапейрон, 3413 год н.э.
Ощущение было весьма странным и очень смахивало на ностальгию.
Сидя в своем кабинете, расположенном в крыле дворца – его собственного дворца, – Том мог делать все, что угодно. Он мог взять в библиотеке любой кристалл с информацией, совершить пробежку или заказать что-нибудь на своей кухне.
Кабинет был обставлен достаточно просто. Узкие стеклянные полки, занимающие все стены; вращающаяся в воздухе скульптура в стиле барокко; ряды шкафов с кристаллами. На столе огромная ваза с кубиками фруктового сока.
И никаких обязанностей. В привычном смысле, с точки зрения прислужника.
Если бы он захотел, он мог бы позвать кого-нибудь из обслуги… О Судьба, да он мог бы позвать их всех.
Том испытывал чувство, похожее на ностальгию, потому что нынешнее положение напоминало ему детство. Ты никому не принадлежишь и не обременен предчувствиями. Хотя в то же время ощущение было совершенно новое.
Что делать, когда все твои мечты осуществились?
Маэстро да Сильва предупреждал об этом. Когда самые способные фехтовальщики пытались стать членами взвода в своем секторе, он предупреждал их об эмоциональных последствиях. Попасть во взвод было очень трудно, для этого нужно было на протяжении стандартного года напрягать все свои умственные способности.
Наконец, после чемпионата, проводившегося внутри сектора, они во взвод попадали. А дальше перед ними был тупик, жизнь тускнела и теряла свои краски. Цель, к которой они стремились на протяжении стандартного года, была достигнута, а осознания новой задачи еще не было.
«Что же мне теперь делать, маэстро?» – поневоле подумал Том.
– Показать карту провинции Велдрин, – приказал он.
Появившаяся над столом, медленно вращающаяся голограмма не соответствовала приказу: на ней было обозначено уже новое название, а не провинция Велдрин.
Владение Коркоригана.
Двадцать одна страта (в более крупных владениях было и больше). Знали ли жители нижних страт о смене властителя? Интересовало ли их это?
Существовали ли там внизу рынки? Можно ли было там встретить в пустынном закоулке одиноко сидящего мальчика, сына хозяина лавки?
– Хватит! – Том махнул рукой в сторону голограммы.
Взглянул на кубики сока, но не взял ни одного.
Вместо этого он залез рукой в карман рубашки и достал тяжелый значок в форме падающей капли. Неожиданно предмет начал пульсировать, испуская расходящийся кругами свет.
– Благодарю вас, милорд, за подарок, – Том вспомнил о вечере, на котором получил этот сувенир.
Это была эмблема медицинского центра А’Декала, организации «Циркулюс Фидус».
Когда он отложил голографический значок в сторону, волны света начали расходиться по всей комнате.
«Я мог бы оставаться здесь, во дворце, – подумал Том, – и никогда не видеть моих владений. Однако негласное правило не рекомендует так поступать».
Он щелчком открыл окошечко запросов, трехмерная инфосеть запульсировала, приглашая к исследованию.
– Персональный запрос, – указание мультиспектральной триконки.
«Чего проще? – думал Том. – Заказывать еду. Постепенно превращаться в лентяя. Собирать налоги».
Ячейки пиктограммы стали разворачиваться: движущееся оригами в свете, запутанный семантический лабиринт, сквозь который может провести лишь Господь Бог.
«Распределить обязанности среди доверенных лиц».
Втираясь в доверие, имея доступ в благородные дома, двигаться сквозь информационные уровни, добраться до слоев, запрятанных в глубине этого мира.
«Никогда не пытаться увидеть то, что тебе принадлежит».
Ряды распускающихся триконок, разворачивающихся, расцветающих по мере того, как он зажигал их крошечные световые зерна. Каждый символ имел, по крайней мере, шесть значений. Он определял:
– последовательность фонемы;
– последовательность цветовой гаммы;
– цифровые ячейки (где фонемы символа соответствовали определенным значениям целых чисел);
– отражение в мифах (где цвет предполагал определенные мифические фигуры – героя или вассала, воина или дракона – и таким образом определял их психологические характеристики);
– социо-культурное значение (определяемое по скорости движения и топографического перемещения символа, который постоянно вращался, крутился и поворачивался в разных направлениях);
– и наконец, самое тонкое из всех значений, его логософический образ, поскольку этот элемент, путем сочетания других пяти составляющих, мог усиливать смысл триконки, наделяя ее персональным значением, а иногда даже иронически искажая послание, обнаруживаемое на поверхности.
«Разговаривать только с теми, кто равен тебе по положению, – думал Том. – Разделять и властвовать… Но кто они, равные мне по положению?»
Ответ был прост: те, кто наловчился в блужданиях по лабиринтам мыслей, кто мог бы оценить написанный определенным стилем текст, кто способен оценить модальность обмена мыслями при описании разнообразных концепций и едва уловимые, сложные связи между понятиями.
«Оставаться в своем кабинете, читать и изучать», – думал Том.
Исключительно благодаря счастливой случайности и дружбе с Аверноном он мог бы стать посланником (пусть и не самым лучшим) в мир логософии, быть первым в разработке новой модели. Он мог бы предложить пути ее усовершенствования, популяризовать ее значение, связать ее с другими моделями исследований. Он способен внести свой собственный вклад в эту область и рассмотреть в несколько иной плоскости замечательную работу Авернона.
«В конце концов я мог бы заняться поэзией», – думал Том.
Было столько всего, чем бы он мог заняться здесь, реформируя свои владения.
«Ведь наступило мое время, не правда ли?» – думал Том.
К кому он обращался? К самой Судьбе?
Он помнил руки отца, погружающегося в Воронку Смерти… И после всего этого он должен кого-то благодарить за Судьбу!
Он помнил отливающие медью локоны матери. Он помнил покачивание ее бедер, когда она ступала на подножку левитокара. Так почему бы не посмотреть, где он живет, этот парень? Почему бы не посмотреть на того, кого он должен благодарить? Почему бы не посмотреть на Жерара д’Оврезона, Оракула?