Нежизнь становится жизнью.
В реальном пространстве жизнь – это парадокс: ДНК производит белки, создавая тела, а также самовоспроизводится, создает собственные копии. Фабрика, которая одновременно является проектантом и создателем фабрик. Это совершенно необъяснимый круговорот – что раньше: курица или яйцо, копия или фабрика? – противоречие разрешается только тем, что запуск всего процесса производит внешний, фактор – РНК.
Но в мю-пространстве условия воспроизводства вполне самодостаточны.
Разворачиваются узоры…
Возникает полностью самодостаточный круговорот с обратной связью: нейронные процессы, которые могут постичь сами себя; саморефлексия в чистом виде.
Осознание.
* * *
Статья Чоджуна завершалась некоторыми наблюдениями:
1) О том, что сфера действия кораблей в мю-пространстве снизилась почти до нуля сразу после кончины пилота Дарта Маллигана и оставалась низкой почти в течение двух декад.
2) Что выживший пилот, Карин Макнамара, докладывая о выполнении своего летного задания, отметила внезапное чувство теплой эйфории, благословения любовью буквально перед выходом в реальное пространство.
3) Что данное, помогающее адаптированию самоизменение, отмечалось также многими другими…
* * *
Послышался стук в дверь.
– Войдите, – сказала Ро.
Вошла монахиня, наблюдавшая за тренировкой.
– Ах, это вы, сестра Фрэнсис Ксавьер.
– Поскольку ты уже вернулась домой из колледжа, Ро, – сказала монахиня, – то не сходить ли тебе на вечерний молебен? Это было бы…
– Вы не сдаетесь, да, сестра?
– В твоих устах это должно звучать как комплимент. – Монахиня взглянула на голографический текст, все еще мерцающий в воздухе, и насторожилась. – «Самосознание N-мерного континуума»… Неужели это действительно означает то, о чем я думаю?
– Полагаю, вы собирались, – вежливо сказала Ро, – помолиться антропоморфному всеприсутствию сверхразума, для существования которого у вас нет прямых доказательств. Я права?
Раздался удар колокола.
– Я опаздываю. Мы еще, – сестра Фрэнсис Ксавьер снова взглянула на голограмму, – поговорим с тобой. – Она стремглав выбежала из комнаты.
Ро посмотрела ей вслед.
– Может быть, твой Бог – одно воображение. – Глаза ее были совершенно черные, лишенные белка вокруг зрачков. Словно черный янтарь-гагат. Ее голос звенел в пустой комнате: – А может быть, и нет. – Внезапно золотой огонь вспыхнул в глазах Ро и осветил всю комнату. – Но мой – совершенно реален, это точно.
Золотой огонь стал затухать, пока не исчез совсем.
Некоторое время спустя черные, как обсидиан, глаза Ро сверкали холодным каменным блеском и были абсолютно непроницаемы. А взгляд ее был твердым и неумолимым, как сама смерть.