Сквозь грохот боя он не услышал всплеска. Только увидел, как винтовка парня мелькнула и исчезла в белой пене волн.

Он подхватил Ларса за бронежилет и потащил за собой. Последние метры до спасительной тени маяка казались бесконечными. Бетонная стена, испещрённая оспинами от выстрелов, означала укрытие. Этого было достаточно.

Ввалившись внутрь, он отпустил тело. Оно обмякло у стены. Бесполезно.

Хавьер тяжело дышал, опираясь на винтовку. В ушах звенело. Первым делом, сквозь пелену адреналина, он искал глазами сестру.

Медицинский отсек казался другим миром. Тихим, если не считать вибрации стен от далёких взрывов. Пахло антисептиком, солью и едва уловимо — кровью.

Люсия лежала на койке, неестественно неподвижная. Бледная, как исландский снег. Под носом запеклась тонкая струйка крови. Её грудь едва заметно вздымалась. Она была жива. И это было хуже всего.

Движения Сольвейг были механическими, выверенными. Она вводила физраствор, проверяла датчики на самодельном мониторе, поправляла одеяло. Её лицо было непроницаемой маской.

Хавьер стоял у входа, не в силах сделать шаг. Грязь и пороховая гарь на его одежде казались здесь кощунством. Он смотрел на неё, и слова из их последнего разговора били в виски.

Сожги их мир дотла.

Его слова.

Я прикрою.

Его ложь.

Он видел, как она ломается, и потребовал больше. Превратил её боль в оружие. Не защитил. Использовал. Её разум… сгорел. Как он и просил.

Сольвейг на секунду замерла. Её рука скользнула в карман и извлекла маленький, потёртый видеоплеер. Она включила его. На крошечном экране застыло изображение улыбающегося мальчика лет семи. Сольвейг смотрела на него, и на мгновение её маска треснула. Губы беззвучно шевельнули имя.

«Лео».

Мгновение прошло. Она выключила плеер, убрала его и снова повернулась к Люсии. Её плечи расправились. Она боролась не за абстрактную свободу. Она спасала Люсию, чтобы однажды снова увидеть своего сына.

— Она… она будет жить? — голос Хавьера прозвучал хрипло и чужеродно.

Сольвейг не повернулась, поправляя капельницу.

— Пульс слабый. Ритм сбитый. Её мозг… Словно через него пропустили разряд. Всё горит, но ничего не работает.

Снаружи грохнуло так, что маяк содрогнулся до самого основания. С потолка посыпалась бетонная крошка. Сольвейг вздрогнула, но её руки не дрогнули.

— Её мозг просто… выгорел, — закончила она. — Всё, что мы можем сделать — это дать ей покой.

Хавьер молча сжал кулаки так, что побелели костяшки. Слово «покой» прозвучало как самая жестокая насмешка.

Дверь распахнулась. На пороге стоял Матео. Его лицо было чёрным от сажи, в глазах горела холодная ярость.

— Она очнулась? — бросил он без предисловий.

Хавьер только покачал головой.

— Плохо, — отрезал Матео. — Они перегруппировываются. У нас мало времени. Идём.

Они стояли у входа, там, где раньше начинался шаткий деревянный мост. Теперь за проёмом был лишь обрыв и бушующее серое море внизу. Ветер выл, забрасывая в помещение ледяные брызги.

— Мы взрываем мост. Это даст нам пару часов, — сказал Матео, глядя на рой дронов, который кружил над противоположным краем пропасти. — Ивар, заряды.

Ивар, техник с вечно встревоженными глазами, кивнул и скрылся в боковом коридоре. Он вернулся через минуту. Его лицо было бледнее обычного.

— Не сработает. Сигнал детонатора не проходит.

— Что значит «не сработает»? — рыкнул Матео.

— Слишком много помех от роя, — Ивар ткнул пальцем в сторону дронов. — Они глушат всё в этом диапазоне. Электроника бесполезна.

— Значит, вручную, — тихо, но грязно выругался Матео.

Все замолчали. Вручную. Самоубийство. Матео обвёл взглядом пятерых выживших бойцов.

Ивар сделал шаг вперёд.

— Я пойду.

— Не дури, Ивар, — начал Матео, но техник его перебил.

— Я знаю схему зарядов. Знаю, куда крепить. Я сделаю это быстрее всех. Дайте мне тридцать секунд.

В его глазах не было геройства. Только холодная, отчаянная решимость человека, которому есть что терять.

— Мы тебя прикроем, — сказал Хавьер.

Матео кивнул. — Давай.

Ивар выбежал на мост. В тот же миг десятки красных огоньков оптики сфокусировались на его фигуре. Хавьер и Матео открыли ураганный огонь, отвлекая дронов. Ивар бежал, пригнувшись. Хавьер видел, как он неловко крепит блок взрывчатки к главной опоре. Вокруг Ивара заплясали огненные вспышки. Одна из них задела его плечо. Он пошатнулся, но устоял.

Он ударил по большому красному таймеру. Секундная стрелка пошла. Дроны, видя его уязвимость, отрезали ему путь к отступлению шквальным огнём. Ивар понял, что не успеет. Он просто перевалился через перила и камнем ушёл в ледяную воду. Через две секунды мост разлетелся на куски.

— Верёвку! Быстро! — рявкнул Хавьер, бросаясь к краю обрыва.

Внизу, в кипящей пене, они с трудом разглядели тёмное пятно его куртки. Вместе с другим бойцом они закинули страховочный трос, борясь со штормом. С третьей попытки им удалось зацепить Ивара за бронежилет. Они тащили его наверх, надрываясь, борясь с весом мокрой одежды и сопротивлением волн. Когда они втащили его на площадку, Ивар был без сознания, а его губы посинели. Но он дышал.

Они были в ловушке.

Матео подошёл к Хавьеру.

— Она должна очнуться, — сказал он. Голос его был ровным, без тени эмоций. Лишь сталь. — Без неё мы все покойники.

Прошёл час. Или два. Хавьер потерял счёт. Бой стих. Лена не торопилась. Маяк превратился в гробницу, которая просто ждала, когда её запечатают.

Хавьер сидел у койки Люсии. Он методично чистил свою винтовку, разбирая и собирая затвор. Движения были механическими, пустыми. Способ занять руки. Он не смотрел на сестру. Не мог.

Внезапно она пошевелилась.

Её глаза открылись. Не мутные, не затуманенные болью. А ясные. Осмысленные.

Хавьер уронил деталь затвора. Она со звоном покатилась по бетонному полу. Он бросился к койке.

— Люсия! Ты меня слышишь?

Она медленно села. Осмотрела комнату, потом свои руки. Прислушалась. Но не к звукам снаружи, а к чему-то внутри себя. На её лице не было облегчения. Только растерянность, которая медленно перерастала в тихий, леденящий ужас.

— Что? Что с тобой? Тебе больно? — Хавьер коснулся её плеча.

Она посмотрела на него. В её глазах была пустота. Такая глубокая, что у него перехватило дыхание.

— Нет… — прошептала она. — В том-то и дело. Ничего нет.

— Я не понимаю.

— Шум. Он исчез.

Её голос был тихим и ломким, как тонкий лёд. Она обхватила голову руками, но это был не жест боли. Это был жест человека, который потерял что-то жизненно важное.

— Я больше ничего не слышу. Лена… она нашла способ заблокировать меня. Она создала вокруг нас зону тишины.

Тишина в цифровой цитадели Лены Орловой была абсолютной. Не пустота, а результат. Выверенное подавление любого звукового мусора.

На центральном интерфейсе, занимавшем стену от пола до потолка, погасли красные маркеры тревоги. На их месте всплыла короткая, стерильная строка системного отчёта.

НЕЙРОННАЯ СИГНАТУРА АНОМАЛИИ-РЕЙЕС-2 ПОДАВЛЕНА. СТАТУС: ИЗОЛИРОВАНА.

Победа не вызвала у Лены ничего, похожего на радость. Радость — иррациональный всплеск, ошибка в коде. Она не испытала удовлетворения. Она просто закрыла одну задачу и открыла следующую.

Порядок был восстановлен. Баг, нарушавший гармонию, помещён в карантин.

Внимание Лены мгновенно переключилось. Она запустила протокол «Оптимизация потерь». На интерфейсе замелькали диаграммы. Потери дронов: 34%. Расход боеприпасов: 72%. Эффективность противника: аномально высокая, теперь снижена до нуля. Её работа напоминала действия системного администратора после вирусной атаки. Она зачищала логи и перераспределяла ресурсы.