— Констебль Протокол, — голос Витинари был обманчиво мягок. — Рад вас видеть. Полагаю, вы в курсе сложившейся… ситуации.

— Т-так точно, милорд, — выдавил Протокол, чувствуя, как язык прилипает к нёбу. — Наблюдается некоторое… э-э… несоответствие в хронологическом документообороте.

— Прекрасная формулировка, — одобрил Витинари. — Я непременно её позаимствую. Так вот, констебль. Я хочу, чтобы вы занялись этим… несоответствием. Тихо. Аккуратно. Без криков и погонь, которые так украшают отчёты коммандера Ваймса.

Патриций пододвинул к краю стола тонкую серую папку. Она скользнула по полированному дереву и остановилась точно на границе света и тени.

— Вот первоначальный список тех, чей интерес к стабильности времени мог, скажем так, принять практическую форму.

Протокол шагнул вперёд. Воздух вокруг стола казался плотнее. Он взял папку. Пальцы его были ледяными и не слушались. Он открыл её. Внутри, выведенные каллиграфическим, безжалостным почерком Драмнотта, значились три имени:

Леди Сибилла Овнец (урождённая Грабли).

Чудовище Бухгалтер (Гильдия Счетоводов).

Доктор Гораций Беспорядокус (Незримый Университет, кафедра Нестабильной Реальности).

У Протокола пересохло во рту. Это был не список подозреваемых. Это была карта самых опасных рифов Анк-Морпорка. Аристократия, деньги и безумная наука. Его бросили в океан с одним лишь спасательным кругом из пергамента.

— Я… я изучу, милорд. Согласно… процедуре.

— Не сомневаюсь, — сказал Витинари, снова отворачиваясь к окну. Он сделал паузу, а затем добавил, глядя на застывший город: — И ещё, констебль. Задумайтесь. Что, по-вашему, способно породить больший хаос: явное беззаконие или одна-единственная, но доведённая до абсурда инструкция? Не ограничивайтесь очевидным.

Эта фраза повисла в воздухе, холодная и тяжёлая.

— Вы свободны, констебль. Не разочаровывайте меня.

Протокол развернулся с точностью автоматона, прошёл к двери и вышел, чувствуя на спине взгляд Патриция. Взгляд, который не давил, не угрожал и не осуждал. Он просто… оценивал. Как часовщик оценивает новую, ещё не проверенную в деле шестерёнку, от которой зависит ход всего мира.

Рабочее место констебля Протокола в казармах Городской Стражи было святилищем. Островком маниакального порядка посреди океана вечного бардака. Стопки бумаг на его столе были выровнены с точностью до долей миллиметра. Карандаши были заточены под идеальным углом в тридцать градусов. Чернильница была наполнена ровно на три четверти, как того требовала инструкция по канцелярской гармонии, существующая только в его голове. Единственной вещью, нарушавшей этот дзен, была его кружка. Она стояла слева от стопки входящих документов. Он заварил в ней чай вчера утром. С тех пор он не остыл ни на градус. Тёплый, перестоявший, горький чай стоял на его столе, как молчаливый укор всей физике, и это оскорбляло Протокола до глубины души. Чай должен остывать. Это было правило. Незыблемое, как гравитация или глупость капрала Шноббса.

Он сел за стол, с отвращением отодвинув кружку. Перед ним возвышалась гора отчётов, которую сержант Колон свалил на его стол. Он взял верхний.

— Так… — пробормотал он себе под нос, его голос был сухим, как пыль в архиве. — Рапорт о краже двух пирожков с мясом из лавки Себя-Режу-Без-Ножа Достабля. От… четырнадцатого числа. Подозреваемый: капрал Шноббс. Улики: крошки на усах…

Он отложил рапорт и потянулся за следующим. Его глаза пробежали по строчкам. И расширились от ужаса.

— Рапорт о краже двух пирожков с мясом из лавки… Достабля. От… сегодняшнего дня. То есть… от вчерашнего, который теперь стал сегодня… Подозреваемый… капрал Шноббс. Улики…

Бумага выскользнула из его пальцев. Она упала на стол почти бесшумно, но для Протокола это был звук рушащегося мира.

— Нет-нет-нет-нет-нет… — зашептал он. Его пальцы метнулись к стопке рапортов и начали бессознательно выравнивать её, хотя она и так была идеальной. — Это же… это же хаос. Административный коллапс! Как… как это подшивать? Создавать дубликат дела? Номер дела будет тот же, но дата другая! Или та же? Но это же… это подлог! А если подшивать в одно дело, то это… это нарушение хронологии! Устав ничего не говорит о… о временных петлях! Это… это анархия! Чистая, незамутнённая, бюрократическая анархия!

Он схватился за голову. Каждая фибра его упорядоченной души вопила от этого вопиющего нарушения всех мыслимых и немыслимых инструкций. Это было хуже, чем чернильная клякса на годовом отчёте. Это была клякса на самой ткани реальности.

Но затем его взгляд упал на тонкую серую папку, которую он принёс из дворца. «Дело о несанкционированном продлении текущих суток». И под толстым слоем бюрократической паники, под ледяным ужасом перед неизвестностью, шевельнулся укол запретного, пьянящего восторга. Это было не дело об украденном пирожке. Это было Дело. С большой буквы «Д». Дело, которое могло сломать не просто карьеру, а всю вселенную. И оно было его.

Он осторожно огляделся. Капрал Шноббс дремал за соседним столом, издавая звуки, похожие на работу несмазанного насоса. Сержант Колон пытался решить кроссворд, задавая вслух вопросы вроде «Посудина для супа из семи букв?». Никто не обращал на него внимания. Он был невидимкой, мебелью, функцией. И это было прекрасно.

Протокол наклонился и выдвинул нижний ящик своего стола. Тот был заперт на ключ. Дрожащими пальцами он отпер замок и извлёк свой главный секрет. Свою единственную слабость. Свою величайшую тайну. Толстая тетрадь в потёртой, бесцветной обложке. «Журнал Несовершённых Подвигов».

Он открыл её. Страницы были исписаны его убористым, каллиграфическим почерком. Но текст… текст не имел ничего общего с сухими рапортами, которые он составлял днём.

«…И тогда я, коммандер Протокол, с ледяным спокойствием шагнул в логово дракона. Огонь лизал камни у моих ног, но мой дух был холоден, как предписание о сверхурочной работе. „Именем закона!“ — прогремел мой голос, заглушая рёв чудовища…»

«…Лорд Протокол посмотрел в глаза убийце. „Ваша логика безупречна, — сказал он, поправляя воображаемый монокль, — но вы забыли одну деталь. Параграф семь, подпункт «б» Уложения о несанкционированном применении арбалетов в черте города“. В глазах преступника отразился ужас. Он был побеждён не сталью, но порядком…»

Перелистнув несколько страниц, он нашёл чистый лист. Обычно он писал здесь о том, как мог бы раскрыть очередное громкое дело, случившееся в городе. Но сейчас… сейчас всё было по-другому. Он посмотрел на девственно чистую страницу. Потом на серую папку от Патриция. Его руки перестали дрожать.

В его голове сухие канцелярские формулировки сменились героическим эпосом.

И тогда я, констебль Протокол, вооружённый лишь остро заточенным пером и знанием параграфов, шагнул в самое сердце темпоральной бури. Мир вокруг погряз в хаосе повторений, но в моей душе горел ровный, неугасимый огонь порядка. Я должен был не просто раскрыть это дело. Я должен был вписать новую, безупречную главу в книгу самой Реальности…

Он поморщился от собственного пафоса.

…или умереть, пытаясь рассортировать её по алфавиту.

Да, так лучше. Более реалистично.

Он ещё ничего не сделал. Но он уже чувствовал вкус будущего отчёта. Идеально составленного, безупречно оформленного, способного спасти мир. Или, по крайней мере, идеально задокументировать его окончательный и бесповоротный крах. В его мире это было почти одно и то же.

Вернувшись из Дворца, констебль-аналитик Протокол первым делом совершил ритуал. Он взял все идеально ровные стопки бумаг со своего стола — входящие, исходящие и текущие — и с благоговением убрал их в специальный ящик. Протёр поверхность до зеркального блеска. Дополнил чернильницу до самых краёв и плотно закупорил её — для этого дела потребуется вся мощь чернил.