Протокол наконец оторвал взгляд от бумаг. Его глаза, холодные и бесстрастные, как линзы микроскопа, изучили творение Шноббса.

— «Сертификат», — он начал чеканить слова, словно забивая гвозди в крышку гроба этой затеи, — не является утверждённым бланком строгой отчётности. Печать, вырезанная из картофелины, не соответствует ни одному образцу из официального реестра городских печатей. А подпись… капрал, вы просто обмакнули свой большой палец в чернила?

Шноббс поспешно спрятал бумажки, словно они внезапно стали горячими.

— Так это… это ж авторский дизайн! Да ладно тебе, Протокол, никакой коммерческой жилки. Ладно, вижу, ты не ценишь исторические возможности. У меня ещё есть вчерашние улики по делу о краже голубей… по бросовой цене…

— Капрал, — голос Протокола стал ещё суше, почти хрупким, — согласно параграфу двенадцатому внутреннего устава, вы в данный момент препятствуете проведению следственных действий первостепенной государственной важности. Убедительно прошу вас дематериализоваться из данного помещения.

Шноббс отступил к двери, бормоча что-то о том, что «некоторые не видят золота, даже если им по голове стучать». Дверь за ним тихо закрылась. Протокол даже не проводил его взглядом. Он уже снова был там, в своём мире цифр и параграфов, в единственном месте, где он чувствовал себя всемогущим.

Прошло ещё несколько часов. Стопка «не относящегося к делу» росла, угрожая обрушиться и похоронить под собой все надежды. И тут он наткнулся на это. Первая неправильная нота в монотонной симфонии бюрократии.

Заявка от Гильдии Часовщиков и Производителей Точных Инструментов. Обычный бланк, стандартная форма. Но содержание… Пять галлонов лучшей латунной полироли, двадцать фунтов мягкой ветоши и три флакона «блеска для циферблатов». Необычно большой объём. Часовщики славились своей бережливостью, доходящей до того, что они использовали одну и ту же каплю масла по три раза. Зачем им вдруг понадобилось натирать свои механизмы до блеска в таких промышленных масштабах? Это выбивалось из схемы. Это было… аномально.

Он аккуратно отложил документ в отдельную стопку, состоящую пока из одного-единственного листа. Стопку под названием «Аномалии».

Он продолжил работу с удвоенной энергией, подгоняемый первым успехом. И вот, когда его глаза уже начали слипаться, а запах пыли, казалось, въелся в самую душу, он нашёл его.

Бланк.

При виде этого листа у него самого свело скулы. «Унифицированная форма межгильдейских запросов №11-ter». Его творение. Венец его бюрократической мысли, призванный систематизировать и упорядочить хаос межгильдейских отношений. Запрос был на изготовление одной-единственной детали: «хроно-синхронизирующей анкерной шестерни седьмого порядка с левосторонней фаской».

Но дело было не в названии. Дело было в том, как был заполнен бланк. Это была не просто ошибка. Это была катастрофа. Административный апокалипсис на одном листе пергамента. Чернила расплылись, словно по ним провели мокрой тряпкой. В нескольких графах виднелись следы яростных помарок, где заполнитель сперва что-то написал, а потом пытался соскрести это ножом, оставив на бумаге рваные раны. В одном месте стояла клякса такой величины, что она могла бы претендовать на собственное место на карте.

Протокол нашёл свою вторую аномалию. И она была куда интереснее первой.

Он изучал этот бланк так, как натуралист изучает новый, невиданный вид насекомого. Как геолог изучает срез породы, хранящий историю тысячелетий. Он видел не просто ошибки. Он видел застывшую на бумаге панику. Дрожащая рука, которая слишком сильно нажала на перо в графе «Срочность заказа». Клякса, которую в отчаянии пытались стереть, только размазав ещё сильнее. Он почти слышал сдавленное ругательство и чувствовал липкий страх человека, для которого этот документ стал персональным адом.

Но потом, вглядываясь в бланк, по спине Протокола пробежал холодок, не имеющий никакого отношения к сквозняку из коридора. Этот холодок был вызван не ошибками заполнителя. А его собственными. С леденящим душу ужасом он осознал фундаментальный, неразрешимый изъян в своём собственном творении.

Пункт 7.4, озаглавленный «Подробное обоснование цели заказа», требовал, согласно инструкции на обороте, детального описания назначения запрашиваемой детали на не менее чем ста словах. В то же время, крошечная сноска курсивом к пункту 3.1 («Классификация и уровень секретности детали») гласила, что для всех механизмов седьмого порядка и выше любое описание их функций является строго секретным и не подлежит разглашению в общей форме.

К тому же, на сопроводительной записке, приколотой к бланку, виднелся едва заметный, но безошибочно узнаваемый водяной знак: скрещённые перо и скальпель. Печать Гильдии Аудиторов. А под ней — приписка, от которой у Протокола похолодело в жилах: «Любая ошибка в заполнении повлечёт за собой полную ревизию всей деятельности гильдии».

Бланк было невозможно заполнить правильно. Это был идеальный бюрократический парадокс. Ловушка Кафки, отлитая в типографской форме. Что бы ни написал заполнитель, он бы нарушил одно из правил. Любой ответ был бы неверным. Протокол, в своём стремлении к абсолютному порядку, создал идеальный инструмент для пытки. Логическую клетку для перфекциониста.

Он перевёл взгляд на подпись в самом низу документа. Дрожащая, почти неузнаваемая, но всё же разборчивая.

«Тик-Так, Магистр Гильдии Часовщиков».

Протокол медленно поднялся. Тишина в его маленьком кабинете стала плотной, осязаемой. Такой, что её, казалось, можно было взять, аккуратно сложить, подшить к делу и отправить в архив.

Не говоря ни слова, он прошёл к дальнему стеллажу, где хранились личные дела сотрудников гильдий, имевших допуск к городским механизмам. Он нашёл нужную папку. «Тик-Так, Г. Магистр». Внутри были сухие факты: дата рождения, послужной список, награды за безупречную службу. И один пожелтевший, выцветший доклад, скреплённый проржавевшей скрепкой. Служебное расследование.

Заголовок, напечатанный на старой машинке, гласил: «Касательно инцидента от 12 числа месяца Грюня 1968 г., впоследствии известного как „Великая Октариновая Оплошность“».

Протокол читал. Он читал о том, как молодой, гениальный часовщик по имени Тик-Так, заполняя формуляр на поставку магических компонентов для главных часов Незримого Университета, допустил одну-единственную опечатку. Одна неверная цифра в номенклатурном коде. Одна ошибка, которая привела к поставке не той шестерёнки. Одна шестерёнка, которая вызвала темпоральную аномалию, заставившую часы три дня показывать время в прошедшем времени и в цвете октарин. Одна ошибка, которая стоила Тик-Таку репутации и породила в нём панический, иррациональный ужас перед любым официальным документом.

Всё сошлось в одной точке с оглушительной ясностью.

Панический страх перед документами.

Новая, парадоксальная, невыполнимая форма №11-ter, созданная им самим и подкреплённая угрозой Аудиторов.

Огромный заказ на полироль — чтобы отчистить и спрятать механизм, который сломался и требовал новой детали, которую невозможно заказать.

И, наконец, пропажа самого мастера.

Протокол вернулся к своему столу. Он сел и положил перед собой два документа: свой идеальный, но дефектный бланк и заявку на полироль. Он нашёл виновника. Но он нашёл и нечто большее. Он нашёл причину. И эта причина, по крайней мере отчасти, сидела сейчас в этом самом кресле, глядя на свои руки. На лице Протокола не отразилось и тени торжества. Вместо этого черты его заострились, словно под тяжестью только что составленного, самого важного и самого обвинительного отчёта в его жизни.

Он нашёл нить, которая вела к разгадке. Но теперь он должен был за неё потянуть, зная, что на другом конце находится не коварный злодей, а перепуганный гений, ставший жертвой его, Протокола, собственного, недостижимого идеала порядка.