Та капсула – из корабля. Того самого, что всплыл из глубин моей памяти, как обломок давно погибшего мира. Возможно, даже не мира, а жизни. Моей жизни. Или чужой, но теперь почему-то моей.

И шёл сюда именно ради неё. Чтобы найти. Чтобы проверить. Чтобы вытащить – ту самую. Не ради науки. Не ради карьеры. Ради понимания. Ради подтверждения того, что не схожу с ума. Что всё это – не галлюцинации, не шизофазия на фоне нервного срыва, а часть прошлого, которое просто отодвинули куда-то глубоко. Закрыли. Запечатали. Но оно вернулось. И если всё так оно и есть, то это же по моей части, разобрать и собрать, поняв, как всё устроено.

Так что самая настоящая гибернация имеет все шансы прийти в наш мир и изменить все космические перелёты. Да, и не просто собираюсь понять, как что сделано, но и серьёзно так подняться на этом. Чем чёрт не шутит, может быть стать и миллиардером. Главное, по дороге не сломаться и не соблазниться жалкими сотнями миллионов кредитов, как когда-то создатели Тэслы, продавшие своё детище Маску… Илону Маску, ставшему на этом самым богатым человеком на земле. А они так и остались просто хорошими инженерами. По правде говоря, не только на этом он поднялся, но то история вовсе не этого мира, а того, который помнил, как попаданец, как оказывается из очень древнего прошлого, если правда всё про галактическую Империю.

Здесь, Товарищ Маск, как его называли в этом мире, тоже стал самым богатым человеком на Земле, но по-другому. Видать планида у него такая быть самым богатым человеком на неком отрезке человеческой истории. И по пути он спас Советский Союз. До сих пор вон живее всех живых. А ведь и как у нас чуть не развалился, но решили немцы Маска бортануть с "Карлом Цейсом". И устроил он кузькину мать для начала им…. Не в одиночку, конечно. Но роль сыграл ключевую. Но если верить историкам, то прямо-таки исключительную. Так что отпечаток своей клешни он всерьёз-таки оставил на теле планета Земля.

А эта железная выставка – лишь фон. Инвентарь на будущее. Даже отметил про себя пару нестандартных моделей, чтобы потом к ним вернуться, если понадобится. Но не сейчас. Так на всякий случай….

Сейчас – искал одну конкретную. Капсулу, которую узнал бы в любом облике. Ту самую, в которой… возможно кто-то спал. Часть меня.

- Здесь есть отсек С-двадцать четыре? – бросил Йео.

- Да, внизу. Только там закрыто. Грузовой люк запаян.

- Мне туда.

Он ничего не сказал, просто кивнул и повёл.

Я не просто инженер. И помню звёзды. И пришёл, чтобы их вернуть. Ну и заодно стать богатым… реально богатым. Раз уж не получилось с домом в Коста-Рике, придётся стать чем-то большим чем Мастер из Мастерской….

Отсек С-24 встретил нас глухим холодом – не температурным, а чувственным. Воздух тут, в отличие от остальной базы, был обновлён совсем недавно. Улавливались ноты озона, фторопласта и слабого технического спирта. Всё, как в операционных – стерильно, жёстко, как будто сейчас кто-то будет вскрывать не тело, а саму правду.

Помещение оказалось небольшим. В центре – массивная, окутанная сегментированной арматурой арка – как раскрытая пасть многослойного чудовища. Внутри – горизонтальная платформа, выдвигаемая и поднимаемая в нескольких плоскостях. В стенах – экраны, панели, одни активные, другие – законсервированные, но с лампочками ожидания. За стеклом – стойка оператора и пульт управления, весь покрытый стикерами с шутками на немецком и паролями, написанными ручкой прямо по пластиковой панели.

Йео подошёл к терминалу, вставил ключ-карту, набрал короткий код, дождался сигнала подтверждения. Ни одного слова – будто мы оба знали, что тут разговоры мешают. Он только бросил:

- Можете ложиться. Сеанс займёт двадцать минут. После расшифровки образов – ещё столько же. Обработка идёт на изолированном нейроинтерфейсе, ничего в сеть не уходит. Можете не волноваться.

Только усмехнулся. Интересно, есть ли ещё хоть кто-то на этом свете, кто в эту лабуду поверит? В сеть он всё сами сольют, так что изоляция от неё – это так….

- А и не волнуюсь, – ответил совершенно честно, учитывая принятые предварительно меры.

Лёг. Поверхность жёсткая, но не давит. К телу начали подстраиваться микроизменения рельефа – как будто платформа запоминала форму тела. Над лицом – полупрозрачная линза, сквозь которую виден потолок. Внутри него – матрица сенсоров. Чутье инженера отмечало: технология устарела, но всё ещё способна творить чудеса. Особенно с хорошим интерфейсом и честными руками. Да и не за новинками сюда ехал, а по весьма прозаичному и практическому делу.

Машина запустилась. Потолок погас.

Остался только внутренний свет. И звёзды.

***

Они вспыхнули не сразу. Сначала – чёрный бархат. Потом – пара точек. Потом больше. Густая россыпь, как будто кто-то пролил алмазную пыль по атласу неба. Звёзды – не просто картинки. Это были воспоминания. Потому что помнил это небо. Оно было настоящим. Не нарисованным. Не придуманным. Слишком сложным. Слишком точным. Но главное с привязкой по времени.

Попытался вспомнить – поворот головы, угол обзора, ощущение веса, слабый люминесцентный ореол в нижнем секторе зрения – будто защитное поле или индикатор состояния жизни. Всё это – воссоздавалось. Мозг давал образы, томограф – собирал. Мой внутренний космос превращался в трёхмерную звёздную карту.

И тут… одна из звёзд моргнула.

Совсем слегка, но не так, как должны мигать звёзды. Всплеск. Артефакт? Или… маяк?

- Скан завершён, – голос Йео прозвучал откуда-то сбоку. – Поднимаю платформу.

Сел, чувствуя, как дрожат пальцы. Лёгкий озноб. Это не от холода. Это от узнавания.

На экране передо мной – сетка сферических координат, пересчитанных в универсальные по звёздным каталогам. Уже наложено программой сопоставление с реальными базами.

- Вы были... – Йео чуть подался вперёд. – На обратной стороне Луны?

- Что?

- Вот. – Он ткнул в один из секторов. – Примерное совпадение звёздной картины. Есть расхождение, но из-за преломления искажений атмосферы. Это снято без атмосферы. Без загрязнения. Как из глубины космоса. С перспективой… скажем так, ближе к Луне.

В тот момент смотрел на экран, но не видел. Видел – её. Ту капсулу. Керамическую. С рунными выемками. Где-то под пылью, под грунтом, под миллионами лет одиночества. И ста семидесяти двух летнюю девушку, что туда уложил.

- Значит, не сошёл с ума… – сказал почти шёпотом.

Йео не ответил. Он смотрел на экран как технарь, как человек, которому не нужно понимать контекст, чтобы осознать нечто странное.

- Тут ещё… – он ткнул в другой сектор. – Странное поле данных. Не зрительное. Скорее… ощущение? Ваш мозг во время скана выдавал периодические выбросы синестезии. Как будто в момент наблюдения вы воспринимали небо как… запах, вкус, даже текстуру.

- Неудивительно, – хрипло сказал. – Это был не просто вид. Это было место. Потому что жил там. Или умер. Или и то, и другое, – закончил, чувствуя, как в глубине висков нарастает отзвук той самой дрожи, которую ещё никто не описал словами, но каждый инженер ощущает при контакте с невозможным.

Йео молчал. Только угол его губ дрогнул, как у человека, который услышал слишком много, чтобы спорить, и слишком мало, чтобы поверить. Он встал, коротко покопался в панели и протянул мне плоский модуль – прозрачный, с внутренней голографией.

- Ваше. Тут только визуал. Нейросигнатуры, ощущения, синестезию – не копировали. Как и договаривались.

Врал он как дышал, так что сделал вид что поверил и потому согласно кивнул. Убрал модуль в нагрудный карман, где он, казалось, сразу утонул – лёгкая, почти невесомая вещь, но с таким весом информации, что любой жёсткий диск в подвалах Мунцинга сгорел бы от стыда. Выходя из отсека, бросил взгляд назад. Пастью чудовища снова сомкнулись створки – готовые принять следующего довольно редкого гостя.