М-да, Эмма… Тоже вот загвоздка… Её разное отношение к нам с тёзкой, как и наше разное отношение к ней обещали стать в недалёком уже будущем источником немалых проблем. Каких? Ну очевидно же! Дворянину Елисееву рано или поздно придётся ведь жениться — если вдруг никто ему самому даже не глянется, родственники возьмут решение вопроса в свои руки, здесь, насколько я успел понять, общественное мнение в этом плане настроено однозначно. И что тогда? Даже если он изменять жене с Эммой не станет, то ведь мне-то по доброте своей иной раз будет своё тело одалживать, ну я, по крайней мере, на это надеюсь. И поди потом объясни и докажи любимой супруге, что ты тут ни при чём… А мне прекращать отношения с Эммой как-то совсем не хочется, меня и отношения эти, и сама женщина целиком и полностью устраивают. Назвать нашу связь любовью было бы, конечно, не вполне уместно, но как сложилось, так сложилось, и сложилось в общем и целом неплохо.

Что касается Эммы, несколько неожиданно нарисовалась ещё одна проблемка — нас ждут несколько дней друг без друга. Денневитцу пришло в голову задействовать тёзку в помощь Воронкову, чтобы тот поскорее управился со списком Хвалынцева, точнее, с тем, что от него осталось — с доследованием дел об убийствах.

В полной бесполезности поисков автора и отправителя анонимки, приведшей к гибели господина Серова, мы с Дмитрием Антоновичем убедились довольно быстро. Ганин показал, что в гневе то письмо порвал вместе с конвертом и выбросил, его слова подтверждались тем, что обнаружить удалось лишь несколько обрывков, случайно избежавших мусорного ведра и помойки. Что-то по этим обрывкам установить не представлялось возможным.

Столь же скептически смотрели мы и на перспективы возобновления следствия по отравлению госпожи Судельцевой с целью полного выявления круга знакомств её отравителя, однако Воронков всё же решил его допросить, о чём и направил соответствующий запрос. Увы, ответ похоронил все надежды — этот урод что-то не поделил с другими каторжанами, они устроили ему «тёмную», и отделали так старательно, что через день он помер.

С поиском автомобиля, под колёсами которого погиб господин Юрский, всё тоже оставалось безнадёжным, но Воронков зарядил следователей работать по тем, кто с погибшим играл. Там, правда, работы более чем хватало, и ожидать быстрых результатов не приходилось.

Зато с убийством господина Гартмана нам повезло, причём дважды. Во-первых, в деле имелись показания двух свидетелей, видевших ехавшего с большой скоростью мотоциклиста сразу после услышанных ими выстрелов. Впрочем, уверенно сказать, что мотоциклист покидал место преступления, они не могли, поскольку само убийство не видели. А вот, во-вторых, сведения о том, что оный Гартман регулярно посещал проституток, оказывавших весьма нестандартные услуги, в своё время выкупил у Бакванского именно Яковлев, и именно возле дома одной из таких затейниц убийство и произошло. По отдельности, конечно, всё это смотрелось лишь косвенными уликами, но в своей совокупности указывало и на Яковлева, и на наёмного убийцу «Голубка».

— Вот что, Дмитрий Антонович, — постановил Денневитц, выслушав доклад Воронкова. — Полицейских сыщиков мы с вами расшевелили как следует, дальше пусть сами работают, вы их время от времени проверяйте и подгоняйте, если понадобится, сами же в эти дела более не углубляйтесь. Мы теперь точно знаем, что по меньшей мере к одному убийству по списку Хвалынцева Яковлев причастен, и для нашего дела этого пока довольно. Остальное уже у самого Яковлева будем спрашивать. Поэтому завтра вам обоим день отдыха, а затем готовим поездку Виктора Михайловича в Покров.

А круто так взялся Карл Фёдорович! Но нас с дворянином Елисеевым такая крутость даже радовала, потому как вела дело к завершению. И прав Денневитц — пришло время сделать всё, чтобы дальнейшие вопросы по делу задавать уже самому Яковлеву.

Но это потом, пока же надо использовать щедро выделенный начальством выходной. Вопрос тут для нас обоих не стоял — конечно же, провести его с Эммой! С утра тёзка ей позвонил, она сказала, что будет свободна после обеда, и к названному времени тёзка прибыл в Михайловский институт.

По какой-то непонятной мне прихоти Эмма сначала захотела допустить до себя дворянина Елисеева и лишь затем заняться со мной. Тёзку упрашивать не пришлось, желание дамы он исполнил со всем старанием, доставив ей и себе вагон удовольствий. Эмме пришлось даже взять небольшую паузу, чтобы прийти в себя после тёзкиного штурма, да и нашему с дворянином Елисеевым общему организму отдых не помешал. Тем не менее, начинать после перерыва я был вынужден с несколько худших, по сравнению с тёзкой, позиций, но я же умный, и потому поставил не на мощь и напор, а на изобретательность и разнузданность, используя всё то, что в понимании женщины было совсем уже запредельным бесстыдством. Тактика оказалась вполне успешной — мы буквально растворились в счастливом изнурении.

— Давно не приходил, — заметила Эмма, придя в себя. — Дела?

— Они, — признался я, не вдаваясь в подробности.

— Я вот тоже времени зря не теряла, — сдержанно похвасталась женщина.

— Я заметил, — тут у меня получилось даже кивнуть, подтверждая сказанное.

Да уж, не заметить было невозможно. Об обновлении гардероба дама в тот раз говорила не просто так, и сегодня я оказался просто поражён. Не скажу, что так уж хорошо разбираюсь в здешних модах, но, на мой взгляд, то одеяние, от которого тёзка второпях помогал избавиться Эмме, являло собой золотую середину между яркостью, подчёркнуто ложной скромностью и максимально допустимой, по здешним меркам, сексуальностью (это не я, это тёзка мне подсказал), приправленную безупречным вкусом, а уж нижнее бельё, по моим понятиям, непомерно скромное, тёзку повергло просто в неописуемое возбуждение — такого он не видал и в борделе госпожи Ланфар.

— Нравится? — в голосе Эммы слышалась гордость, вполне, впрочем, оправданная и честно заслуженная.

— Ещё как! — пылко ответил я и принялся переводить свои впечатления в многословные комплименты.

С явным удовольствием их выслушав, Эмма вдруг резко посерьёзнела и сказала:

— Я вот тоже кое-что заметила…

— И что же? — вот интересно, знал бы я, какой получу ответ, задал бы этот вопрос снова? Но задал бы, не задал, она всё равно бы сказала…

— Я выписала несколько модных журналов из Европы и Америки, — Эмма взяла меня за руку и перешла на ментальную связь, — и внимательно их просмотрела…

Чёрт, ну точно! Я же помнил, как мне резануло глаз что-то в тех журнальных залежах, что громоздились в комнате в прошлый раз, и лишь теперь до меня дошло, что именно — часть их относилась не к женским модам, а к мужским!

— Виктор, то, что твой тёзка мне показывал, не носят не то что в Америке, это вообще нигде не носят! — пригвоздила она. — Откуда ты? Из будущего?

— Почему обязательно из будущего? — попытался я отсрочить решающее объяснение. Избежать его никакой возможности уже не оставалось.

— Ну это же просто! — мой неуклюжий манёвр Эмма, похоже, приняла за обычную непонятливость. — Если таких фасонов нет сейчас и не было раньше, значит они только ещё будут!

Да, блин, и правда просто, проще уже и некуда… И что теперь?

— Что делать-то будем? — встрял тёзка, обалдев не меньше моего.

— Твои предложения? — соображал я всё ещё не очень, а потому цеплялся за любую возможность потянуть время.

— Ты умный, сам решай, — перевалил на меня ответственность дворянин Елисеев. Вот же гадик мелкий!

— Ты же понимаешь, она не отстанет, — обратил я тёзкино внимание на неизбежное. — Как тогда, после Хвалынцева.

— Тогда ты ей рассказал, — напомнил тёзка. — Сейчас тоже думаешь рассказать?

Нет, ну точно гадик! Сам же не против, но решение хочет переложить на меня! А чего, спрашивается, я хочу от юриста? Ох, да тут не о том думать надо… Тут надо прикинуть, чем может обернуться полное наше открытие перед Эммой, как и отказ от такого, вот что на самом деле важно, а этот балбес ответственностью перебрасывается…