[1] Воздухо- и водонепроницаемая повязка, используемая в оказании первой помощи при открытых ранениях грудной клетки

Утром Карл Фёдорович порадовал сообщением о том, что Воронкова прооперировали и прогноз врачи дают благоприятный, хотя и осторожный. Что ж, если день начинается с хорошей новости, он и дальше должен быть хорошим. Таким он и вышел, хотя легко не было. Весь день продолжалось прямо-таки какое-то допросное пиршество, и внетабельному канцеляристу Елисееву пришлось принять в нём самое активное участие, отслеживая степень правдивости собеседников надворного советника Денневитца. Первыми стали налётчик, что попал к нам живым и относительно невредимым, а также непосредственный наниматель этих молодчиков. С нанимателем, правда, разговора не получилось — он так и продолжал молчать, поэтому Денневитц приказал принудительно его дактилоскопировать, вернуть в камеру и разослать запросы по взятым отпечаткам пальцев, чтобы хотя бы личность арестованного установить, если получится. Зато налётчик рассказывал настолько интересное, что Денневитц не поленился проехаться в лазарет Бутырской тюрьмы, чтобы допросить тех двоих его подельников, которые пока отлёживались там. Тёзке, ясное дело, пришлось надворного советника сопровождать.

Одного налётчика допросить не вышло, он пока не пришёл в себя после операции, да и вообще врачи не обещали, что придёт, вероятность выжить у него шибко высокой, по их словам, не выглядела, а вот второй показания подельника полностью подтвердил, так что мы теперь хотя бы знали, кто на нас напал.

В Москву эти бандиты прибыли из Одессы, где промышляли разбоями и вымогательством. Там на них и вышел некий заезжий персонаж, которого свели с бандитами местные «деловые люди». Увы, что-то внятное сказать о нанимателе налётчики не могли — с ним имел дело только их главарь, сейчас в прямом смысле прохлаждавшийся в тюремном морге. Однако же оба соглашались в том, что манерами своими он больше всего походил на военного. Денневитца такие показания обнадёжили, поскольку офицеры и профессиональные (сверхсрочно служащие, как здесь говорят) унтера в обязательном порядке дактилоскопируются, стало быть, установить по отпечаткам пальцев их личности трудностей не составляет.

Подрядил одесских бандитов их наниматель на убийство всех, кто будет в момент налёта в квартире, и поджог библиотеки, выноса и разбора её содержимого не предусматривалось. Карл Фёдорович сделал из этого вывод, что истинный заказчик налёта не собирался иметь с коллекции Бакванского доход, ему было нужно уничтожить компромат как минимум на себя, а возможно, и на остальных ещё не выявленных лиц, имевших отношение к заговору и мятежу. Тоже, в общем, какая-никакая зацепка для установления того заказчика, пусть и не особо многообещающая.

Вдохновившись первым успехом, мы с Карлом Фёдоровичем пообедали, и на сытый желудок взялись за Бакванского и его людей. Отставной коллежский советник Аркадий Кириллович Бакванский линию поведения на допросе выбрал куда более разумную, чем неустановленный пока наниматель одесских налётчиков, и сразу признался, что компрометирующие разных людей материалы собирал исключительно для продажи.

— Я, господин надворный советник, по натуре своей мягкосердечен и не злобив, — разглагольствовал Бакванский, — жизнь люблю тихую и спокойную. Потому и сведения эти только собирал да проверял их подлинность, сам же никогда ими не пользовался.

— Зато шантажистам продавали, — напомнил Денневитц.

— Ну почему же обязательно шантажистам-то? — Бакванский не то постарался убедительно изобразить обиду, не то и вправду обиделся. — Мало ли, может, кому деловая репутация человека интересна, ежели совместное дело вести есть от него предложение, или ещё что знать надобно о людях… Почему бы и не посодействовать, тем более с пользой для себя? Я, знаете ли, слухами и клеветою никогда не занимался, у меня всегда всё проверено и доподлинно установлено было. А ежели кто приобретённые у меня сведения в нарушение законов использовал, так это не ко мне…

— А к кому ещё? — деланно удивился Деневитц. — Считать продажу преступнику орудия преступления соучастием или нет, это, конечно, суду решать, но тут же и разобраться надо, насколько соответствуют закону способы, каковыми вы те сведения собирали. А ещё много интересного вас ждёт, когда выяснится, что вы не доносили властям о нарушениях закона, ставших вам при этом собирании известными, на такое соответствующие параграфы в Уложении о наказаниях обязательно найдутся, уж в этом даже не сомневайтесь.

Бакванский тяжко вздохнул. Понимал, значит, что оно так и будет. Ну так-то да, дураком надо быть, чтобы не понимать.

— Но на вашем месте, Аркадий Кириллович, я бы не о том беспокоился, — усмехнулся Денневитц. — Точнее, не только о том.

— А о чём же? — насторожился Бакванский.

— Нам доподлинно известно, что часть проданных вами сведений использовали заговорщики, понуждая военных и чиновников к участию в мятеже. Уж не знаю, насколько вашему адвокату удастся защитить вас от обвинения в соучастии в подготовке мятежа, но суд в любом случае обратит пристальное внимание на то, в отношении кого именно вы собирали порочащие сведения и утаивали те сведения от властей, — изложил Денневитц.

На Бакванского было больно смотреть — он, бедный, аж позеленел от страха. Ну да, суд над заговорщиками и мятежниками все ещё помнили, и суровость назначенных судом наказаний Аркадий Кириллович, надо думать, невольно примерил на себя.

— Прошу прощения, господин надворный советник, — отставной чиновник всё же взял себя в руки, — что я должен сделать, чтобы суд проявил снисхождение?

— Правильный вопрос, — Денневитц поощрительно кивнул. — Правильный и своевременный. Вам надлежит переписать всех ваших покупателей, указав всё, что вы о них знаете. Имена, даты, кто их с вами свёл, что именно купили, словом — всё.

Бакванский снова издал тяжкий вздох. А как иначе-то? Хочешь выплыть сам — утопи подельника, классика жанра, однако.

— А потом, — продолжил Денневитц, — вы мне ещё ответите на вопросы, каковые у меня появятся при чтении составленного вами перечня. Подробно ответите и обстоятельно.

На том Бакванского вернули в камеру, выдав ему стопку бумаги и авторучку, а перед Денневитцем усадили секретаря.

Дмитрий Ильич Курёшин для своей работы смотрелся, пожалуй, несколько староватым — сорок три года всё-таки. Впрочем, оно и понятно — на этом месте работал он уже почти двадцать лет, представление о хозяйских делах имел самое что ни на есть полное, а потому менять его Бакванскому было никак не с руки. Для нас сильно полезным Дмитрий Ильич, однако же, поначалу не стал. Сами бумаги, что хранились в хозяйской библиотеке, он не читал, ограничиваясь их учётом по номерам и содержанием в установленном хозяином порядке, смысл какового порядка оставался ему неизвестным. По крайней мере, сам Курёшин утверждал именно так, да и тёзка в его словах лжи не чувствовал.

— Не стану скрывать, господин надворный советник, чем именно занимался Аркадий Кириллович, я, пусть и не в полной мере, понимал, потому к полному пониманию никогда и не стремился, — признавал он. — В таком деле чем меньше знаешь, тем оно спокойнее.

— Было спокойнее, — уточнил Денневитц. — А теперь уже нет. Какое именно обвинение будет предъявлено вашему хозяину, пока говорить преждевременно, но вы в любом случае пойдёте соучастником.

Курёшина такое, понятно, не обрадовало, но и к особой откровенности подтолкнуло не сразу. Он принялся уверять, что покупателей хозяйских бумаг не знал — Бакванский, дескать, встречался с ними не дома; где и как Аркадий Кириллович вообще находил эти сведения и их документальное подтверждение, тоже якобы не имел понятия. Ну, это, конечно, если принимать слова секретаря на веру, но дворянин Елисеев и сам ему не поверил, и Денневитцу подал знак — мол, не стоит.