К прибытию кремлёвских гостей обстановка выглядела, прямо скажем, не самым лучшим образом. Хвалынцева я, как оказалось, убил — удар стулом проломил профессору череп. Особых сожалений по этому поводу я не испытывал, а возможное недовольство начальства рассчитывал пережить с помощью Кривулина, который всё видел и был, как я ожидал, готов свидетельствовать в мою пользу, и Чадского, когда тот придёт в себя — он, как пострадавший от действий Хвалынцева, уж точно должен быть на моей стороне.

Когда я Хвалынцева, как мне тогда казалось, вырубил, Кривулин вернулся к реальности первым — как-то встряхнулся, шумно выдохнул и осмысленно огляделся. Эмма примерно так же поступила через несколько мгновений, но в отличие от Сергея Юрьевича, сразу же развила бурную деятельность. Ну, не то чтобы так уж прямо и бурную, но вполне осмысленную. Похоже, однако, что первым её желанием было броситься ко мне — то ли на помощь, то ли на шею, но я остановил её взглядом и показал, всё так же, взглядом, на Хвалынцева и Чадского. Тёзку я вообще никак не ощущал, но с этими, как мне представлялось, надо было разобраться раньше.

— Мёртв, — без особого сожаления сообщила она, едва принявшись за профессора. Кривулин, кажется, не поверил, тоже подошёл осмотреть Хвалынцева и вынужден был согласиться.

— Да, мёртв, — сожаления в голосе директора я не услышал. — Но другого выхода у вас, Виктор Михайлович, не было, — сразу изложил он свою позицию. — А с Александром Андреевичем что? — озабоченно спросил он Эмму.

Она принялась осматривать Чадского. Делала она это с видимым неудовольствием, уж не знаю, чем оно было вызвано — отсутствием сильного желания помогать не лучшему, с её точки зрения, человеку или его тяжёлым состоянием. А может, тем и другим вместе, кто знает.

— Его надо ко мне в кабинет, — постановила Эмма.

— Эмма Витольдовна, я могу вам чем-то помочь? — осведомился директор.

— Да, найдите людей, чтобы отнести его ко мне, — ответила она.

Сергей Юрьевич взялся за телефон, и через пару минут в кабинете появился поручик Демидов с ещё одним секретчиком, имя которого я не вспомнил, а ещё через неполную минуту — двое дюжих молодцов с больничной каталкой. Попытку поручика сразу начать следственные действия Кривулин пресёк на корню, напомнив жандарму, что двое человек, в том числе его непосредственный начальник, нуждаются в срочном оказании квалифицированной помощи.

Пока Чадского везли к Эмме, она взяла меня за руку, чтобы мысленно поговорить.

— Виктор, как ты? — ну да, любой другой вопрос смотрелся бы тут странно. Но приятно было, что говорить…

— Я нормально, — не знаю уж, чего она ждала, но как себя ощущал, так и ответил. — Но тёзку я сейчас вообще не чувствую, — уж говорить правду, так всю. — Однако начать надо с Чадского, — постановил я.

— Это ещё почему? — Эмма, похоже, не понимала. Ничего, сейчас и объясню:

— Чтобы поскорее избавиться от его присутствия, даже если он так и будет валяться бессознательной тушкой, — смысл тут лежал на поверхности, и как Эмма его не углядела, даже не знаю.

С Чадским попробовали поступить, как раньше с Воронковым — добры молодцы, что доставили его в кабинет Эммы, под её чутким руководством разместили ротмистра в кресле, которое она разложила на манер кровати, целительница велела им ждать в приёмной, туда же отправила помощницу, и мы уселись по обе стороны от пациента. М-да, отсутствие дворянина Елисеева сказалось не лучшим образом — Эмму я чувствовал как обычно, что она делала с ротмистром, видел более-менее неплохо, а вот состояние пациента уже намного хуже, тут мне тёзкиных умений не хватало. Спасибо Эмме, она всё это моментом обнаружила, а свои действия ещё и поясняла. По её словам, с Чадским сейчас было нечто похожее на недавние проблемы у тёзки — Хвалынцев откровенно, и, похоже, умышленно перестарался, внушая ротмистру заткнуться и не перечить. Более того, она с возмущением добавила, что полностью с собой соглашаться Хвалынцев пытался внушить Чадскому не в разовом порядке, а вообще! Да уж, совсем господин профессор зарвался, не зря я его стулом приголубил, и перестарался при этом тоже не зря. Так сказать, моё перестарание оказалось посильнее его перестарания, хе-хе…

Закончив с ремонтом ментального здоровья ротмистра Чадского, Эмма перевела его состояние в целительный сон, глубокий и длительный, примерно на сутки. Затем она оставила меня в кабинете, сама же отправилась проконтролировать доставку пациента в отдельную палату институтской лечебницы и его в той палате размещение. Я тем временем подготовился к её возвращению — перевёл кресло в положение полусидя-полулёжа, избавился от пиджака, кобуры с «парабеллумом» и галстука, закатал рукава рубашки и уселся в кресло, стараясь устроиться поудобнее. Удалось мне это довольно быстро, тут и навалилась на меня усталость от всего, что сегодня случилось…

Сколько я продремал, не знаю. Открыв глаза, увидел сидящую напротив Эмму. Она тоже явно отдыхала, и, похоже, уже не минуту, не две, а скорее даже и не пять.

— Отдохнул? — поинтересовалась она. — Готов к осмотру?

Чуть было не ляпнул, что как пионер, мол, всегда готов — в последний момент удержался. Да уж, погорю я тут ко всем чертям без дворянина Елисеева, пусть Эмма его поскорее реанимирует.

Кажется, тёзке и впрямь требовалось что-то вроде реанимации. Это я оценил по тому, что присутствие Эммы в себе ощущал и даже видел внутренним зрением, а тёзку поначалу даже не ощущал, не то что не видел. Не знаю уж, сколько прошло времени, пока Эмма меня не успокоила.

— Не скажу, что с твоим тёзкой всё так уж хорошо, но опасности больше нет, — даже при мысленной беседе чувствовалось её облегчение. — Но до утра тебе придётся как-то обходиться без него. И без меня тоже! — это она увидела моё желание отблагодарить её известным способом. — До завтра даже не думай! Тебе тоже отдых необходим!

Телефонный звонок в приёмной мы слышали, но внимания на него не обратили. А вот не обратить внимание на появившуюся в двери между кабинетом и приёмной помощницу Эммы оказалось уже невозможно.

— Что такое, Юлия Дмитриевна? — спросила Эмма.

— Надворный советник Денневитц прибыл, требует вас и Виктора Михайловича в кабинет директора, — доложила та.

— Скажите ему, что я провожу Виктору Михайловичу целительные процедуры, и сейчас мы никуда идти не можем. Придём, когда закончим.

— Да, Эмма Витольдовна, — дисциплинированно ответила помощница и прикрыла дверь.

В следующие полчаса с небольшим Эмма удовлетворяла моё любопытство относительно того, как ей и Кривулину удалось пережить обуявший Хвалынцева приступ не знаю чего. По словам Эммы, они с директором использовали технику универсальной ментальной защиты, позволяющую противостоять любым видам ментального давления, с двумя, однако, серьёзными оговорками. Во-первых, применение такой защиты не давало возможности совершать какие-то ответные действия — или дожидайся, пока противник умается на тебя давить, или молись, чтобы вовремя пришла помощь извне. Во-вторых, степень защищённости при этом зависела от общей подготовленности человека — тёзка, которого этому не учили, даже при своих восьми из восьми мало что смог бы тут сделать. То, что он кое-как продержался до того, как я прибегнул к телепортации, это, как сказала Эмма, сочетание удачного стечения обстоятельств и чистой случайности.

— Сказала бы уж прямо — дуракам везёт! — усмехнулся я. Но вообще нужно это запомнить и поставить на вид Кривулину — тщательнее надо составлять учебные планы, Сергей Юрьевич, тщательнее! Впрочем, в нашем случае это себя оправдало — та самая помощь извне прийти не замедлила.

— Можно и так, — покладисто согласилась женщина с лёгким смешком. — Но это ему повезло, а ты молодец, сообразил! Я такого бы не придумала, — её похвала прозвучала как-то особенно приятно. Ладно, до завтра она мне доступ к своему телу заблокировала, но уж завтра-то я оторвусь, так оторвусь, держись, Эмма Витольдовна! Ага, если Денневитц не загрузит…