И вновь положение Виктории выглядело удачным. Хотя город располагался на острове, устроить ему блокаду, как поступили англичане с французскими портами в Канале, или французы с американскими портами, будет довольно сложно. Целых три превосходных гавани находились в ближайшей доступности — собственно гавань Виктории, Эскимальт и Саанич. И еще десяток бухточек был раскидан по всему берегу. Так что отрезать Викторию от остальных колоний не выйдет. А сохраняя связь между частями, Тихооокеанские штаты протянут сколько угодно долго. Пока шторма, нужда и диверсии не заставят противника убраться восвояси.

Размышления о неприступности тихоокеанского побережья Америки обратили мысль Ясютина к противостоянию Виктории с Испанией. И он внезапно понял, какую игру можно начать в виду идущей войны и раскола среди союзников.

— Мне вновь придется покинуть тебя, душа моя, — сказал он за завтраком.

— Я буду бояться за тебя, мой дорогой, — Мэри вздохнула. — И так день за днем который уже год.

— Обещаю, душа моя, как только освобожусь, я проведу с тобой целый день, — пообещал Ясютин. — Мы посетим чайный магазин Гюнтера и поедим мороженное. Знаешь ли ты, что у нас в Виктории мороженное продают на каждом углу? А особенно по выходным на Поляне.

— На поляне?

— Так у нас называют обширное публичное место. Что-то вроде Гайд-парка. Там проводят ярмарки и устраивают веселья, а каждый выходной, если позволяет погода, приходят люди с детьми чтобы устроить пикник.

— Ты все время говоришь о Виктории, как о любимой женщине, — она нарочито нахмурилась.

— В этом есть доля правды, душа моя, — улыбнулся Ясютин. — Мы уедем в Викторию, когда захочешь. И уверен, она тебе тоже понравится. Эдакий маленький Лондон только с чистым прозрачным воздухом, без грабителей, законников и нищеты. Тебе не придется там бояться за меня каждый день.

— Уедем, когда ты закончишь свои дела.

После захвата Мальты отношения Британии с Россией резко испортились. Российские войска ушли с Нормандских островов, где отдыхали после неудачной экспедиции в Голландию, заодно защищая британскую территорию от покушений французов, а возможно и готовясь к высадке на французский берег. Не срослось. Союз распался. Ради сбережения средств на перевозке казакам пришлось оставить лошадей, получив за каждую голову жалких пять фунтов компенсации. Летом войска перевозили в Спитхед и пересаживали на корабли российского флота. Когда погрузили всех, флот ушёл восвояси. Воронцова, как англофила (англомана, как называли его сами русские), отстранили от дел, а российское посольство возглавил советник канцелярии Лизакевич.

Распад союза открывал окно возможностей, как любил говорить в таких случаях господин Тропинин. Россия, воюя с Испанией и охладев к Англии, могла поддержать независимость колоний в Америке просто, чтобы причинить беспокойство обоим противникам. Точно так же могла поступить и Британия. Конечно, кто-то в правительстве короля Георга мог счесть это удобным поводом для захвата американских территорий. Но на это у Англии сейчас просто не хватит ни финансовых средств, ни свободных войск. Так что скорее всего, правительству Питта Младшего будет выгодно получить на северо-западном побережье Америки независимое государство.

К сожалению Ясютин до сих пор не был вхож к чиновникам Форин-офиса. Он встречался несколько раз с мелкими клерками, задача которых была лишь в том, чтобы выяснить, кто он такой? После чего даже такие контакты прекратились. Интригу следовало вести осторожно, подбираясь к нужным людям окольными путями. Так что начать он всё же решил с Воронцова. Тот хотя бы соглашался выслушать Ясютина, в отличие от гордецов из Форин-офиса. Тем более, в отставке ему больше не требовалось беспокоиться о том, как воспримут такой разговор важные лица в Петербурге.

У роскошного дома тридцать шесть на Харли-стрит, что в районе Мэрилебон Ясютина встретила тишина. Ни визитеров у дверей, ни карет на улице, ни присланных из Петербурга флотских учеников, ни спешащих слуг, ни посыльных, ни даже обычных зевак. Окна занавешены, двери заперты. Разумеется, Лизакевич не имел такой же известности и такого же веса в лондонском обществе, как граф Воронцов. А значит не устраивал пышные приемы и обеды, не наносил визиты, не посещал театры. И вряд ли к нему обращались за протекцией. Но все же для дипломатической миссии такая тишина выглядела необычной.

Стучать латунным кольцом в дверь пришлось довольно долго. Охранник или слуга, довольно пожилой человек, рассматривал его некоторое время через окно, отклонив угол занавески, прежде чем решился приоткрыть. Он плохо говорил на русском.

— Мне нужен господин Лизакевич, — сказал Ясютин.

— Василия Григорьевича отозвали. Пришла депеша из Петербурга.

Вот это было нехорошо. Одно дело охлаждение отношений и совсем другое — их полный разрыв.

— А Назаревский, Сиверс?

— Никого нет.

— И что же, русскую миссию закрыли? — поинтересовался Ясютин.

— Да. Если вам нужно что-то передать, или разобраться с долгами, можете поискать Смирнова.

— Священника?

— Да. Он сейчас вроде поверенного.

— А где сейчас граф Воронцов? В Сохо или в имении?

Воронцов довольно част посещал местных промышленников и как знал Ясютин останавливался в доме на Грейт-Палтни-стрит. Летнее же имение располагалось в Ричмонде, милях в десяти вверх по Темзе. При необходимости Ясютин мог наведаться и туда. Не занимая должности, граф мог стать более разговорчив и благожелателен. Хотя мог и не стать.

— Нет. Семен Романович совсем отошел от дел, — сказал слуга с долей разочарования в голосе. — Они с семьей уехали на море, в Саутгемптон.

Отправляться в такую даль не имело смысла.

— Посольство закрыто?

— Точно так.

— А как мне найти церковь?

— Это на Уэлбек-стрит, рядом с посольством, сэр, в дворе тридцать второго дома.

— В дворе? Это флигель?

— Не совсем, сэр. Это такая пристройка к дому. Церковь небольшая, сэр. Англичане её называют часовней, а по посольству она числится как Успенская церковь. Можно войти со стороны Мэрилебон мьюз, там есть ещё один вход. Найти просто. Про саму часовню там мало кто знает, а спросите, где живет доктор Томас Янг, и вам всякий покажет. Вот рядом, стало быть ищите Успенскую церковь.

Ясютин прошел по Нью-Кавендиш стрит и вскоре нашел нужную дверь. Часовня занимала длинный сарай, похожий на дома индейцев прибрежных племен. Ничего общего с роскошным собором Святого Павла или даже церквушками поскромнее. Внутренняя обстановка напоминала католическую или протестантскую церковь — скамейки для молящихся стояли ровными рядами. Правда здесь имелись иконы, рядом с которыми горело несколько свечей. Никакой службы не велось, а священник появился только через полчаса.

Смирнов вполне мог оказаться тайным агентом. Во всяком случае, Тропинин, когда просвещал молодых дипломатов, утверждал, что в любом посольстве, которое само по себе является разведывательной структурой, наверняка должен быть человек, который заведует тайными операциями. Заговорами, подкупами, интригами.

Смирнов занимал в русской миссии слишком много должностей и слишком многое знал, чтобы считаться обычным сотрудником или тем более простым священником. А его церковная должность вызывала меньше подозрений у людей непосвященных в тайны.

Ходили слухи, что именно он сорвал планы польских инсургентов, которые собирались закупить оружие и поставить его в империю. А что Ясютин знал достоверно, так это интриги Смирнова против российского путешественника Герасима Лебедева. В прошлом году тот вернулся из Индии и всё это время пытался поделиться с миром своими знаниями о Востоке. Безобидный человек. Но Смирнов не терпел вольнодумства, якобинства, ненавидел республиканский строй.

Если бы не нужда, Ясютин близко бы к нему не подошел.