Дежурная пролетка управления в миг его домчала до здания жандармерии. На некоторое время поколебавшись, где бы ему принять этого джентльмена — вверху, в светлом теплом своем парадном рабочем кабинете, или в грязной холодной тюремной камере внизу. Тоже, кстати, своей, формально прикрепленной. Так сказать, черновой рабочий кабинет.

Надо отметить, Константин Николаевич по-своему понимал термин джентльмен. В отличие от общепризнанного понятия, это его слово было бранным, носящим все оттенки темного, издевательско-торгового отношения. Это был грязный, подлый торговец, сумевший в круге своих, таких же низменных торговцев присвоить себе звание дворянина и милорда. Всего лишь четвертый граф Ньюкасл. Это же в лучшем случае лет сто! А до этого? Потомки данного так сказать графа были мелкие дворяне или, скорее всего, подлые торговцы, грубые пираты, ландскнехты? Фу, какая мерзость!

Благородная древность князей Долгоруких, да и великих князей Романовых претила принимать английских дворян, как равных. И, будь его воля, посольство Англии разместилось бы в тюремной камере (голубая мечта попаданца еще в XXI веке). Пусть там работают!

К сожалению, высший свет русского общества и, особенно, император Николай I таких мыслей не разделяли. И более того, они им активно противодействовали. Ничего, господа, еще в рамках одного поколения, туманный Альбион вас «отблагодарит» в рамках Восточной (Крымской) войны. Кровью будете харкать от радости!

Жаль только умирать будут простые россияне, а не аристократические англофилы, а то бы Константин Николаевич еще обрадовался войне. А так чего уж…

Ну а пока великий князь был вынужден вести себя хотя бы внешне условно-вежливым и нехотя подниматься в свой парадный рабочий кабинет, предупредив дежурного о приходе важного «гостя».

Он еще успел просмотреть отдельные бумаги из подследственного дела перегруппируя их в новом свете, и приказать некоторым подчищенным по текущей работе, когда секретарь Алексей торжественно провозгласил появление Джерома Стюарта, четвертого графа Норфолка.

Как понял Константин Николаевич, для его секретаря было большой честью появление здесь английского дипломата. Он уважительно его встретил, между делом спросил, не хочет ли уважаемый сэр чаю? И только после этого предложил пройти в помещение к его императорскому высочеству великому князю Константину Николаевичу.

Конечно, Стюарт, как и другие иностранцы, не совсем понял, точнее, совсем не понял, почему князь Долгорукий одновременно является и великим князем Романовым. Наверно, подумал, что шарики заехали за ролики с этой породистостью.

И от этого он стал холоден и немногословен, отвечая четкими и внятными ДА или НЕТ, между которыми просачивались холодные чопорность и надменность.

Впрочем, именитый следователь был не менее надменно высокомерным и суровым. Многословен он был более, но без каких либо эмоций, из-за чего его заносчивость была выпукло вычерчена.

«Вам здесь не тут, — говорила вся его высокомерная внешность, — и я более породистый, а потому по фиг вся ваша английская знатность!»

Это, так сказать, внешняя сторона их взаимоотношений. А потом, по мере нарастаний вопросов, образовывалась и внутренняя. Причем с русской стороны такая страшная и грозная, что достопочтенный сэр сначала ее надменно отверг, а потом, когда ему доказательно показали всю законность предписываемых наказаний, обильно вспотел. Ох, как он зря сегодня сюда прибыл, ох, совершенно зря!

Ведь по российскому законодательству (Уложение Алексея Михайловича от 1649 года), вся текущая деятельность дипломата попадала в сферу некоторых довольно страшных статей и наказывалась несколькими ужасными казнями. А неприкосновенного дипломатического статуса тогда еще не существовала и потому никак не оговаривалась!

Собственно, следователь пока его лишь информировал, предлагая самому выбрать вид казни — сожжение на костре, четвертование или, может быть, его устраивает подвешивание на крюке за собственные ребра?

Последнее было не совсем понятно иностранцу. Следователь вежливо пояснил, что крюком взламывают несколько ребер, а потом подвешивают на них и ждут, пока казненный смиренно умрет. Вот и все, а тело умершего по-христиански зарывают в землю.

Пояснив, следователь подсказал обалдевшему англичанину, что он может подать государю-императору всемилостивую просьбу. И, в случае ее положительного милостивого решения, казнимого просто посадят на кол. Зашибись, занятная перспектива! Только причем тут милостивое решение?

Стюарт, офонарев от таких известий, очень невежливо выскочил в приемную к секретарю, которого он посчитал цивилизованным человеком.

Первым вопросом был ошарашенный:

— С кем это я разговаривал в этом кабинете?

Секретарь сначала не понял вопроса, потому как не мог поверить, что такого человека, как его императорское высочество и его сиятельство, английский граф-дипломат не мог не знать. Потом кое-как врубился и пояснил, что с ним разговаривал сам зять его императорского величества.

То есть даже иностранному дипломату сразу стало ясно, что жаловаться на него будет сугубо бесполезно. Уж дипломаты, ведающие всю информацию в стране и даже всякие слухи, это хорошо знают. Варварская Россия с его совершенно непонятными, но очень жестокими законами!

Ведь здесь даже всесильного министра можно остановить грозным пшиканием императора без всякого суда. А великого князя нельзя, поскольку здесь работают даже не российские законы, а родственные узы. А если еще оказывается, что это зять императора, муж любимой дочери Николая I, еще не родившего сына которых он недавно объявил преемником цесаревича, то спокойно сливайте воду! Сделать ничего нельзя. Его будут убить самым изощренным способом. Причем еще будут громко жалеть и укоризненно качать головой.

Понурый Стюарт вернулся обратно и сразу же наткнулся на внимательный взгляд всесильного следователя. Взгляд был угрожающе страшен и пугал своим последним предупреждением.

— Смотри, — говорил холодный взгляд, — я ведь и без императора сам могу строго наказать так, что мало не покажется. И пусть потом твои соплеменники всеми правдами и неправдами получают тело умершего для фамильного склепа семейного кладбища. Тебе уже будет все равно!

И Стюарт сдался, понимая, что сейчас он не в любимой Англии. Извиняюще улыбнулся:

— Ваше величество Константин Николаевич! Где-то в государственной структуре произошла какая-то досадная нелепость. Может, можно как-то это исправить? Я не пожалею никаких усилий, никаких богатств!

Он хотел сказать, что у него много денег, весомых фунтов стерлингов (из средств, ассигнованных на подкуп официальных российских лиц) и он ими охотно поделится с его родовитым собеседником.

Но посмотрел на холодно-замкнутое великородное лицо следователя и не решился продолжать обольщение. Денег он, конечно, предложит, но чуть позже, когда положение станет яснее. Иногда здешние глупые сановники специально кладут на лицо суровое выражение, дабы побольше потребовать. Хоть бы так! А то в дикой России, куда еще не проник свет цивилизации, чиновники нередко не понимают прелестнейшее влияние всемогущих денег.

Стюарт сел поудобнее, насколько это было возможно на жестком стуле для посетителей, у котором спинка только обозначалась, а все четыре ножки подозрительно трещали, готовые обрушиться. Так что англичанину оставалось радоваться своим пяти с небольшим пудам веса, да время от времени пружинить ноги.

Вот же ж попал!

Высокородный русский следователь меж тем явно не собирался снижать юридический напор:

— Ваши недавние позорные действия по совращению российских чиновников министерства финансов хорошо выявлены. Кто, зачем, и в коей мере. Это позор! Винновые признались и все, как один, показали исключительно на вас. Я хочу вас предупредить — здесь вам не индийская колония и расплата окажется быстрой, но растянутой во времени.

Поскольку ваше тлетворное воздействие огромно и оказалась очень негативно для государства, Особый императорский суд (юридическое устройство, существующее только в голове Константина Николаевича) признал вас виновным и приговорил к четвертованию. Распишитесь вот здесь, что вы ознакомлены о приговоре.