Император на эти слова что-то промычал, но больше говорить не стал. Константин Николаевич его понимал. Новость сегодняшняя вряд ли пока тянула до нужной. А вот до неприятной — точно. Ну, ничего, она еще себя покажет!

А пока он только подчеркнул:

— Ваше императорское величество, судьба у жандармов такая — говорить по-преимуществу гадости и неприятности.

Николай еще кивнул, теперь уже благосклонно. Что такое государственные надобности и как приходится забывать о личном, он знал не понаслышке. Одни проклятые декабристы чего стоят!

— Как у нас поживает Мария Николаевна? — перешел самодержец к семейной, а, значит, и, наверняка, последней теме.

Проблема была наисвежайшей и очень актуальной, поскольку в XIX веке и сами младенцы умирали часто даже в монарших семьях и роженицы. Константин Николаевич вдруг подумал, что именно сейчас во многом решается, кто будет правителем в судьбоносные годы начала ХХ века. И кому из будущих Романовых бороться с революциями.

Конечно, многое еще будет решаться, как при Николае I, так и особенно после него. Но для начала потенциальному императору необходимо элементарно родится и выжить. И тут правящий император Николай может хотя бы в чем-то помочь.

И поэтому не ограничился необязательными словами о том, что все в порядке, сделал более глубокий экскурс:

— Благодарением Богу, малыш растет крепкий и здоровый. Прелестный живот Маши растет ото дню. Кормится будущая мама хорошо и часто. Новомодные ныне овощные диеты на основе различных российских овощей я пока не даю. Питания и так хватает с лихвой.

Константин Николаевич опасался, что Николай не примет такого питания, но оказалось, что он тоже не одобрял всякие новинки и считал, что лучшее — это природное и пусть будущая мама живет только по существующему сезону.

У него был несколько другой, но не менее актуальной для него вопрос:

— Не пора ли переходить к кормилице, что там считает Маша о сохранении своей фигуры?

— Маша считает, — князь мысленно усмехнулся: «Маша живет и думает одним ребенком, а на себя пока даже не смотрит. Впрочем, ладно»: — Господь нас жалует — Маша и беременная только хорошеет. Такая ведь красавица стала!

Тут Константин Николаевич не преувеличивал — Маша на глазах превращалась из скромной тоненькой девушки в роскошную женщину со всеми женскими прелестями. И ее муж, право, не знал, какая из них прекрасней — девушка до свадьбы или женщина после родов.

С тем расстались. Был рабочий день, и всем было некогда. И жандармам и даже императору.

Николай I косвенно был сам виноват. Решил не только царствовать, но и править. А это, в первую очередь, означало непрерывно работать. А вы что решили? Это ведь не русская сказка, здесь хочешь править — трудись.

К текущему вечеру все было почти идеально готово. Его высокопревосходительство министр Е. Ф. Канкрин самолично, его заместители, всякая начальническая мелочь вроде столоначальников были строго предупреждены, что все пройдет только по указанию и под контролем его императорского величества. И что любое сопротивление будет немедленно отмечено сразу же августейшему покровителю.

Означенные помещения для следственных экспериментов подготовлены в стиле а-ля тюремный российский ужас. Рядовые чиновники министерства финансов оставались на своих должностных местах, которые им категорически запрещалось их покидать под влиянием грамотно распущенных слухов, и потихонечку доходили до пограничного состояния, которое обозначалось просто — страшная паника. Семеро из них под воздействием этих эмоций даже попытались удрать, несмотря на запрет, но тут же были схвачены и прилюдно отправлены в те самые камеры.

Сам Е. Ф. Канкрин сначала был в недоумении, потом в негодовании. Как же, его креатуру практически без его дозволения начали гнобить!

Однако. Николай I, буквально обязав его прийти на императорскую аудиенцию, пояснил, что ЕГО ЗЯТЬ начал ловить на подсадку одного наглого дипломата. И, так получилось, что этой подсадкой оказались чиновники его министерства. Совершенно случайно и пусть Егор Францевич не беспокоится. Жандармы совершенно не имеют целью поймать сотрудников его министерства и тем более самого министра.

— Если работа министра мне не будет нравится, то я в любом случае с ним расстанусь, — подчеркнул император напоследок, — а я вами весьма доволен. Так что благоволите, Егор Францевич, не беспокоиться!

Канкрин был немец практичный и четко понимающий свое место в общей иерархии, как вниз, так и верх. Еще и императорский зять соизволил приятно поговорить! Министр знал его давно, еще просто, как князя Долгорукого. Тогда он его очаровал, будучи еще молодым следователем, цепким и все видящим. А сейчас, заматерев и сумев стать родственником императора, он, по слухам, буквально ловил негодяев по одному внешнему виду. Что же, кому-то из нехороших чиновников не повезет. А он изрядно пас!

Константин же Николаевич твердо решил, что теперь наступил его триумфальный выход. И обязательно с жандармами позади. А то вдруг чиновники совсем запаникуют и перейдут к массовым побегам. Садить их в таком случае просто некуда! Если бы они были поопытнее в розыскном деле, и не так паниковали, то сразу бы это поняли и перестали пугаться.

Хотя вот это уже не очень хорошо. Они же, в принципе, ему не нужны. Быстро, но четко и тщательно поговорили и, скорее всего, разбежались. Так что посильнее бойтесь, любезные, и пищите, потом вам же будет лучше, сволочи!

Великий князь Константин Николаевич, не зная, но предвидя много сплетен о себе, пришел специально через парадные ворота искомого министерства. Неподкупный, стремительный, до нельзя злой и чем-то похожий на огромного свирепого волка. Почти сразу же начал приглашать собравшихся чиновников на допрос в небольшую камеру. В ней были две страшных достопримечательности — во-первых, небольшой стол, за которым сидел князь и скромно с боку писарь, и во-вторых, миниатюрный станок для пыток, помощью которого было можно дробить конечности, или зафиксировать их и после этого жечь или резать ножами, рвать щипцами.

От них обоих так сильно несло эманацией злобы и ужаса, что большинство приводящих сюда уже ничего не желали и ничего не скрывали. Лишь бы уйти отсюда обратно по добру — по здорову. Господи упаси!

Двое подручных — здоровенные жандармы в звании рядовых, но служащих не первый гщ, скучая, ненароком болтали о кровавых пытках, чем неоднократно доводили до самых стойких чиновников в состояние глубокого обморока. Из которого их, правда, тут же выводили при помощи холодной воды под стальным доводом: «Не положено!»

Константин Николаевич и его подчиненные, естественно, не были садистами. Сам он еще будучи Георгием Васильевичем, прошел в XXI веке специальную проверку на психологические отклонения. Проверка была не то что бы совсем тщательная и научно обоснованная, но ведь он прошел! А уж там рубили, дай бог памяти сирепо. Чуть что не так и сразу не годен!

Ну и помощников он себе выбрал соответственно. Весь этот ужасный антураж помогал ломать чиновников не хуже самых изощренных пыток, а заодно вчистую отшибал память у допрашиваемых. Те лишь помнили жуткий ужас, постоянно их стерегущий и бездушный голос жандармского следователя, холодящий похуже страшного мороза.

О чем их выспрашивали, что и как допрашивали, они уже не могли вспомнить, как потом не старались. Остались живы и здоровы, и это уже прекрасно. Главное, подальше от этой камеры и ее страшного хозяина.

А допытывался князь Долгорукий, как вы понимаете, практически сущий пустяк — кому, как и для чего давал деньги и подарки Джером Стюарт, четвертый граф Ньюкасла? Это, кстати, они тоже не помнили, но их предусмотрительно еще раз спрашивали, перед тем как отпустить домой. Князю оставалось только надеяться, что хотя бы один из десяти допрашиваемых чиновников ломанется к дипломату со страшной новостью о действиях русской жандармерии и большом их интересе своему скромному англичанину. Есть же у него хотя бы чуть-чуть здравого смысла? Лично он бы удрал, что было сил из страшной страны России.