Бруно только вздохнул.

— Хотя бы дай себя заштопать и перевязать, а то кровью истечешь раньше допрашиваемого.

— Это не помешает мне работать, — передернул плечами Курт. — Зигмунд, поможешь?

— Разумеется, — отозвался Шольц, обладавший, помимо прочего, базовыми познаниями в медицине. — Только давайте перейдем из этой каморки в более просторное помещение. Тут решительно негде развернуться.

Курт не возражал. В бывшей местом его непродолжительного заключения комнатушке и впрямь было тесно; кроме того, когда туда набилось еще трое сослужителей — Бруно, Шольц и удивительно рано явившийся expertus, — стало куда сложнее найти объяснение своему желанию находиться поближе к двери (на самом деле — подальше от светильника). Посему майстер инквизитор с готовностью покинул каморку, опираясь на плечо помощника и с неудовольствием косясь на тянущийся за ним двойной кровавый след.

— Objectum перенесите сюда сразу, — велел он паре конгрегатских стражей, пришедших в составе группы поддержки. — Того здоровяка с попорченной шкурой.

— Почему именно его? — полюбопытствовал Шольц, деловито раскладывая на столе в соседней с покинутым чуланом комнате свой лекарский инструмент.

— Primo, он у них главный и наверняка знает ответы на все интересующие меня вопросы, — пояснил Курт. — Secundo, он уже ранен и потому частично, скажем так, подготовлен к серьезному разговору. Проще всего было бы расколоть того горе-стрелка, его, вероятно, удалось бы быстро запугать до нужной кондиции, но одобренного Конгрегацией некроманта в моем распоряжении не имеется, ergo, работаем с тем что есть.

— Тот увалень кажется менее крепким, — неуверенно заметил Шольц.

— Он умеет воздействовать на разум, — покривился Курт, — по каковой причине может оказаться сильнее духом, чем с виду.

— А взятый нами молодчик, стоявший на страже, может мало знать, — подытожил Бруно, и майстер инквизитор согласно кивнул.

— Куртку снимай, Гессе, — скомандовал следователь-эскулап. — И кольчугу тоже. Убивать тебя здесь вроде бы уже некому.

Курт послушно взялся за крючки куртки, попутно велев притащившим оглушенного при задержании громилу стражникам привести арестованного в чувство доступными способами.

— Ты собираешься его допрашивать, пока тебя будут шить? — чуть недоверчиво уточнил помощник; Курт поморщился:

— Время дорого, Бруно. Эти десять минут могут все испортить.

Глухой стон возвестил о том, что арестованный возвращен к реальности и не слишком рад этому обстоятельству.

— Доброй ночи, — произнес господин дознаватель, устроившись на табурете так, чтобы колдующему над его порезом Шольцу свет падал на подлежащую обработке рану, а пациент в то же время видел лицо допрашиваемого. — Мое имя тебе наверняка известно. Хотелось бы и мне знать твое.

— Зачем? — фыркнул тот. Следовало отдать ему должное: излишне потрясенным и растерянным он не выглядел и от страха не трясся. Это вызывало определенное уважение, однако в настоящий момент Курт предпочел бы иметь дело с трусом.

— Так будет удобнее и мне, и тебе, — повел он здоровой рукой. — Да и убудет ли с тебя?

— Ну, допустим, Адольф. Помогло?

— Безусловно, — кивнул майстер инквизитор все так же спокойно и благожелательно. — Неплохо бы еще и фамилию, но к этому вопросу вернемся чуть позже. Прямо сейчас я хочу услышать от тебя один-единственный ответ: где остальные члены твоей банды и сколько их?

— Да здесь все, — тотчас отозвался Адольф. — Нас трое внутри было, один на шухере стоял, наверняка ваши и его сцапали.

— Сцапали, — подтвердил Курт, стараясь не шипеть и не морщиться от боли, причиняемой иглой Шольца. — Только это не все. Я видел еще по крайней мере одного — вчера, когда он вместе с вашим… Людером (потом расскажешь, как его на самом деле звали) пытался меня ограбить на улице.

В ответ не раздалось ни слова, зато взгляд, и без того недобрый, посуровел еще больше.

— Послушай меня, Адольф, — проговорил Курт со вздохом, — послушай то, что я неизменно говорю каждому, кто оказывается в твоем положении: не вреди себе. Не пытайся отмолчаться или отовраться — ложь я увижу, а молчание не приму. В конце концов ты все равно всё расскажешь.

Арестованный снова промолчал, угрюмо глядя перед собой.

— Я понимаю, — продолжил майстер инквизитор, — ты тщишься потянуть время в надежде, что пока я буду тебя колоть, твои подельники успеют уйти. Есть проблема, Адольф: я это осознаю не хуже тебя, а посему времени тебе не дам. Ты ведь наверняка слышал ужасные слухи о Молоте Ведьм? Часть из них, признаться, пугают меня самого. Но главное, что при этом они правдивы. Я заставлю тебя говорить, Адольф, причем быстрее, чем ты думаешь. Не скрою, мне будет неприятно это делать, но тебе-то будет в разы хуже. Сейчас у тебя всего-то неопасная рана в боку, и то она доставляет массу дивных ощущений — по себе знаю. А теперь представь, что эта боль просто потеряется на фоне всего того, что заставлю тебя испытать я. И подумай хорошенько, стоит ли оно того? Подумай, — повторил он настоятельно, чувствуя, что Шольц закончил возиться с рукой, — даю тебе пять минут. Как только меня доштопают, я возьмусь за тебя, и в ход пойдут уже не слова.

Связанный здоровяк не ответил, и на лице его читалась решимость, какую Курту и прежде доводилось читать на лицах некоторых допрашиваемых. Таким и впрямь случалось продержаться довольно долго. Что ж, придется превзойти самого себя.

Все то время, что Шольц возился с раной на бедре, майстер инквизитор молчал: отчасти потому, что сидел к арестованному спиной, чтобы повернуться пострадавшим боком к свету, отчасти потому, что зашивание этого пореза оказалось куда более болезненным и приходилось прилагать немало усилий, чтобы терпеть сию операцию молча.

— Итак, Адольф, — вновь обратился Курт к арестованному, — поговорим?

Тот не ответил, по-прежнему уставясь в низкий потолок.

— Значит, говорить по-хорошему ты отказываешься, — вздохнул следователь, опираясь на стол и поднимаясь. — Напрасно. Я ведь не отступлюсь. Кроме того, у меня мало времени и я ранен, причем тобой же, а посему зол. И срывать свое дурное настроение буду исключительно на тебе.

Он взял со стола медицинский набор сослужителя, испросив его разрешения одним взглядом и получив согласный кивок, подхромал вплотную к допрашиваемому и сел на пол, постаравшись расположиться так, чтобы пострадавшее бедро возмущалось как можно меньше. Позаимствованный у Шольца инструмент разложил рядом аккуратно и подчеркнуто неторопливо.

— Последняя возможность не доводить до крайних мер, — сообщил он, размеренными движениями разрезая куртку и рубашку допрашиваемого. — Просто скажи, где твои сообщники, сколько их и какими способностями они обладают.

Губы Адольфа сжались в тонкую полоску, а веки наполовину опустились. Все его лицо выражало крайнюю степень решимости, замешанной на обреченности.

Курт глубоко вздохнул, выбрал из медицинского набора иглу подлиннее и резко всадил в нервный узел под ключицей. Глаза пытуемого тотчас распахнулись, а с губ сорвался болезненный вскрик. Следователь подождал пару мгновений, не услышал более ни звука и воткнул вторую иглу в такой же нервный узел на локте. На этот раз раздалось лишь шипение, но и только; бандит адаптировался быстро.

— Тебе еще повезло, Адольф, — заметил Курт. — Если бы наш разговор проходил в более приспособленном для этого месте, в моем распоряжении были бы иглы с зазубренными концами, которые при вырывании причиняют еще больше боли, чем при втыкании. Но я умею обходиться тем, что имеется под рукой, — продолжил он, покачав первую иглу из стороны в сторону. Допрашиваемый тихо застонал, закусив нижнюю губу и сжав кулак.

— Запомни, Адольф: я перестану делать с тобой что бы то ни было, как только услышу слова «Я все скажу». Это — понятно?

Ответа не последовало.

Игл в походном наборе Шольца было немного. Спустя пару минут майстер инквизитор применил их все. До ежа Адольфу было далеко, однако значение имело не количество, а точность; малейшее прикосновение к любой из иголок исторгало из груди допрашиваемого уже не шипение, а явственный стон. Но ничего более связного так и не прозвучало.