Удача? Что же, на нее настоятельно рекомендовалось не полагаться, но использовать, буде случится шанс, не возбранялось. Мартин убедился, что тайным ходом едва ли пользуются: паутины в нем наросло изрядно, да и доски, набросанные на земляной пол, почти истлели. Возможно, предыдущие владельцы места бандитского сборища могли рассказать об этом отнорке больше. Но к некромантии прибегать, опять же, не следовало.

Прошло еще немного времени. Вряд ли стоило ждать кого-то, кроме уже собравшихся, поэтому Мартин поправил задрипанные лохмотья, маскирующие его под местного, и, прихрамывая и горбясь, шмыгнул в сторону нужного подвала. Парочка неприятных типов, толокшихся на углу, в его сторону даже не посмотрела: mimesis (Подобие, воспроизведение, подражание (др.-греч). Здесь — мимикрия).

Земля на крышке хода с прошлого раза осталась нетронутой. Быстро, но аккуратно миновав тесный лаз, Мартин прислушался, потом отодвинул вторую крышку и вышагнул в темноту. Впрочем, здесь по сравнению с норой стало светлее: похоже, в доме не только собирались по важным поводам, но и жили. Блики оранжевого как раз падали через щели главного люка на лесенку, ведущую на первый этаж. Мартин аккуратно обошел бочонок с чем-то, судя по запаху, квашеным, взялся за перекладину... И замер.

Наверху было тихо. Слишком тихо для жилища, битком набитого здоровыми, деятельными мужиками.

Вариантов выходило немного. По сути, все сводилось к двум вероятностям: или его раскрыли, и это засада, или…

Где-то над головой раздался странный звук: не то высокий стон, не то сдавленный визг. На засаду походило все меньше. Мартин сплюнул, сбросил свое рубище, скороговоркой пробормотал «non timebo mala» («Не убоюсь зла» (лат.). Фраза из двадцать второго псалма) и рванул по ступенькам.

Люк даже не пришлось вышибать. Похоже, хозяева, предчувствуя аппетиты компании, планировали набег на унюханные следователем разносолы. Но не успели.

Тела валялись везде. Лужица крови возле ближнего росла с каждым мгновением, и до ног Мартина, замершего у входа в подпол, ей оставалось всего ничего. Прожди он внизу еще минуту — получил бы небольшой карминовый потоп.

Способы умерщвления поражали разнообразием, как и преступные профессии собравшихся. Вокруг недальнего стола в своеобразном Totentanz (Пляска смерти (нем.)) раскинули руки пятеро самых жилистых и крепких; один даже успел выхватить нож. Из глазницы у каждого торчало по охвостью короткого арбалетного болта. Мартин был знаком с многозарядными моделями, но чтобы почти одновременно, с такой меткостью…

Двое здоровяков, прикорнувших вечным сном возле входной двери, широко улыбались. Нет, конечно, не губами: шеи обоих оказались вскрыты прямо под нижней челюстью, а головы запрокинуты назад. Кажется, в южных провинциях это называлось sorriso Siciliano (Сицилийская улыбка (итал.)).

Еще один выглядел так, словно ему планомерно ломали все кости по очереди, начиная с фаланг пальцев. Скоростной допрос? Знакомая техника: чтобы пытуемый не успел опомниться и не придумал убедительную, но уводящую дознавателя по ложному пути версию, следует перебивать его мыслительный процесс новой порцией боли. Заодно стимулирует говорить быстро и лаконично. Правда, этому бандиту либо нечего было сказать, либо правда не помогла: шея тоже оказалась переломлена — и перекручена так, что лежащий на животе труп внимательно изучал стеклянным взглядом темные потолочные балки.

Приглядевшись, инквизитор понял, что последний труп — покойный objectum слежки. Смерть исказила черты лица до неузнаваемости… Да, умирал этот человек, сам привыкший нести страдания другим, не легко и не быстро.

Рассматривать остальных Мартин не стал, замерев и ловя любое движение. На пьяную драку, конечно же, не походило, на внутренние разборки — тем более. Скорее, кто-то ворвался внутрь и практически бесшумно, а главное, очень быстро перебил всю банду. Стриги? Малефики-хашишины, «кровавые шуты», о которых упоминал еще отец? По спине пробежали мурашки.

Звук повторился — теперь ближе, но все еще откуда-то сверху. Аккуратно ступая промеж тел и мысленно кривясь от объема предстоящей бумажной работы, инквизитор двинулся к лестнице. Второго этажа у дома не наблюдалось, а вот чердак, согласно успешно добытому плану здания, вполне имелся. И сейчас там кто-то тоненько подвывал.

Этот люк тоже оказался не заперт. Прямо напротив него скорчилась женская фигурка. Она вскрикнула и попыталась что-то прижать к себе, когда Мартин рывком выпрыгнул на прелую солому, устилавшую пол. «Поправка, — заметил следователь второго ранга сам себе, убирая кинжалы в ножны. — Не что-то. Кого-то». Он быстро осмотрелся по сторонам, потом сел на корточки и развел руки в стороны, ладонями к женщине.

— Видишь, я не опасен. Кто бы ни сделал то, что сделал, он ушел. Здесь тихо и спокойно. Как тебя зовут?

Ровный, убедительный тон всегда действовал, как в учебнике. На Мартина уставились две пары глаз: обе светло-серые — хотя чему удивляться в Баварии? Мальчишка моргнул и отвернулся снова, вжавшись в мать, а та, дрогнув губами, выдавила:

— Х-хельга. Он точно… ушел?

Значит, «он». Значит, один. Это впечатляло. Мартин подумал, опустился с корточек на седалище и подался вперед.

— Я никого не видел. Кроме…

Он неопределенно пошевелил кистями. Губы Хельги снова задрожали, и она пробормотала:

— Я знала… Мы лишь хотели денег… Жить лучше… Но я всегда знала, что однажды это закончится кровью… Но чтобы так…

— Не вспоминай, — почти приказал Мартин. — Ты выжила, ты спаслась. Наверное, он тебя не заметил. А ты его?

Неожиданно женщина расхохоталась прямо в лицо следователю. Прижимавшийся к ней мальчик повернул голову и тоже искривил губы, поглядывая на мать.

— Не заметил?.. Да, не заметил… Он стоял здесь! — почти выкрикнула Хельга. — Здесь, передо мной! Стоял и смотрел на меня! И на Микеля! — услышав имя, парнишка неожиданно серьезно кивнул. — А потом сказал что-то… Я не поняла… Какой-то чужой язык… Развернулся и спустился вниз.

Голос ее после истерической вспышки снова угас — как пламя, в которое плеснули рюмку шнапса, но не положили свежих дров. Женщина помолчала еще немного.

— Я думала, это сам Смерть (Смерть на немецком мужского рода — der Tod). Знаете, как рисуют на картинках…

— Почему ты так думала? — тихо уточнил Мартин, стараясь ни одним лишним жестом, ни одним неуместным звуком не спугнуть мгновение.

— Потому что он одет весь в черное. Почти как вы. Только на доспехе под курткой у него краской выведен белый череп. И лицо такое, знаете… Тоже как череп.

Она уставилась куда-то за спину Мартину, почти шепотом добавив:

— И черные пустые глаза.

***

Никаких таинственных незнакомцев в черном за спиной у Мартина, конечно, не случилось. Зато случилось много рутинной работы: отчет о провале слежки, отчеты по смертям (по каждой из них), опись найденного при скрупулезном обыске — к слову, совершенно бесполезная…

И большой разговор с патрициатом Фрайбурга. Следователю Конгрегации, в одиночку обезвредившему опасную банду, наводившую ужас на добрых горожан, полагались почести, привилегии и вознаграждения. Мартин успешно отбивался от первого, второго и третьего, а также от незаслуженной славы и попыток распустить хвалебные слухи. Он не уставал напоминать, что Инквизиции, строго говоря, не положено влезать в дела светских властей, и что хорошо бы приписать масштабную зачистку преступного гнезда кому-то из местных дознавателей. Но судя по искреннему пылу кое-кого из уважаемых бюргеров, слухи о связях патрициата и почивших в бозе разбойничков слухами не являлись.

Зато на волне этой нежданной популярности удалось найти общий язык с архивистами и городской стражей. Сдобренный указанием свыше о «всяческом вспоможествовании», сей служебный энтузиазм позволил Мартину выяснить: человек с черепом действительно существует. И, что интересно, он посещал Фрайбург раньше.

Схему взаимосвязей между бандой и малефиками пришлось чертить заново: к стрелке, ведущей наружу, прибавилась еще одна, пунктирная и устремленная внутрь. Что, если у заказчиков существовал рычаг воздействия на криминальную вольницу? Что, если эту роль брал на себя неведомый вестник смерти в черном? Что, если кто-то в противостоящем Конгрегации подполье учуял «хвост» и решил его своевременно обрубить? По всему выходило, что версия заслуживала внимания, и ad imperatum следовало проверить и ее.