Она продолжала пристально вглядываться в лица мужчин. И она им не верила. Не хотела верить.
А Владимир с болью в груди старался шире улыбаться и занялся расстановкой снеди из корзинки на стол. Лишь бы перевести тему на что-то менее для них опасное.
А в душе он страдал от того, что ему приходилось врать любимой женщине. Врать для её же блага. Ибо доверить ей их тайну, это значит подвергнуть её жизнь риску и затянуть в пучину их борьбы за выживание и сохранение истории. Хотя разве она тут и меньше рискует? Ведь для неё также каждый прожитый день тоже есть борьба за жизнь. Так может и стоит ей всё рассказать? Если она будет с ним рядом, и ему спокойнее будет. Или это эгоизм такой? Загрузить бедную женщину своей тайной, чтобы никуда она от него уже не делась? Нет, нельзя так!
И он начал рассказывать о чём-то отвлечённом, чтобы и самому не думать об этом эпизоде и Пелагею развлечь.
А боярыня всё больше молчала. И ведь хотела так, идя сюда, рассказать Владимиру о своих проблемах, поделиться наболевшим, чтобы хоть от него слова поддержки услышать. Но теперь почему-то молчала. Мысли ещё волнами колыхались в её голове, и она никак не могла успокоить тревожно бьющееся сердце. А вдруг это правда? Значит, и Василий тоже? А Нина? А Меншиков?
...
Разговор с Магистром иезуитов для Василия Голицына был как ушат холодной воды. Он и сам уже ждал чего-то подобного, но события закрутились слишком быстро. Ещё недавно он получал награду в кремле и был уверен, что большинство бояр и князей его поддерживают, а тут потешные на кремль?
Наговорил ему иезуит много чего. И намёками всё на то, то мол информация у него из того же источника, что и до этого у папского легата была. Точная и проверенная. И будущее нарисовал для самого князя страшное. Ссылку, если не погибель.
Паника застила разум князя. Уж больно страшное будущее иезуит ему предсказывал. А как не верить-то? Он же такие вещи знал, что впору и впрямь в медиума поверить. А как Софье-то сказать. Опять ведь будет смотреть на него как на умалишённого? Федьку послать надо. Пусть он и говорит. Ему-то чай всё на руку только. Лишь бы власти поболе да к казне поближе.
И Василий бросился в кремль. Первым делом к Федьке Шакловитому. Охрану царевны усилить надобно. Да полки собирать на Преображенское идти.
…
Вернувшись от Голицына, Фредерик Ромель начал собираться в дорогу. Как бы не сложилась тут в Москве ситуация с борьбой за престол и получится ли при этом убрать Наталью, но оставаться ему тут сейчас крайне опасно. Если Пётр уже знает о роли Ордена в делах попаданцев, им тут уже не жить. Сотрут в порошок. И все силы Ордена тут сейчас не помогут. Надо бежать. Архив ордена уже перевезли частью в Ригу, а часть и в Стокгольм. Остатки бумаг, закопанные на подворье, которые нападавшие так и не нашли, он возьмёт с собой. И бежать!
Уходить от погони из неприятельского города или даже страны братья Ордена умели хорошо. Четыре одинаковые повозки с сопровождением уезжали из Москвы абсолютно не скрываясь. Бумаги от Папы Римского были у всех выправлены и вопросов у стрельцов на кордонах они не вызвали. Хотя и смотрели на них стрельцы хмуро и провожали недобро, но тронуть не посмели.
А сам Ромель в сопровождении трёх надёжных людей ночью ушёл по реке. С бумагами.
…
Всё-таки Наталья Кирилловна не смогла уговорить Евдокию вернуть боярыню ко двору, и слушать постоянные истерики беременной невестки вдовая царица тоже не хотела. Потому и дома теперь Пелагея была неотлучно. Ждала как приедет Яков Андреич. Чтобы напроситься уехать к нему в усадьбу, пока тут всё не образуется.
Владимир приходил уже дважды. Первый раз она сказалась больной и не вышла к нему. Мысли в голове ещё скакали от трагедий к надежде, но Пелагея никак не могла определиться, как ей дальше вести себя с новым воеводой, которому она вдруг перестала верить.
Второй раз пошла. Послушать, что скажет. Всё ж таки, приглянулся он ей. И сердечко хоть и охладело слегка от недосказанности той, но всё ещё трепетало от мыслей о бравом военном.
Зайдя в комнату к боярыне, Владимир снял шапку и перекрестился на красный угол. Потом повернулся к Пелагее и глядя пристально ей в глаза спокойным уверенным голосом произнёс:
- Не могу боле скрывать, люба ты мне Пелагеюшка сильно. Потому и правду всю услышать можешь, – и он сделал паузу, пытаясь понять реакцию на первые его слова.
А Пелагея стояла перед ним раскрыв полные удивления глаза и губы её начали предательски дрожать. Неужели…
- Да, правда это! – не дав ей додумать чего-то лишнее, продолжил Владимир. - Мы из будущего пришли. Не по своей воле, кем посланы и для какой цели, то не ведаем. Но живём тут и за Россию боремся в меру наших сил. Не хотел я тебя в эту тайну впутывать, берёг от неприятностей лишних. Но сегодня вот решил, что раз времена грядут неспокойные, то лучше неприятности любые я вместе с тобой встречу. От случайностей глупых может и не уберегу, но от событий малоприятных, о которых нам известно из будущего, я постараюсь нас вместе защитить.
Он продолжал смотреть ей в глаза и сделал ещё шаг вперёд.
- Всё для тебя сделаю! Веришь мне? – он раскрыл руки ладонями к ней.
- Верю. – Пелагея шагнула к нему в объятия. Она уже не могла сдерживаться и опять, в который раз за последнюю неделю, громко разрыдалась.
Татищев вернулся в Преображенское вечером седьмого августа. Пелагея встречала его дома, готовясь к непростому разговору. Ей надо было увезти с собой в усадьбу Татищева троих попаданцев: Илью, Наталью и Сергея.
...
- Когда? Завтра? – Петр был в бешенстве. Информацию о начавшемся походе двух стрелецких полков на Преображенское принесли два бежавших из полка стрельца. – Кто приказ отдал?
- Так говорят, царевна Софья самолично распорядилась. – Стрельцы опять бухнулись головой об пол. Не вели казнить, государь, токмо стрельцы давно ужо промеж себя баяли, дескать пора Софью царицей делать, а не этой… регентшей, тфу ты Господи, – оба перекрестились и опять бухнулись об пол.
- А ты что молчишь? – Петр обернулся к сидящему с ним за столом Ибрагиму. – То самое это? О чём Попов давеча говорил? В Троицу, говоришь, мне ехать надо?
- Государь! Позволь говорить? – слово взял сидящий рядом с Ибрагимом Фёдор Юрьевич Ромодановский. - Сие есть не тайна какая-то великая, что сестрица твоя по совершеннолетию твоему мыслила, как бы при троне-то ей остаться. При разборе бумаг из логова иезуитского нами найдены были и упоминания даты, когда должны стрельцы собраться для дела того подлого. Князь Голицын с иезуитами теми давно в переписке состоял. А третьего дня к нему в Медведково сам Магистр их приезжал. О чём говорили они, то нам не ведомо, но аккурат после отъезда иезуита, Васька в кремль отправился.
Царь ударил по столу кулаком. Поднявшие было голову стрельцы, прислушивающиеся к словам боярина, вновь бухнули лбом в пол.
- Я докладывал уже тебе государь давно, Федька Шакловитый, постоянно воду мутил среди стрельцов. Стрелецкий приказ как возглавил, всё под Софью людей настраивал, – продолжал Ромодановский. - Так вчера в кремле охрану он усилил в трое. Якобы слух прошёл, что ты со своими потешными на кремль идти собрался.
- Сука! – Пётр опять врезал кулаком по столу.
- У нас готово всё уже, государь. Ждали только слова твоего. – Ибрагим встал со скамьи.
- Что готово? Откуда ты всё знаешь? – в Петре опять пробудились прежние мысли про странные знания Ибрагима и его мудрые не по годам советы. – Говори, Ибрагишка! Откуда знал давно, что в августе сестрица будет стрельцов за мной посылать? Ты же мне про то ещё весной говорил! А давеча и Попов со мной про то разговоры вёл. Ты его надоумил?
- Государь! – Ибрагим спокойно смотрел на разъярённого Петра. – Как сказал Фёдор Юрьич, сие не есть тайна великая. Просто, имеющий уши да услышит. – Ибрагим шёл по краю, но смотрел в глаза царя ровно и спокойно, излучая абсолютную уверенность в своих словах. Он просто говорил правду. - А Владимир Сергеич ещё и людишек в Москве нужных знает. Кои и слушать тоже умеют. – Он сделал небольшую паузу, и посмотрел на стрельцов, которые опять начали поднимать головы. – Только, мыслю я, что эти сведения не для всех надобно оглашать. Прикажи стрельцам удалиться. Они своё дело сделали. Пусть отдохнут с дороги-то.
