- В клубе. На майонез клюнул. И на лак у меня на ногтях. Ну на остатки лака. – Она опять посмотрела на свои руки. – Надо, кстати, придумать лак что ли тут. – проговорила задумчиво.

- Какой лак? – Сашка ещё пытался прийти в себя от новостей. – При чём тут лак?

- Ну вот, - Нина протянула к нему руки. – Видишь? Я сама внимания не обращала. А как увидала, что он мне на руки уставился, так и дошло.

- Он? Кто он хоть? – парень уже надел штаны и немного успокоился.

- Владимир Попов, кадровый майор-разведчик, 34 года. Из две тысячи двадцать четвёртого. – отчиталась как запомнила. – Здоровый такой. А глаза добрые. – Сознание женщины за последний месяц подверглось серьёзной встряске, выбив наконец-то её из той депрессии, которая преследовала Нину после смерти мужа. Жизнь засверкала вновь красками.

- Майор? Из двадцать четвёртого? - Повторил он эхом, надевая поверх рубахи кафтан. – Ну пошли познакомимся чтоль. Он внизу?

- Да. – Она пропустила Сашку вперёд и засеменила следом. – Мы всем сказали, что он мой двоюродный дядька, - шёпотом в спину Нина озвучивала недавнюю легенду. – Он назвался учителем боевых искусств, вроде как из Японии недавно приехал. Он, кстати, реально жил там семь лет, представляешь? Мастер спорта по боевому самбо и у него седьмой дан по айкидо. Я правда не знаю большой это уровень или нет, но звучит круто. – Она замолчала, вспоминая, что там было ещё.

…

- Учитель? – Филимон с удивлением рассматривал здоровяка. – Не инспектор?

Уже несколько лет в учётной книге клуба почти половину доходов от кухни и алкоголя Филимон с Никифором умудрялись записывать как подаяния музыкантам. На руси кабаки облагались налогами достаточно жёстко. Кабацкий сбор, контроль продажи алкоголя по фиксированным ценам от государства, и дикие штрафы за нарушения.

А скоморохи налоги не платили. Приравнивали их к нищим, которым народ подаяния добровольно даёт. И, когда на «Московских музыкантов» народ повалил к ним толпами, тут трактирщикам тема и вошла.

Потому и мандраж был у них такой от появления «сыскаря».

А тут «учитель»?!

Никифор аж присел на скамейку.

- Ну да, а вы что подумали? – спросил Владимир, который давно уже и так прекрасно понял, что они там себе надумали. – Семь лет на родине не был. Вот вернулся недавно из Японии. А тут такая встреча! – он повернулся к Нине и приобнял её за плечи, улыбаясь. Станиславский ещё не родился, а то бы он точно устроил им с Ниной бурную овацию.

- Пойдём мы, Саше расскажем. Радость-то какая! – Нина поняла, что от греха подальше надо срочно встречу закруглять. А то по лицам партнёров ясно читаются дополнительные вопросы, ответы на которые они с Владимиром за это время пока в легенде не проработали.

Взяв Данилу под руку, повариха, как давеча с «инспектором», потащила его вниз, показывая левой рукой Владимиру идти за ней.

…

Сейчас, пожимая крепкую тёмную ладонь странного мажордома, Сашка вспоминал, как вчера почти также сжимал руку здоровенного сероглазого майора. Что-то в их глазах было похожее. Так, наверное, иностранцы в его время точно могли узнать русских за границей. Не по сандалиям, надетым на носок, и не по майке с надписью СССР. По взгляду.

- Шесть лет уже, - тихо сказал он, чтобы рядом никто не слышал, и так же пристально вгляделся в глаза Ибрагима. И уже ожидаемо увидел, как после его слов в них блеснул огонь!

...

Первым на праздник встречи Нового 1689-го года у Лефорта появился шумный кортеж Натальи Алексеевны. Две тройки на санях с бубенцами заливисто бренчали на всю слободу, под дружный хохот девок из свиты молодой царевны. Любимая сестра царя Петра везде сопровождала своего непоседливого братца. И на балы, и на потешные бои. Сама стреляла из мушкета и махала деревянной сабелькой в Преображенском при штурме потешной крепости Прешбург. Так же задорно хохоча, постоянно убегала от нянек за Петенькой, во всём стараясь ему подражать. А с недавнего времени вместе ездить стали на Кукуй, к немцам да голландцам. Нравилось Пете диковинки разные смотреть, да вопросы задавать по наукам европейским. Наталье самой не до наук было, но диковинки разные да танцы местные зело ей тоже нравились.

В сшитом недавно по последней парижской моде платье Наталья Алексеевна выпрыгнула первая из саней и поскакала по ступенькам ко входу в дом. Не пятнадцатилетняя барышня, а сорванец какой-то! За ней следом, приподняв руками юбки, неслись три фрейлины.

Раскрасневшаяся на морозе царевна ввалилась в двери и тут же обернувшись к подружкам высунула им язык.

- Ага! Я первая! – и побежала дальше к накрытым столам, едва кивнув подошедшему Францу Лефорту.

Лефорт недоумённо проводил глазами пронёсшуюся мимо него как метеор девицу и перевёл взгляд на трёх её спутниц, которые пытались одновременно войти в открытую лакеем дверь.

В небольшом зале при появлении первых гостей стало сразу как-то тесно и шумно. Царевна первая подбежала к большому фуршетному столу и бесцеремонно обратилась к стоящему рядом лакею.

- Где тут они? Ну которые новые заморские!

...

Две недели назад она узнала от Пети, что они поедут на встречу Нового года на маскарад в Немецкую слободу к Францу Лефорту. А там будут и кушанья новые модные, и «Московские музыканты» целое представление готовят. И все две недели она никак места себе не могла найти. То платья выбирали с подружками, то шушукались с ними, споря, кто в труппе у Меншикова красивее да привлекательнее. Набрал Александр Данилыч в этом году в труппу себе новых танцоров. После юбилея у Брюса вся слобода неделю на ушах стояла. Бабы да девки, которые на юбилей тот ходили, все уши прожужжали. Такие де парни там были, все рослые да мускулистые. И танцуют так, что ноги сами за ними в пляс идут.

Наталью-то на концерты в Первый Московский Клуб маменька не пускала, а подружки вон рассказывали, что те музыканты так поют и танцуют, аж мокрые платья потом у всех девок были, хоть выжимай. И сильно краснели при этом, хихикая.

А про танцовщиц баяли, что Меншиков, прежде чем их в труппу взять, сам сперва всех прослушивал лично. И опять хихикали, делая ударение на слове «прослушивал».

Да врут поди люди-то. Там танцовщиц у него шестеро. Неужто ж со всеми… Да быть такого не может!

...

Петр приехал через полчаса после сестры.

Первым из саней царя выпал почти невменяемый генерал Патрик Гордон. Боевой шотландец, получивший в прошлом году при возвращении из крымского похода чин полного генерала, выпив полную штрафную чарку водки, ушёл в закат. Подхватив его под руки, Апраксин с Татищевым внесли его в двери и сдали на руки подбежавшим лакеям. Этот уже нагулялся. А вот Петр был трезв как стекло.

На входе царя встречал сам Лефорт и, низко поклонившись, приветствовал его длинной заранее с трудом отрепетированной речью.

Не дослушав до конца длинную витиеватую тираду, шестнадцатилетний царь просто подошёл и крепко обнял хозяина дома.

- Наслышан, наслышан! Ну показывай!

- Прошу Фас, Фаше феличество, мой скромный дом к Фашим услугам!

- Ну, ты не прибедняйся! – ухмыльнулся молодой государь. – Вижу вон какой он у тебя скромный. – И у дверей в зал наткнулся взглядом на мажордома. Ибрагим тоже склонился в поклоне, и, выдержав паузу, развернулся и громко на весь зал провозгласил на чистом русском:

- Его величество царь Московский и Всея Руси Пётр Алексеевич со товарищи. – И ударил большим посохом об пол. Наряд деда Мороза ему очень шёл.

То, что титул царя Московского и Всея Руси формально Петр ещё не мог носить до совершеннолетия, Ибрагим естественно знал. Но, как говориться, не подмажешь не поедешь и тут лучше грубая лесть, чем ласковая правда. Ну и внимание молодого царя привлечь к своей персоне. Ибрагим вместе с партнёрами попаданцами делал большую ставку на это мероприятие.

Зал был украшен в стиле сказочного зимнего леса. Во дворе была наряжена большая пушистая ёлка. Все рождественские символы с дерева убрали, и Ибрагим заменил их на яркие шары и снежинки из плотной раскрашенной бумаги. В навершие у ели воткнули большую восьмиконечную звезду, покрашенную ярким жёлтым цветом. Где Лефорт умудрился достать такую краску Ибрагим и не спрашивал.