Вот после этого, как увидала она тогда в деревне боярина, так и решила. Лучше к боярину в девки, чем за урода этого навеки. Сынок у кузнеца и правда был не красавец. Но и дурак был первостатейный. Все девчата в деревне от него шарахались. Руки он распускать любил.

- Дура! Как есть дура! – орал отец. – Кто тебя дуру потом замуж-то возьмёт! Али не знаешь, чем там у боярина девки-то занимаются? Кому ты такая потом порченая нужна будешь? Отрекусь! Ей-ей отрекусь, токмо попробуй против слова маво пойтить!

Но упёртая Василиса ушла из дому в чём была. Пришла тогда босая на подворье и в ноги дядьки Димитрия бросилась.

- Не могу, - ревела она, - больше с тятькой в одном доме жить, и замуж за Федьку не пойду. Не люб он мне. Коли не возьмёшь меня к боярину в услужение – утоплюсь!

Девкой Василиса была статной и на лицо пригожей. Да к тому же рукодельница и хозяйственная, об том вся деревня знала. Да и жалели её все, за то, что батя ейный по пьяни тогда с кузнецом по рукам ударили и Федька-дурак после того невестой обзавёлся.

Димитрий повздыхал, но взял. К работе пристроил. Да после уговора с ней и с отцом её договорился, что будет тому за работу дочери половину денег отдавать. Вроде как она просто на заработки к барину пошла. А к спальным делам посулил не принуждать.

- Коли сама не захочет. Барин-то у нас в этом деле уж больно разборчив. Насилу никого не берёт. Не любо то ему, когда девка упирается да ревёт. Но и охочих-то девок в усадьбе и так хватает. Чай боярин-то у нас справный, да и подарками, если что, не обидит.

На том и уговорились. Не благословил тятя, но и не проклял, и не отрёкся. Всё копеечка лишняя дому прибыток. А ежели и позора в том нет, так и всем значит хорошо.

Вот Василиса уже год как у боярина в услужении. И на кухне помощница, и пошить что, и прибраться. Димитрий её в строгости держал. Работой не сильно утруждал, но и без дела сидеть не давал. И боярин ей благоволил. Но не приставал. Хотя поперву две дворовые девки восприняли её как конкурентку, но видя, что и боярин к ней руки не распускает и она не сильно-то к нему ластится, успокоились. А через пару месяцев и подружились уже.

Татищев последние несколько лет в родной усадьбе бывал не часто. Рано овдовевший, без детей, всё время уделял службе царской да воинскому ремеслу. Учил потешные царя Петра.

Рассказывали ей про боярина девки всякое, да всё с восхищением. И ласков де, и пригож.

- И знает много чего. Бывалоча ляжет так опосля на кровати-то, приобнимет так крепко и давай про будущие прожекты свои рассказывать. Чай, ближний царёв сподвижник! – и глаза так закатывают, вроде мечтательно.

Василиса краснела при упоминании спальных дел, но слушала с придыханием. Мнилось ей, что появится и в её жизни добрый молодец, который будет её так страстно обнимать и с кем она будет о будущем разговаривать. Естественно, совместном и счастливом. А иначе зачем?

И вот появился он.

Василиса, как увидала красавца чужака, который лихо спрыгнул с лошади и понёсся раздавать указания по раненому Стёпке, так враз это поняла. Вроде и одет он не как знатный боярин или служивый. Токмо вон сапоги видать татарские расписные. Но вон как глазами на неё зыркнул. Аж сердечко застучало, что бубен. И лицо всё краской залило. А как он скомандовал палку-то принести, аж в животе бабочки запорхали. Да что ж это такое деется-то!

…

Ножик острый принесли с кухни. До красна пока его калили, Васька уже успел штанину раненому разодрать и тряпки, которые Пелагея ему вокруг раны замотала, снял.

А Пелагея приготовилась ассистировать в операции. По распоряжению шустрого лекаря положила в небольшую миску суровую нитку с иголкой, предварительно прокалённой на огне. Залила водкой.

Васька протёр тряпкой, смоченной в той же водке, вокруг раны.

- Свету дайте больше, - опять рявкнул он, видя, как дёрнулся Стёпа. Палку обмотанную тряпкой ему в зубы в это время вставляла молодая красивая девица. Васька аж загляделся. Это же та, которая тогда как-то странно смотрела на него, когда они въезжали в усадьбу. До чего ж хороша! И бровями вот как повела, аж дух перехватило!

Так, стоять! Делом заниматься надо! Первым делом, первым делом – самолёты!

Принесли свечи. Две девки стали по бокам с подсвечниками, а красавица продолжала держать Стёпу за голову. Блин, опять не о том мысли потекли в сторону!

- Ну, с Богом! – как присказку сказал Васька и увидел, что все потянулись перекреститься после его слов. Он тоже дёрнулся. Уф! Времена такие!

Одной девке в процессе очистки и зашивания раны бойца стало дурно, и она чуть не уронила подсвечник на пол. Димитрий подхватил и усадил её рядом, а сам свечки продолжал держать.

Где-то во время накладывания швов Стёпа, доселе мычавший и стонавший в голос, наконец-то вырубился. Убедившись, что он не помер, а просто потерял сознание, операционная бригада продолжила прерванную работу.

Васька не был конечно крутым полевым хирургом, но, бурно потея от переживания, сумел вроде ловко промыть и обработать края раны. Зашил тоже вроде ровно. После чего Пелагея нанесла на рану какую-то опять не очень приятно пахнущую массу, и рану замотали свежими тряпками.

- Ну, будет к завтрему здоровый, ежели только не помрёт, - невесело тихо про себя пошутил попаданец.

Выйдя на крыльцо под вечерний ветерок, он с удивлением посмотрел на свои окровавленные трясущиеся руки. Волнение последнего часа матёрого спецназовца не пощадило. И так последнее время нервы ни к чёрту. А тут ещё по живому человека штопать пришлось. Одно дело убивать. Там хоть быстро всё. А тут надо, чтобы наоборот, не помер. Это прям не его.

Но вроде справились. Хотя понятно будет это, видимо, когда, или если, тьфу-тьфу, очнётся Стёпа. Подождём.

…

Места для простолюдинов в клубе были отгорожены от чистой публики, принимаемой отдельно. На представления «Московских музыкантов» цены на билеты уже давно сильно кусались, и растрясти мошной, чтобы послушать лихие плясовые или душевные романсы, простой люд уже не мог себе позволить.

Время сейчас было не самое обеденное и музыкантов в клубе не было. Потому, два встречающих их амбала, углядев в руке у здоровяка мелькающую монету, без возражений пропустили потенциальных клиентов в зал для простолюдинов.

Калеку его ездовые парни подняли на закорки и отнесли к столику. После чего сами резво удалились, чем сняли в Владимира вопрос их прокорма.

- Ну, служивый, чем будем отмечать твоё чудесное выздоровление? – с усмешкой поглядел на него дедок. – Ты не пужайся цен местных, тутача они не как везде, конечно, но и повод у тебя не кажный день такой. Потому и привёл сюда.

Заметив, как на входе вышибалы смотрели на старичка, майор просёк, что знают его тут хорошо. Не прост дедок-то! Да и местечко презентабельное. Вон как половые вышколены все, один уже рядом с их столиком нарисовался и склонился в поклоне.

- Чего изволите, судари, - и ведь ни грамма издёвки или сарказма в голосе. А ведь не господ явно обслуживает. Но деньги, они не пахнут. Филимон давно вышколил свой персонал по отношению к любому клиенту, готовому оставить деньги в его заведении. Попробуй тут глаза скоси не так или ляпни чего неуважительное. Вмиг на улице окажешься. Клуб - чай, не рыгаловка какая-нибудь!

- А меню есть у вас? – ляпнул майор, удивившись такому сервису.

- А как же, извольте, - половой хоть и удивлённо посмотрел на здорового парня в простой рубахе, видимо сомневаясь в его грамотности, но подал ему лист плотной бумаги.

Меню было нарисовано. Прям произведение искусства. Видимо, не очень доверяя грамотности посетителей, нанятый Филимоном явно за большие деньги местный Микеланджело расстарался от души. Владимир оценил и качество картинок, и надписей.

И словосочетание «салат с маонезом» как-то резко привлекло его внимание. Чё за хрень! Откуда тут майонез? Или это просто игра слов на местном диалекте?

- Принеси нам водки полштофа, салат с майонезом, - проговорил он, произнося й. – И щи. Они тоже с майонезом идут?