Он махнул на юго-восток.

— И с закатом ровно то же самое. Закат — у противоположных западных столбов.

— Почему так?

— Да вот непонятно. — Ириней рассеянно посмотрел на восход. — Сколько везде наблюдают, но толком не могут объяснить. Во многих землях есть такие сооружения для слежения за светилами, их называют обсерватории. Но эта, наверно, самая древняя из тех, что сохранились. Я слышал про неё. Хотел найти. И нашёл.

Пока они говорили, солнце совсем выбралось из-под окоёма и лежало на краю неба, рыжее, вечно юное, звонкое.

— А это зачем? — Касьян указал на валуны и высокий столб посередине.

— Для измерения высоты солнца по тени. Для измерения времени. Такой столб называется гномон. Попозже объясню.

— Думаешь, это строили те люди, которые жили в пещере?.. — полувопросительно пробормотал Касьян и прошёлся ещё раз туда-сюда, внимательно рассматривая камни.

— Не ищи Белого оленя, его здесь нет, — раздался от гномона насмешливый голос Иринея.

Касьян смутился.

— Откуда ты знаешь, что я ищу его?

— Нетрудно догадаться.

Щёлк, щёлк. Времени было всё равно, измеряют его или нет. Один день сменял другой. Месяц сменял месяц. Год сменял год.

Читатель, устроившись поудобнее на диване и попивая кофе, уже задумывается, долго ли ещё придётся ему вместе с героями в лесу сидеть, и когда же начнётся какая-то движуха, action, развитие действия, в общем.

Подожди, нетерпеливый читатель. Налей себе ещё чашечку. Скоро уже поток событий, текущий пока по равнине медленно и плавно, устремится в теснину, закипит, вспенится бурунами и удовлетворит твою охоту к перемене мест.

Но о нескольких событиях ещё придётся упомянуть, поскольку они важны для дальнейшего повествования.

Как-то ловил Касьян рыбу на одном из небольших лесных озёр. Был он к этому времени уже почти взрослый юноша.

Лов шёл неудачно, и Касьян, махнув рукой, решил возвращаться. По дороге попалось грибное место, он лениво нагнулся за одним белым, за другим, потом увлёкся. Рыбы нет, хоть грибы будут.

Но сбор грибов — коварное занятие, и оно увело его с прямого пути. Опомнился Касьян, когда уже забрёл в места, где обычно не бывал.

Заблудиться в лесу средь бела дня он не мог, конечно. Прикинув положение солнца и оценив, где находится дом, Касьян пошёл напрямик.

Через полчаса он вышел на место, которое называли в Сини большой прогалиной.

Хорошо тут было. Пестрокрылые бабочки кружились над травами. Пахло земляникой. Касьян наклонился, сорвал пару крупных ягод. Сладкие.

В середине поляны вздымался холм, высокий, но пологий. Склон холма порос ромашками.

Безмятежно обвёл Касьян взглядом мирную картину. Прилечь бы тут, хотя жарковато. Зажужжал шмель, потом быстро умолк, опустившись на цветок, согнувшийся под его тяжестью. Снова взмахнул крыльями, и полетел в сторону холма.

А холм высокий, повыше деревьев. Касьян рассеянно сорвал ещё землянику. Когда-то раньше он слышал про такое место. Кто-то рассказывал про него.

И тут его вдруг как ледяной водой окатило. Конечно, рассказывал! Ещё как. Он вспомнил, кто это был.

Тот давний рассказ кузнеца, когда он в первый раз услышал об Иринее! Это ж то самое место. Большая прогалина, чтоб ей. Здесь была гроза, клубились тучи, здесь перепуганные жители деревни везли телегу с коровьей тушей. Здесь погибли волки.

Трудно сейчас поверить. Но эта жуткая сцена разыгралась именно здесь.

Вот занесло!

Первым его побуждением было обойти поляну по краешку и скорее покинуть это место. Но он медлил.

Ириней говорил, что не нужно бояться ничего. Можно быть осторожным, но бояться не надо ни человека, ни дикого зверя, ни иного существа или явления. Страх притупляет разум.

“Я струсил? Чем могут угрожать мёртвые волки средь бела дня?”

Ничем.

Но в памяти всплывали, непрошенные, обрывки из мрачного рассказа кузнеца.

“Тучи, совершенно чёрные, никогда таких не видывал, заполнили всё небо над прогалиной. Они всё время тревожно клубились, словно нечисть какая-то баламутила их сверху”.

“Молния полыхнула прямо напротив нас зигзагом, гигантская трещина, расколовшая небо, задержалась на несколько мгновений, озарив оскаленные волчьи морды, и померкла”.

Он стоял, кусая губы.

А велик соблазн вечером небрежно бросить Иринею: “А, ещё случайно забрёл на большую прогалину, ну, помнишь её, то самое место. Сейчас хорошо там”.

Если испугаться и уйти, не получится так сделать. Стыдно будет.

Ладно.

В конце концов, сейчас нет ни грозы, ни волков.

Касьян полез вверх по склону. Торчали из земли крупные камни с острыми гранями. Палило солнце. Наверно, он поднимается быстрее, чем тогда кузнец с товарищами, они ещё с телегой возились.

Конечно, быстрее. Ему хотелось скорее покончить с этим испытанием, которое он сам себе выдумал, поэтому он почти бежал.

Добрался до макушки холма.

На вершине была сухая, будто вытоптанная земля. То ли солнце её иссушило, то ли танцы тут устраивала лунными ночами лесная нежить. Трава редкая, ломкая.

Он ожидал увидеть груду костей. Её не было. Много уже лет прошло, давно звери всё растащили.

На самом высоком месте, наверно, именно там, где некогда Ириней установил металлический стержень, стоял чёрный камень. Не лежал, а именно стоял, вкопанный в землю.

На камне была выбита надпись. Касьян взглянул на неё и присвистнул от удивления.

Небеса, язык Юоремайи! Во всей округе было только два человека, способные её разобрать. Ириней и он сам.

Надпись была немногословна. “Покойся с миром”. И сложный иероглиф, обозначающий имя. Касьян не смог понять, как он читается. Но вид запомнил.

Ниже надписи оказался рисунок. Круг внутри круга. Внешний круг был выщерблен и казался светлее поверхности камня.

Солнечный круг. Внутренний — тёмный, внешний — светлый. Знак поклонения затмению в Юоремайе.

От любопытства всякий страх у Касьяна пропал.

Впрочем, он не сомневался, откуда взялось надгробие.

Вскоре после драмы на холме Ириней вернулся и похоронил здесь бурого волка. Прикатил камень, их тут легко найти, и выбил эту надпись. Но зачем? И главное, почему на этом языке, почему знак затмения?

Касьян побродил еще вокруг. За камнем торчала из земли желтоватая острая палочка, он наклонился, потянул. Да, вот оно, вещественное свидетельство происшедшего, обломок кости. Повертел в руках, вернул кость лесу.

Домой он шёл, терзаемый любопытством, но почему-то уверенный в том, что ничего он сейчас не узнает.

Так и вышло. Разговор недолгий получился.

— Я сегодня случайно забрёл на большую прогалину. Помнишь её?

— А, — немногословно отозвался его собеседник, — и что?

— Я нашёл на холме надгробие, — как можно небрежнее заметил Касьян. — И на нём выбит знак затмения.

— Может, и выбит.

— Это ведь там зарыт бурый волк?

Ириней посмотрел на него отрешённо. Потом бросил:

— За водой сходи. Вёдра пустые.

Тем дело и кончилось.

Миновал ещё год. В середине весны произошло событие, совершенно перевернувшее жизнь Касьяна. Точнее, то было не событие, а озарение.

Снизошло это озарение на его учителя.

Касьян, хоть и почти взрослый уже был, так его до конца и не понимал. Ириней много работал, вёл рутинные наблюдения за небом, ставил опыты, писал в той колдовской книге, многому учил Касьяна. Кладезь знаний его был, казалось, неисчерпаем.

Жили они спокойно и размеренно, но этой весной что-то изменилось. На Иринея напала какая-то одержимость. Он забывал есть и спать. Целые дни что-то рисовал, чертил, делал вычисления, перечёркивал, с досадой кидал Касьяну неудачное для зачистки и снова чертил. Делал то же самое и ночью, пользуясь увеличением светлого времени суток, да и в тёмное время продолжал — палил дорогие свечи.