На последних примерах ясно видно, что изолированное слово или скупое сочетание двух—трех слов представляет еще неопределенный зародыш литературного замысла, широкий по объему, богатый разными возможными конкретизациями, но бедный по содержанию, однокачественный.

Не всякий писатель принимает на себя труд (большой труд) преодолеть ограниченность своего личного вкуса и опыта в языке. Поэтика неоклассиков, романтиков и позже символистов вовсе исключала пользование чужими, инодиалектными языковыми средствами. Противопоставление благородного и самодовлеюще прекрасного поэтического языка тривиальным разговорным наречиям (просторечию), стремление к строгой выдержанности, к единству языкового тона заставляло опасаться и бороться против всяких чужеродных примесей, против необычных в господствующих кругах слов, выражений. Пережитки или отголоски этих воззрений и тенденций не совсем исчезли еще и до сих пор. Но поэтика реализма давно уже обосновала необходимость и целесообразность включения различных диалектизмов как средства к созданию реалистических языковых колоритов. В нашей литературе имел место и натуралистический перегиб, «засорение» языка писателей диалектизмами. Дискуссия, открытая выступлением М. Горького, осветила это и несколько выправила литературную практику последних лет.

Заглянуть теперь в записные книжки А. П. Чехова и присмотреться к его отбору диалектизмов — самое время.

Надо сразу же оговориться, что под диалектизмом не следует подразумевать только редкостные словечки из крестьянской речи самых захолустных уголков («у нас в волости так говорят»). Этаких диалектизмов Чехов совсем не собирал, их нет в записных книжках, да, помнится, нет и в опубликованных его сочинениях.

Диалектизм у писателя — это заимствование из какого угодно социального типа разговорной речи. Именно в разговорной речи непосредственно отражаются социальные группировки общества, классовые, профессиональные (и в меньшей мере возрастные). Социальных диалектов разговорной речи поэтому очень много. Любой персонаж должен у писателя-реалиста отличаться своим языком, иметь речевые показатели своей социальной принадлежности. Писатель большого мастерства, Чехов записывает реплики, слова и словечки, которые могли бы пригодиться для этой цели. Его отбор может служить образцом и сейчас.

1. «Мужик, желая похвалить: "господин хороший, специальный"» (с. 67, 1, 106, №4).

2. «Писарь посылает жене из города фунт икры с запиской: "Посылаю вам фунт икры для удовлетворения Вашей физической потребности"» (с. 61, 1, 95, №5).

3. «Кровохаркание — это в тебе прорвало нарыв... ничего, выпей еще водочки» (с. 91, 1, 136, №7).

4. «...Говори умные слова, вот и все... философия... экватор...» (с. 90, 1, 134, №17).

5. «Вот ты титулярный «советник», а кому ты советуешь? не дай бог никому твоих советов слушать» (с. 84, 1, 127, №6).

6. «она любит слово компромисс и часто употребляет его: "я не способна на компромисс"... "доска, имеющая форму параллелепипеда"...» (с. 93, 1, 139, №2).

7. «Початкин в Бубновском трактире: "подай-ка полдиковинки и 24 неприятности"» (с. 32, 1, 38, №2).

8. «Здравствуйте вам пожалуйста. Какое вы имеете полное римское право» (с. 53, 1, 84, №1).

9. «Дай ему в рыло» (с. 79, 1, 121, №10).

10. «Обыватель в разговоре любит прибавлять: "и всякая штука"» (с. 49, 1, 77, № 4 и 56, 1, 89, №8).

11. «Брат Зое: "А ты боженьке молилась?"» (с. 22, 1, 23, №5).

12. «Мой меркантильный путь» (с. 94, 1, 139, №11).

13. «На его великолепное, чистое, широкое чувство ответили так мелко!» (с. 25, 1, 28, №5).

14. «Принимая во внимание, милтисдарь, исходя из того положения, милтисдарь» (с. 64, 1, 102, №8).

15. «Я твой законнорожденный муж» (с. 80, 1, 122, №12).

В этих заметках поражает то, что писателю показались нужными не исключительные слова, не причудливые или ковано звенящие, «вкусные» слова, а обывательские речи — мещан и третьесортных «интеллигентов», — типичные и прозрачные по мысли, по разгадываемому за ними мировоззрению. Слова здесь дороги писателю только как опознавательные приметы особых, им раскрываемых типичных характеров, психоидеологий. Мужик у него не патриархальный и не юродивый (с каким-нибудь «тае»), а дельный, скептический и не чуждающийся городской культуры, в его реплике «специальный» очень красноречиво и содержательно. И в каждой приведенной записи вы откроете проницательность и верность отбора — «силу писательского слуха». Предоставляю читателю самому это сделать хотя бы на немногих данных тут извлечениях из этой книги.

Пока не задумаешься над этим, кажется, что талант писателя прежде всего проявляется в сильном слове («кристалле», «проблеске»). И правда, трудно себе представить писателя, который никогда не поразил бы нас запоминающимся, удачным словесным изобретением. Но большие мастера, классики никогда не опускались до словесного трюкачества, — и, главное, они выше других писателей именно в искусстве средней, спокойной и даже «паузной» речи. Там, где, думается, «дремлет перо», где заурядные слова и нет ничего героического, необычайного, где набрасывается фон картины, — вот там большой мастер выказывает такое искусство, до которого никогда не подымаются остальные. Такая «сплошная» работа — упорная, терпеливая и кропотливая даже и над «переходными» частями и несущественными эпизодами видна хотя бы по черновикам Льва Толстого.

Несколько примеров из записных книжек Чехова подтвердят мысль о проверке большого таланта на малых делах.

1. «Обыкновенные лицемеры [смотрят] прикидываются голубями, а политические и литературные — орлами. Но не смущайтесь их орлиным видом. Это не орлы, а крысы или собаки» (с. 16, 1, 5, №4).

Сперва было написано «смотрят голубями», но исправлено: «прикидываются голубями». Первая редакция текста как будто фразеологически крепче, свежее, идиоматичнее. Не всякий сумеет так «по-русски» это сказать — это не по школьным прописям! Но дальновидный писатель преодолевает этот соблазн «коренного», «почвенного» стиля. Он пишет не для превосходительных любителей отечественной словесности, он не подхватывает с жадностью речевой штамп — будь то самый архинародный или простонародный, если этот штамп мутен и затемняет речь, если он притупляет остроту мысли. Чехов выбирает более обычное и простое, но безусловно ясное слово, и фраза выигрывает в четкости и доходчивости.

2. «У него ничего не было за душой, кроме воспоминаний кадетской жизни» (с. 37, 1, 49, №2).

Из слов самых обыденных, традиционных, воспользовавшись для метафоры разговорным оборотом, стертым, как медная монета, Чехов сделал поразительную по пластичности, выпуклости и лаконизму характеристику персонажа. «У него ничего... за душой», — так говорили о бедном человеке, не оставляющем никакого наследства после смерти (в этом буквальный смысл выражения: «за душой»). У Чехова не только речь идет о том, что никакого следа после себя не оставит такой человек, но и о том, что в своем жизненном («душевном») опыте он не приобрел ничего, кроме воспоминания о школьном (в кадетском корпусе) времени жизни. А дальше застой, пустота. Хороша жизнь, какой круг сознания, если самыми лучшими были годы кадетской муштры, если шире и больше того, что достигнуто в корпусе, его кругозор не стал.

Вот такая заметка — набросок портрета — годится для работы писателя, будит желанье писать это дальше. А средства языковые — слова — самые простые.

Однако не надо думать, что такие заметки пишутся сами собой, инстинктивно. Не раз говорено, что простота — это самое трудное. Она дается лишь напряженным трудом, вниманьем к слову, взвешиванием и проверкой каждой детали, отбором и исканием ничуть не меньшим, чем того требует самый вычурный, изысканный стиль.