Все внимание крупных поэтов уходит тогда на изобретение новых источников лирической композиции. Так, например, у Маяковского побочным ресурсом служит включение действия словесных шаблонных ассоциаций. Это дает очень сложное смысловое соответствие: привходящие как бы случайно, несуразно, обиходные речевые трафареты или просто «несовместимые» выражения — вызывают особый смысловой ряд (подобно тому, как обрывающиеся пунктирные линии в офорте выводят взгляд за рамки рисунка) и тем образуют возможность семантической кратности. Вместе с тем они оставляют впечатление речевого контраста, производят более или менее сильный срыв, прыжок внимания: в «трудной» лирической речи нежданно оказывается легкое звено, случайно «к слову пришедшееся» выражение. Такая изломистость речи — действенное средство обнаружить эмоции эстетики языка. В то же время такой своего рода «макаронический» жаргон — где смешаны не разноязычные слова, а разнослойные элементы в сфере одного языка — легко применим в технике всякого «утаения» (например, подцензурного), как еще и в технике комического.

(«Все сочиненное Владимиром Маяковским», с. 53—54)

Сначала в этом стихотворении преобладают омонимические соединения: «каторжане — кандальное ржанье»; «танцы, бабы — померанца... баобабы»; «рыком — покрыв»; «орут — о родине»; «о рае Перу — орут перуанцы».

Речевые изломы (которые проходят через все стихотворение) здесь обусловлены именно омонимическим подбором: «на Перу наперли судьи», «и пух и перья бедной колибри выбрил».

Следующий ряд речевых изломов вводит случайные ассоциации к отдельным словам, — использование речевой инерции: «глаза у судьи — пара жестянок» — последние два слова вызывают: «мерцает в помойной яме». Разработка метафоры здесь уводит от целей образности (несообразно первое и третье звено, но слажены обе пары звеньев) и служит именно эффекту речевого излома. Также: «глаз его строгий» вызывает механическую словесную ассоциацию «как пост». «Стихи мои даже в запрете» вводит «под страхом пыток». «А в Перу бесптичье, безлюдье...» подсказывает: «лишь злобно забившись под своды законов, живут унылые судьи». Здесь «птичий» глагол «забившись» производит семантическое раздвоение выражения «под своды законов», делает неизбежной ассоциацию конкретного (архитектурного) представления рядом со вторичным значением (свод — книга, собрание узаконений). Такова же речевая схема следующих двух стихов:

 Здесь последний стих должен быть понят прежде всего в смысле условного словоупотребления: «дали галеру» — засудили на каторжные работы. Но рядом с этим значением является и не переносное: «дали корабль»; причем это значение — здесь второе — было первым (из тех же двух) в зачине стихотворения: «по красному морю плывут каторжане»...

Несколько стилевых сдвигов появляется совсем внезапно, усиливая впечатление семантического двоения, дополняя и проясняя второй смысловой ряд, но без видимых словесных прикреплений, и неподходящие для осмысления «первого порядка» (в подцензурную притчу прорывается озорное слово, разоблачающее прямой прицел ее):

 Наконец, можно указать речевые вывихи каламбурного характера, то есть относящиеся к другой стилистической системе:

 Однако и это введено по тому же способу внешней словесной ассоциации стихом: «гор, вулканом горящих».

В следующей строфе:

(О стихах)

 Как и в предыдущем примере, несоответствие не в стилевой приуроченности слов, а в сопоставляемых представлениях (излом семантический). Но мы воспринимаем его в русле основного задания — именно как речевой излом, открывающий второй смысловой ряд и связанный с эмоциональным тоном острой шутки.

Можно было видеть, как разнообразно вводится этот основной в данном стихотворении прием: включение речевой инерции, побочных словесных ассоциаций с определенной эстетической функцией. Этим достигнут эффект свежести, смелости диссонирующих соединений, показаны многие возможности «контрапунктического» новаторства, найден источник композиционной разработки в речевых контрастах. Характерной для Маяковского тут является маскировка политической сатиры (двурядная тематика) в изломистых речевых экспонентах, производящих впечатление словесной клоунады.

Вероятно, аналогичным этому было для читателей XVIII века восприятие «вздорных од» Сумарокова.

Определение лирики нужно будет только для законченной системы сравнительной поэтики, где оно должно быть построено как соотносительное с определениями других жанров. Для этого пока еще слишком мало сделано и на Западе и у нас. Когда пройдут через долгое испытание полемики и проверки несогласные мнения, когда наберется достаточно свежих и разнообразных теоретических наблюдений, тогда только настанет время научного синтеза в этой области.

В такой эскизной работе, как данная, могли быть выдвинуты некоторые положения только для обсуждения, без окончательного обоснования, и определение лирики было бы тут только схоластическим.