А этот строгость на себя напускает, как будто он начальник заставы или по крайней мере старшина. Лишний раз не улыбнется. Скучно с таким, ей-богу, скучно!

Особенно не любил Самсония бывать с Потаповым в пограничных нарядах: несколько часов один на один. На заставе легче: там людей больше.

Именно об этом думал Николай Самсония, когда его и сержанта дежурный вызвал в канцелярию. Именно эта мысль и отвлекла его в то время, когда начальник заставы отдавал боевой приказ.

После замечания, сделанного ему офицером, Самсония старался слушать в оба уха.

— Повторяю, — сказал Клымнюк. — Основная ваша задача — охрана пади Сосновой, у реки. Понятно, товарищ Потапов?

— Так точно, понятно! — ответил сержант.

— А вам, товарищ Самсония?

— Мне тоже понятно, товарищ младший лейтенант.

— Хорошо.

И тут Самсония снова подумал о сержанте Потапове: «А вот интересно, как бы ты повел себя, если б вправду столкнулся с нарушителями… Выговаривать за плохо почищенные пуговицы ты мастер… А посмотреть тебя в серьезном деле…»

Начальник заставы, провожая наряд, вышел на крыльцо. Здесь же находился дежурный по заставе, командир второго отделения сержант Каночкин — подвижный, известный в подразделении остряк, к месту и не к месту приводящий строки из стихов и песен. Наклонившись к Потапову, Каночкин громким шепотом заговорил:

— Ну как, комсомольцы — беспокойные сердца? Смотрите, вам с Самсония даже луна подсвечивает. И такой на небе месяц — хоть иголки подбирай! Верно, нарушитель не иголка, но и его подобрать можно…

Самсония засмеялся: остроумный человек этот Каночкин! А Потапов без улыбки сказал:

— Да, видимость определенно хорошая.

Было светло как днем. Приземистый домик заставы, просторный, широкий двор с плетеным тальниковым забором, вышка у ворот, проселочная дорога, заснеженные сопки, поросшие соснами и березами, — все было облито ровным голубоватым светом.

— Видимость хорошая, значит нужно больше заботиться о маскировке, — сказал Клымнюк и, помолчав, добавил: — Ну, желаю успеха.

Он подождал, пока пограничники, миновав ворота, зашагали по дороге к лесу, и вернулся в канцелярию. Посмотрел еще раз на карту, на макет, нашел падь Сосновую… В этом районе с двух до шести будут нести службу Потапов и Самсония. Потапов и Самсония… Он не случайно послал их вместе, он вообще старается их чаще посылать вдвоем. Самсония ершится, так пусть побыстрее привыкает к новому командиру.

Младший лейтенант, ссутулив острые плечи, сел за письменный стол, побарабанил длинными тонкими пальцами по настольному стеклу, взглянул на «ходики»: через полчаса следует отправить новый наряд, затем съездить для поверки на границу, затем, если останется время, часикам к шести проверить, правильно ли решила дочь задачи. Он захватил с собой ее тетрадь — обязательно надо просмотреть до восьми, до ухода Варюшки в школу.

В помещении заставы стояла тишина. Только в канцелярии приглушенно тикали часы да за стеной, в комнате, где отдыхали пришедшие из наряда пограничники, кто-то вкусно, с переливами похрапывал.

…Обойдя свой участок, Потапов и Самсония возвратились к пади Сосновой. Падь лежала вблизи реки и густо заросла сосняком. Отсюда и ее название — Сосновая. Рядом с падью возвышалась небольшая, но крутая сопка Плешивая. Это наименование тоже было оправданным. У подножия сопки рос сосняк, но чем выше, тем он был реже, а на самой вершине все было голо. Казалось, сосны, взбиравшиеся на сопку, не выдерживали подъема и одна за другой сдавались, оставаясь на месте; ни у одной не хватило сил добраться до вершины…

На этой-то сопке и расположился наряд. Потапов и Самсония легли за поваленную сосну, на подтаявший, почерневший снег, похожий на соты. Обзор отсюда был отличный: вот извилистая падь, вот прямая лента замерзшей реки.

Было тихо, безветренно. Пахло хвоей, прелыми прошлогодними шишками и травами. Наступил март: дни теплые, солнечные, со звоном ручьев, с птичьей разноголосицей, а ночами все же крепко подмораживало.

Самсония, поеживаясь, взглянул на звезды: как будто около шести. Проверил по часам: без четверти шесть. Через пятнадцать минут сменяться. «Вернемся на заставу — обогреюсь, отдохну…» Вообще-то он промерз основательно. Когда идешь, то еще ничего, а вот когда ляжешь, как сейчас, пробирает. Да, это тебе не Абхазия… далеко до нее, до чайных плантаций родного колхоза! Сейчас там кончились зимние дожди, стоит теплынь, настоящая весна… А здесь климат суровый. Он, Самсония, не привык к забайкальским морозам, хотя, правда, самые сильные холода уже не повторятся. Потапову, конечно, что — он сибиряк, таежный зверобой, ему любой мороз нипочем.

Ночь прошла, как и предыдущие, без происшествий. Но Потапов и на этот раз сделал Николаю несколько замечаний. Между прочим, он сказал: «Не только маскируйтесь, но и наблюдайте более тщательно. Не полагайтесь, Самсония, на хорошую видимость. Враг использует не только темную ночь, но и лунную. Свой расчет он может построить на том, что мы в такую ночь будем менее бдительны. Ясно?»

Самсония хотел отрубить: «Я сам знаю», но сдержался. Ладно, скоро на заставу, в тепло, к товарищам. От мыслей о тепле ему стало даже вроде теплее. В этот момент Самсония услышал тихий двухкратный стук камня о камень — условный сигнал старшего. Что случилось? Энергично работая локтями, Самсония подполз к сержанту. Тот спросил шепотом:

— Ничего не заметили?

— Никак нет, товарищ сержант.

— Вот и плохо. Я же предупреждал: и в лунную ночь нарушитель может пойти… Посмотрите как следует на реку…

Солдат долго шарил взглядом по бугристому белому льду. Как будто ничего подозрительного. И вдруг увидел то, что мгновенно заставило его забыть о тепле, о предстоящем отдыхе: по льду реки к нашему берегу двигались два неясных белых пятна: одно впереди, второе несколько сзади. Нарушители? Солдат почувствовал, что ему стало опять холодно, гораздо холоднее, чем раньше. Он часто-часто задышал.

— Увидели, товарищ Самсония? — спросил Потапов; он не отрывал глаз от пятен, и его голос звучал по-будничному спокойно.

— Так точно, увидел…

— По-моему, это нарушители… Возвращайтесь на свое место и продолжайте наблюдать. Когда ступят на нашу землю, обойдете их справа, отрежете от границы. Я зайду слева и окликну. Действовать решительно, поняли?

Самсония отполз на прежнее место. Сердце колотилось, но он не трусил, а просто волновался. Еще бы, такой случай! Неожиданно для себя Самсония подумал: «А сержант, смотри-ка, молодец: вовремя заметил».

Пятна на льду медленно приближались. Вот они уже почти у самого берега. Теперь можно определить, что это два человека, одетые в белые маскировочные халаты.

Неизвестные подползли к берегу, пологому, усеянному обледенелой галькой, проползли несколько десятков метров по пади и, поднявшись на ноги, принялись торопливо сбрасывать халаты. В эту секунду их окликнул сержант.

Тот, что стоял ближе к Потапову — он уже успел скинуть халат на землю, коренастый, в сером ватнике, в брюках, заправленных в сапоги, — резко повернулся на оклик и, выбросив вперед руку с пистолетом, выстрелил на звук. И тотчас же отпрыгнул в сторону, втянув голову, бросился мимо сержанта по пади в глубь леса. Потапов дал вдогонку очередь и побежал за нарушителем. Оба скрылись за соснами.

Второй нарушитель, так и не успевший освободиться от халата, в завязавшейся суматохе метнулся к границе. Стреляя наугад перед собой, он бежал прямо на Самсония, который успел переползти и спрятаться за сосной. Когда бежавший поравнялся с сосной, Самсония нажал на спусковой крючок автомата. Нарушитель вскрикнул и с разбегу упал к ногам пограничника. Судорожно загребая руками гальку, дернулся несколько раз и затих. Темный круг крови расплывался на смятом белом халате.

Вытирая вспотевший лоб, Самсония нагнулся над телом: нарушитель был мертв.

— Так тебе и надо, — произнес Самсония.

Он вытащил ракетницу и выпустил в небо две ракеты — сигнал на заставу. Потом вспомнил о сержанте. По звукам автоматных очередей и пистолетных выстрелов Самсония определил, в каком направлении преследовал нарушителя Потапов, и, проваливаясь по щиколотки в жесткий снег, побежал на помощь.