Ах, не смотри на меня так оскорбленно, сирэтнограф! Я не отвергаю твоего бога, как не отвергаю любых богов. На самом деле мне легко поверить в реальность божества, потому что я знаком с реальностью магии. Не забудь: первые двадцать два года своей жизни я провел, опутанный чарами злого колдуна, и каждая косточка, каждый орган, каждая частица моего тела несет на себе шрамы, оставшиеся после того, как заклятие Мортреда рассеялось. Нет, увидеть эти шрамы ты не можешь – они отпечатались на моей душе, на самой моей сути.

Я висел вниз головой среди парусов. Мои ноги запутались в снастях, и только это спасло меня от падения на палубу. Я был голым, конечно, – лишенным перьев в первый раз с тех пор, как вылупился из яйца в нише стены дворца суверена Цирказе.

Прошло совсем мало времени. «Любезный» медленно отходил от причала; паруса обвисли, потому что рулевой – сам капитан Кайед – застыл неподвижно, глядя на голые тела, усеявшие набережную. Некоторые из этих людей шевелились и стонали, другие были неподвижны. Одна девочка – выжившая и даже не пострадавшая – сидела среди мертвецов с выражением полной растерянности на лице.

К этому времени все на корабле были в состоянии шока.

Прямо подо мной стояла застывшая, как статуя, Флейм; иллюзия была ею забыта и уже начинала рассеиваться по краям. Флейм вцепилась в поручень так крепко, что пальцы побелели. Ее поза говорила о буре эмоций, хотя лица ее я не видел. Я хотел окликнуть ее, сообщить, что я рядом, что я жив, попросить помочь мне. Однако когда я попытался заговорить, я не сумел издать ни звука. Когда я попытался захлопать крыльями, я обнаружил, что крыльев у меня нет. Хорошо, что опутавшие мои ноги веревки удержали меня: в этот момент я от растерянности попытался взлететь.

Всепоглощающий ужас, вызванный пониманием того, что воздушный океан закрыт для меня, обрушился на меня, как удар кулака в грудь. Я висел вниз головой высоко над палубой, а крыльев у меня не было. Я попытался вцепиться в снасти когтями, но, конечно, когтей у меня не было тоже. Я не мог обхватить веревку лапками…

По крайней мере я знал, что со мной случилось. Я догадывался, что должно было произойти. Но как насчет тех бедных птенчиков? Детишек?

Руки, подумал я, руки. Теперь у меня есть руки. Я могу чтото делать руками.

Подумать легко, сделать трудно… Я не мог сказать своим рукам, что нужно делать, не говоря уж о ладонях и пальцах. Они хлопали и болтались тудасюда. Суставы птичьего крыла управляют маховыми перьями, они не сгибаются так, чтобы могли за чтото – вроде корабельной снасти – ухватиться… Я сосредоточился. Руки могут держать предметы. У меня есть руки. Схватись за веревку… сожми ее… Я наконец сумел подтянуться и перевернуться головой вверх, используя клюв… зубы, да. Я был растерян, совершенно растерян. У меня все еще сохранялись мысли и привычки птицы.

Внизу, на палубе, Флейм пришла в себя и восстановила иллюзию. Капитан Кайед, не в силах сопротивляться дунмагии, повернул штурвал, паруса наполнились ветром, и корабль двинулся из гавани в открытое море. К этому времени несколько матросов заметили меня, но сковывающее их заклинание было так сильно, что они не обратили внимания на нагого мужчину, цепляющегося за снасти. Такое отсутствие интереса к чемулибо, даже к собственным страданиям, было бы душераздирающим зрелищем, если бы я в тот момент был в силах беспокоиться о комнибудь, кроме самого себя.

Кеч был небольшим кораблем, и с кормы, где находился штурвал, Кайед скоро углядел меня среди парусов. Уж онто не проявил равнодушия: взгляд его сделался острым, лоб прорезала морщина. Он оглянулся на двоих других колдуний, но теперь, благополучно покинув гавань, они развлекались тем, что мучили бедолагуюнгу: тыкали в него гарпуном и смеялись над его прыжками, когда парнишка пытался увернуться.

Я внимательно присматривался к Кайеду еще по пути на Ксолкас и заметил, что он сохранил больше независимости, чем остальные порабощенные моряки. Я даже одно время думал, что он может оказаться обладающим Взглядом, который скрывает свою нечувствительность к магии, но родства душ с ним я не чувствовал, так что в конце концов решил, что он просто сумел какимто образом сохранить способность самостоятельно мыслить. Он старался особенно этого не показывать, когда рядом были дунмаги, но ему, конечно, и в голову не приходило скрывать свое отличие от незаметной птички, порхающей среди снастей.

Кайед был великаном, смуглым и широкоплечим, и свою отсутствующую руку он успешно заменял привязанным к культе зазубренным клинком с крючком на конце. Это орудие Кайед использовал в самых разнообразных целях – резал им еду и наводил страх на команду. У него была угрожающая привычка точить клинок, поглядывая искоса на того, кто имел несчастье вызвать его неудовольствие.

Сейчас, уверенный, что его никто не видит, он мотнул головой, показывая, что мне следует спуститься на палубу. Мне не нужно было объяснять почему. На мачте я был слишком заметен. Сейчас матросам нечего было делать на реях, и я висел там, как свежевыстиранное белье… и к тому же нагишом.

Спускаться мне пришлось долго. Мне все время хотелось просто отпустить веревки и взмахнуть крыльями… да и пальцами я еще не научился управлять. Когти птицы сжимаются автоматически, и чтобы выпустить схваченное, приходится напрягаться; человеческие руки, похоже, вели себя иначе. Это было поразительно. Хватать чтото пальцами ног я вообще не мог. Тело казалось огромным. Зрение стало не таким острым, слух тоже притупился. А вот осязание сделалось необыкновенным. Веревка кололась и царапалась. Ветер был холодным. Соль, которую несли брызги, щипала кожу.

Наконец я добрался до палубы. Ноги под моим весом сразу же подломились, и мне пришлось ползти. Я хотел добраться до Флейм, сказать ей…

Не успел я двинуться вперед, как меня дернули за руку. Прежде чем я сумел возразить или воспротивиться, меня толкнули вперед, и я скатился по трапу в передний трюм. Это было делом рук Кайеда; он, должно быть, приказал комуто другому встать к штурвалу, поскольку корабль уже миновал выход из гавани. Я хотел сказать ему, что мне нужно добраться до Флейм, но когда я открыл клюв – рот, – то издал только какието неразборчивые звуки. Контролировать свой голос я не умел.

– Ты с ума сошел? – прошипел Кайед. – Ты что, хочешь, чтобы тебя увидела эта женщина Виндрайдер? – Я сумел кивнуть головой. – Она – злая колдунья и ощиплет и зажарит тебя на завтрак, если узнает, что ты собой представляешь.

Я вытаращил на него глаза, пытаясь осмыслить его слова.

– Я заметил птичку, сидящую на снасти, – объяснил он, – а потом на причал стали падать все эти люди, и когда я взглянул на рею, там был ты – нагишом. А я готов поклясться морским драконом, что, когда мы отплыли, тебя на корабле не было. Если только ты не пролетел в виде птицы… Это еще одно проявление дунмагии, верно? – спросил он.

Я снова кивнул. По крайней мере управлять тем, что делала моя голова, я мог.

– Была какаято легенда… Я помню, мне ее рассказывал мой дед, – о том, что случилось с жителями Дастел, когда острова ушли под воду. – Он недоверчиво покачал головой. – Не может же такое быть правдой!

Я не мог винить его за недоверчивость. Многие люди знали о том, что жители Дастел были заколдованы, но почти никто не догадывался, что они остались разумными, не говоря уж об их потомках. Никто не подозревал о том, что среди нас были обладающие Взглядом и силвы. Никто не думал, что убийство злого мага вернет нам человеческий облик.

– Я родился на Спаттах, – продолжал Кайед, показывая мне на мочку уха с татуировкой – выложенным перламутром изображением ракушки, – мы там выросли на легенде о Дастелах. Никогда не поверил бы во все это, если бы не подслушал разговора этой женщины Виндрайдер с Гетелредом, фальшивым монархом Дастел. – Кайед сплюнул. – Паршивый ублюдок! Он имел наглость захватить мой корабль, да еще превратить меня в своего жалкого приспешника, неспособного сопротивляться его приказам! – Воспоминание так разъярило его, что он стал сотрясать своим привязанным к культе клинком перед моим носом. – Я вырву его черное сердце, если у меня появится хоть малейший шанс! – Однако одной мысли о бунте было достаточно, чтобы алая удавка дунмагии стянулась вокруг его горла. Глаза Кайеда полезли на лоб, он начал задыхаться. Догадавшись, что лучше не сопротивляться, он расслабился; постепенно алое свечение поблекло, и он снова смог дышать. – Выродки, – пробормотал Кайед, – их магия не позволяет мне даже подумать о том, чтобы с кемто из них разделаться. – Он задумчиво посмотрел на меня. – Но ведь он мертв? Этот Гетелред, так называемый монарх? Иначе ты тут не появился бы. Я слышал, как он говорил Виндрайдер, что это он отправил на дно Дастелы. Могло ли так быть? Это Гетелред причинил вам такое зло столетие назад?