Когда лоцман подвел шхуну к причалу, я увидел, что один из стоящих у поручней пассажиров – человек в мантии патриарха, с медальоном из черного коралла на груди. Я знал его в лицо: однажды мне показал на него отец. «Зовут Райдером, – буркнул он тогда. – Гражданин Разбросанных островов. Будь с ним осторожен, Эларн, история у него странная, и я не доверяю людям, которые то и дело исчезают, как этот Райдер. По слухам, он хорошо владеет и мечом, и луком. А еще говорят, что верховный патриарх готовит его себе в преемники. – Отец фыркнул. – Почему менодианам понадобился воин в качестве вождя, понятия не имею».

Недавно стало известно, что Райдер теперь стал полноправным членом Высшего совета патриархии, несмотря на сопротивление некоторых консервативных членов Синода. Он явно не был ортодоксом и не любил околачиваться в патриархии, не подлизывался к власть имущим. Мне это очень нравилось.

Райдер был красивым мужчиной лет под сорок, высоким и широкоплечим, но не его я стал разглядывать, пока шхуна швартовалась к причалу. Рядом с ним стоял гораздо более интересный человек, я никогда никого похожего на него не видел. Он был примерно того же возраста, что и Райдер, но не такой высокий и широкоплечий, как тот, с лохматыми рыжими волосами и такой же бородой. Одежда его была очень странной: рубашка из прекрасного шелка без воротника, застегнутая на запястьях, удобные темнозеленые штаны; и то и другое было почти не видно изпод необыкновенного грубошерстного одеяния в зеленокрасную клетку. При взгляде на этого человека хотелось назвать его варваром. Волосы и борода у него торчали в разные стороны: может быть, этим утром он просто забыл их расчесать… а его накидка была самым неопрятным предметом, какой я только видел: она казалась не сотканной, а грубо сплетенной и потом просто небрежно накинутой, а не надетой. Я совершенно не представлял себе, откуда мог взяться такой дикарь.

Пока я глазел на него, притворяясь, будто вовсе им не интересуюсь, ктото сзади дернул меня за куртку. Я оглянулся и увидел одного из дастелцев. Сердце у меня оборвалось. Даже вид одного из них всегда напоминал мне о дне Падения, о вещах, вспоминать которые мне не хотелось. Этот человек был одет как и двое детей, цеплявшихся за него, но все они выглядели так, словно в одежде им неудобно. Их рубашки были незашнурованы, штаны надеты наизнанку и неподпоясаны, ноги босые. В те дни только немногие из дастелцев, которые раньше были птицами, носили обувь.

– Чего ты хочешь? – спросил я достаточно вежливо.

Он молча начал делать знаки, которые мне ничего не говорили, показал на корабль, а потом в открытое море. Он явно еще не научился переводить глаза с предмета на предмет, поэтому, когда хотел посмотреть на чтото, поворачивал голову. Это производило странное впечатление, но для дастелцев было обычным.

Человек пробормотал чтото невнятное, показал на своих детей, размахивая руками, сгибая пальцы и кивая головой. Я ничего не понял. Его вид вызывал жалость. Он был – как и многие недавно ставшие людьми дастелцы – невысоким и широкоплечим, с тонкими ножками; обгоревшая на солнце и шелушащаяся кожа делала его похожим на ящерицу, меняющую шкурку. На голове, которая еще недавно была совсем лысой, пробивалась черная поросль, но выглядел дастелец все еще непривлекательным.

И тут человек на борту – тот самый, бородатый – обратился к дастелцу:

– Эй, приятель, я, кажется, тебя понимаю. Только этот корабль через день или два отправится на Мекате, а не на Дастелы.

Дастелец, задрав голову, посмотрел на него, а потом снова начал жестикулировать и насвистывать приятную переливчатую мелодию.

Рыжеволосый кивнул:

– Посмотрим, что мне удастся сделать. Ты где живешь? Еще несколько жестов и свист.

Рыжеволосый опять все понял.

– Я через несколько дней зайду к тебе. Как тебя зовут?

Дастелец снова засвистел. На этот раз ему пришлось несколько раз повторить мелодию, прежде чем человек на борту понял. Я смотрел на них, разинув рот: мне не верилось, что ктото может понять всю эту тарабарщину.

Дастелец благодарно кивнул и повернулся, чтобы уйти. Я порылся в карманах, достал пару пряников и сунул их детишкам. Их отец улыбнулся мне и поплелся прочь. Эта трогательная фигура с его двумя безмолвными малышами почемуто заставила меня почувствовать себя виноватым за то, что я здоров и все у меня хорошо.

Я снова начал смотреть на корабль и его странного рыжеволосого пассажира. Я старался не выглядеть особенно любопытным, но все же привлек к себе внимание патриарха.

– Эй, сирпловец, – окликнул он меня, опознав по дорожной форме Гильдии, в которую я был одет, – у нас с собой багаж, который нужно переправить в Синод. Не мог бы ты найти несколько сильных ребят с тележкой для тяжелого груза?

Будь это ктото другой, я мог бы возмутиться – я был гильдийцем, а не портовым грузчиком, – но Райдер являлся членом Совета патриархии, а на Тенкоре такое значило много. Я выполнил его просьбу. К тому времени, когда я вернулся с тремя носильщиками и тележкой, начальник порта уже познакомился с прибывшими и убедился, что все они имеют гражданство; их багаж был выгружен на причал. Самым громоздким предметом, привезенным двумя путешественниками, был огромный деревянный сундук, тяжелый и объемистый. Нам всем пришлось помогать погрузить его на тележку, но ни у кого не нашлось достаточно длинной веревки, чтобы надежно его привязать. Тележка с трудом могла выдержать такой груз; трое носильщиков покатили ее вверх по улице – двое тянули за оглобли, третий толкал сзади. Я предложил помочь донести остальной груз, главным образом потому, что мне хотелось узнать, кто такой странный рыжебородый человек. Мое предложение было принято, и мы двинулись по улице следом за тележкой. Рыжий человек назвал мне свое имя – Келвин Гилфитер – и сообщил, что он с Мекате; это показалось мне странным: я раньше видел людей оттуда, и все они были смуглыми, гладко выбритыми южанами. И они не заворачивались в клетчатые одеяла… Я хотел расспросить его насчет дастелцев и все еще думал, как задать вопрос, когда он начал разговор сам:

– Тот парень, который заговорил с тобой, просто спрашивал, не идет ли корабль на Дастелы. Ему хочется добраться до дома и отвезти туда своих ребяток.

– Ребяток?

– Детишек.

– Как тебе удалось понять, что он сказал?

– Ну, скажем так: я немного понимал их язык, когда они были птицами. Теперь, правда, и жесты, и звуки несколько другие. О многом приходится догадываться, но, думаю, он просто пытался узнать, как ему добраться до родины своих предков. – У рыжего был очень странный выговор, с раскатистым «р» и напевными интонациями.

Я обдумал то, что он сказал.

– Кто всетаки ты такой?

– Просто человек, который когдато называл птицудастелца своим другом. Он, должно быть, погиб в тот день, когда они… когда они изменились.

– Ох… Значит, они были разумны, даже когда еще не превратились в людей?

– Ага, точно.

– А можно спросить: где ты был в тот день?

– На Ксолкасе. Как, ты говорил, тебя зовут, сирпловец?

– Эларн. Мой отец Корлесс Джейдон, глава Гильдии на Тенкоре. – Пока мы поднимались на холм, теперь уже изрядно отставая от тележки, я продолжал: – Говорят, Падение случилось потому, что умер дунмаг, человек по имени Мортред. Ты тоже так считаешь?

Ответил мне патриарх:

– Да. Да, это правда. Именно так и случилось. Человека, который почти сто лет назад заколдовал Дастелы, убили.

Чтото в том, как он это сказал, заставило меня насторожиться.

– На Ксолкасе? Он кивнул.

– И вы в это время там были? Он снова кивнул.

Я хотел задать еще много вопросов, но понял, что лучше промолчать. В патриархе была заметна почти пугающая суровость; он вел себя так, что поневоле приходилось держаться на расстоянии. Он был вежлив и не смотрел свысока на тех, кого превосходил рангом, не возмущался тем, что я задавал слишком много вопросов, – и все равно мне хотелось отойти от него подальше.