— Не иначе как поэтому! Можете не сомневаться! А хотите, я вам скажу одну вещь? Не больно плохо, когда сам зверь на ловца бежит.

Весь этот разговор был заранее подготовлен Педро Мигелем. Семикожий и Схоласт были всего лишь исполнителями задуманного им плана. Педро Мигель, приказав Хуану Коромото переправить на рассвете падре Медиавилья и освобожденную из лап Эль Мапанаре девочку в надежное место под присмотром Краснухи, позвал к себе капайца и сказал ему:

— Перед нами стоит лагерем неприятель под командой майора Сеспедеса, который известен своими воинскими заслугами, но что до меня, то я всегда считал его просто выскочкой-мантуанцем. До самого последнего дня я завлекал его в западню, чтобы дать ему бой в удобном для меня месте, и теперь от вас зависит благоприятный исход операции.

— Карамба, собрат! — вскричал насмешливо Эль Мапанаре. — Вы распоряжаетесь людьми, точно они ваша собственность.

Не повышая голоса, но с непреклонной силой человека, решившего во что бы то ни стало подчинить себе другого, Педро Мигель сказал:

— И вы, и я, и все мы, которые здесь воюем, принадлежим войне.

— Я ее вел один.

— И я тоже. Но теперь необходимо действовать сообща.

— Согласен. Давайте вместе, но прежде надо выяснить условия.

— Теперь уже поздно выяснять. Вы не сделали это, когда у вас было выгодное положение, а теперь такой возможности вам больше не представится.

— Кто знает, собрат!

— Командиром вы меня можете не называть, но приказания мои извольте выполнять все. Надо заставить майора Сеспедеса атаковать нас в ущелье Лос-Апаматес, там его ждет сюрприз.

— А если майору станет об этом известно?

— Тогда вы будете трусом и предателем!

Эль Мапанаре в упор посмотрел на Педро Мигеля и медленно, с расстановкой, проговорил:

— Вы сами знаете, что я не такой.

— Вот потому-то я и доверяю вам судьбу сражения.

И тут же, с уверенностью, человека, добившегося своего, он добавил:

— У майора пятьсот человек, а у нас всего половина от этого числа, считая с вашими. Зато выбранная нами позиция стоит другой половины.

— Вы говорите, что у вас две с половиной сотни человек, а мне показалось, будто не больше сотни с лишком.

— Остальные находятся в резерве, — где именно, вам не положено знать.

— И то правда. Мое дело — ущелье.

— Вот именно. Только оно.

— Ладно. Как вы сами недавно очень верно сказали, кто пропустил свое время, тому ничего другого не остается, как принять чужие условия. А если по дороге нам встретится какой-либо обоз…

— Это другое дело.

— Хорошо. А теперь опять, возвращаясь к нашему ущелью. Дело вот в чем, вы сами знаете, что мои люди очень плохо вооружены, а потому, как вы уже захватили обоз, который мы должны были брать вместе, я жду, чтобы вы приказали уделить мне от него хоть немного.

— Этого никак нельзя сделать. Надо чтобы майор Сеспедес, увидев вас почти безоружными, подумал, что мы все плохо вооружены, и поверил в это.

— Ага! Понятно. Мы, значит, будем заместо приманки.

— Недаром я выбрал вас на столь опасное дело.

— Да. Я тоже думаю, что недаром. Ну ладно!.. Но прежде я все же хочу задать вам один вопрос. Почему это вы оставили ваше предложение напоследок? В свое время я вам все выложил начистоту заранее!

Тут Педро Мигель понял, что настало время немного успокоить Эль Мапанаре, вселив в него немножко надежды и уверенности взамен того унижения, которому он подверг капайца.

— Резон у меня был самый простой, — сказал он Эль Мапанаре, — и вы его сейчас сами поймете. Предположим, что, если б Схоласт, Семикожий и другие предводители отрядов, которые сейчас воюют под моим началом, подозревали о том, что вы сговоритесь со мною, тогда бы они ни за что не присоединились бы ко мне, потому что эти люди только спят и видят (это я хорошо знаю), как бы нанести мне удар в спину, когда представится удобный случай. А теперь, видя вас здесь, они не посмеют на это решиться.

Помолчав немного, он доверительно добавил:

— Знаете, есть дела, про которые только и знают, что камни в Барловенто.

Услышав это откровенное признание, Эль Мапанаре, вконец покорённый храбростью Педро Мигеля, ответил:

— Можете быть уверены, что майор Сеспедес со своей полтыщей солдат будет загнан в ущелье Лос-Апаматес, как только я туда доберусь.

На этот раз хитрость Педро Мигеля удалась полностью.

Наступил рассвет перед решающей схваткой.

Наконец-то наступил день, когда неграмотный повстанец мог померяться силами с образованным офицером — крестьянин Педро Мигель с богатым мантуанцем, который нанес ему тяжкое оскорбление, ударив хлыстом по лицу. Чтобы достичь этого дня, народный мститель поистине превзошел самого себя. Он вел организованную методическую борьбу, безжалостно и систематически разрушая все вокруг на протяжении четырех лет непрерывной войны; он сумел объединить под своим началом почти все мятежные отряды, рассеянные по всему Барловенто, и превратить их в настоящую воинскую часть, дисциплинированную и хорошо вооруженную, чему способствовал захват обоза с боевым снаряжением, которое предназначалось другому отряду федералистов. Подготовка к предстоящей операции была проделана очень осторожно, так что те, кому не полагалось знать о ней, ничего и не знали, — ни Эль Мапанаре, ни майор Сеспедес; причем майора он сумел заранее завлечь на выбранную им позицию, где его отряд заблаговременно окопался, благодаря чему и было достигнуто значительное стратегическое преимущество. Все началось, как и предвидел Педро Мигель. Эль Мапанаре открыл огонь и стал отходить, завлекая майора Сеспедеса в ущелье Лос-Апаматес, где, примерно в полдень, офицера остановила устроенная Педро Мигелем Мстителем засада.

Но если необыкновенно чванливый и тщеславный военачальник, возглавлявший одну сторону, был совершенно ослеплен своими воинскими талантами и безгранично презирал своего неприятеля, неспособного, по его мнению, разработать мало-мальски разумный план боя, то предводитель противоположного лагеря был настолько поглощен соображениями сугубо личного порядка, что они совершенно свели на нет все преимущества заранее выбранной выгодной позиции. Майор, увлекшись погоней, вынужден был начать бой под перекрестным огнем федералистов, укрывшихся на недоступных высотах. Но, несмотря на то что его захваченные врасплох солдаты гибли как мухи, вокруг него самого так и жужжали пули, офицер вел себя крайне хладнокровно — с невозмутимым видом он продолжал курить сигару, с которой даже не падал пепел. Не обнажая шпаги, майор Сеспедес бесстрашно стоял на вершине холма (конь его только что пал), являя собой отличную мишень для неприятеля, и смело руководил боем, готовый поплатиться жизнью за проявленную неосторожность. Педро Мигель, вконец разъяренный этой невозмутимой отвагой «выскочки-мантуанца» (как он упорно продолжал называть его), внезапно изменил свой план, уже готовый принести полный успех, и вывел своих повстанцев в открытое поле, чтобы, возглавив их, броситься в свою знаменитую рукопашную атаку. Ему не терпелось лично, один на один, помериться силами с человеком, который нанес ему тяжкое оскорбление.

Битва была кровавой и опустошительной, как для одной, так и для другой стороны, однако майор так и не переставал курить сигары, закуривая подряд одну от другой. Офицер был непоколебим, хотя его солдаты и пятились под бешеным натиском разъяренных федералистов; Педро Мигель напрасно предпринял эту атаку — ведь без нее он наверняка выиграл бы сражение. Наступила ночь, но никто из противников не мог праздновать победы.

Отряд правительственных войск отошел под прикрытием темноты, разбитый, но не разгромленный. А когда Педро Мигель взглянул на остатки своего отряда, Эль Мапанаре сказал ему:

— Наживка свое дело сделала. Из моих пятидесяти четырех капайцев-ягуаров после боя в ущелье осталось только трое, и то все раненные. Но самое худшее это то, что тот, кто закидывал наживку, упустил рыбу живехонькой и невредимой.