— А вы, видно, не из тех, кто берет назад данное слово!

— Истинно так. Но сейчас не время отправляться в путь. Да и вдобавок мы еще не поели жареной телятины. Это не считая другого мясца, которое мы припасли на сегодняшюю ночку.

Педро Мигель повелительно проговорил:

— Совершенно необходимо сейчас же отправляться в путь. Гуатирские федералисты ожидают прибытия боеприпасов из Пуэрто-дель-Франсес, их командир послал отряд, чтобы получить и переправить эти боеприпасы. И нам надо перехватить отряд и разбить его. Я знаю, по какой они пойдут дороге. В случае если я один захвачу обоз, условия нашего договора станут совсем другими, не слишком-то выгодными для вас.

— Что до условий, то мы об них еще поговорим. Но, коли речь пошла о припасах, тогда другое дело. Снимайтесь, ребята!

Эль Мапанаре выкрикнул приказ своим партизанам и хитро подмигнул им, но многие из его людей не заметили этого знака главаря — они во все глаза смотрели на Педро Мигеля Мстителя, в котором инстинктивно чувствовали своего нового командира.

Педро Мигель ловко провел Эль Мапанаре, хотя для этого ему пришлось прибегнуть к угрозе и лжи. Пока отряд снимался с места, Педро Мигель пошел посмотреть на человека, который столько ждал от этой войны и который сейчас превратился в жалкую развалину. От некогда грузной и крепкой фигуры падре Медиавилья остался лишь огромный нескладный костяк; большая шишковатая голова тряслась на иссохшей жилистой шее, напоминавшей пучок репейника, туго обтянутые кожей скулы заострились, квадратный подбородок резко обозначился и выдался вперед, лопатки торчали на спине, словно рифы в море, а волосатые руки походили на обломки камней. Падре был похож на скалу, размытую бурным потоком.

Психическая травма (глубокое душевное потрясение, вызванное ужасами войны, в пучину которой он бросился, размахивая своим свинцовым кропилом) послужила причиной тихого помешательства падре. Непрестанный нервный тик кривил его левую щеку, обнажая беззубый рот и заставляя его нелепо подмигивать и прищелкивать языком, в то время как жилистые руки неутомимо сучили в воздухе тонкие невидимые нити, с помощью которых он ткал несуществующую сеть. Нити эти были бесконечно длинны, они заполняли собой все вокруг; пальцы старика непрестанно бегали вдоль них, пока хватало вытянутых рук; движения его были настолько правдоподобны и выразительны, что многие останавливались и искали глазами невидимые нити. Верно, то были нежнейшие волокна из прозрачной материи христианских иллюзий, которую разодрала своими лапищами война как раз в том месте, где обитала добрейшая душа священника-либерала.

Вот настороженные глаза падре Медиавилья разглядели в воздухе новую нить, и с озаренным радостью лицом он опустил ее на плечо Педро Мигеля; затем, отыскав в воздухе другую среди бесчисленного множества проплывающих мимо него нитей, он легким движением подхватил ее, сделал на ней узелок, и снова его пальцы забегали вверх и вниз по невидимой пряже.

— Ха-ха-ха, — расхохотался Эль Мапанаре, — это значит одно из двух, дорогой собрат по оружию, — или он закрепил наш с вами союз на веки вечные, или окрутил вас, уж не знаю с кем, потому как он точно таким манером женит меня на моих беляночках. Не правда ли, отец Медиавилья?

Падре Медиавилья, ничего не ответив, отошел в сторону, продолжая перебирать в воздухе руками, раздвигая невидимые нити. Педро Мигель молча смотрел на удалявшуюся, освещенную пламенем костра жалкую фигуру старика, на его трясущуюся голову, торчащие острые лопатки, с которых свисали лохмотья сутаны, едва доходившие ему до колен. Обросшее черной клокастой бородой волевое лицо грозного повстанца — сеятеля пожаров — исказила гримаса боли и жалости.

— Стройся! — крикнул Педро Мигель разбредшимся вокруг костра партизанам Эль Мапанаре, которые то и дело подходили к вертелу и отрезали куски мяса. — Я хочу познакомиться с вами, с каждым в отдельности.

Люди Эль Мапанаре вопросительно взглянули на своего предводителя; он согласно кивнул головой, словно Приглашая их подчиниться новому командиру. Несколько бандитов, зловеще ухмыляясь, остались стоять на месте, но большинство выстроилось в ряд плечом к плечу, и Педро Мигель начал внимательно разглядывать каждого в лицо.

С Капайских гор, из тех мест, где водятся ягуары, пришли эти люди, и сами они походили на ягуаров. Свирепо смотрели мрачно насупленные негры, уроженцы непроходимых лесистых гор, на человека, который разглядывал их и расспрашивал всех поочередно, откуда они и как их зовут.

— Хустино Фуэнтес из низины Обдери Зад.

— Ха-ха-ха, — загоготал Эль Мапанаре. — Как ты сказал, Хустино?

— Да, начальник. Так называют низину, откуда я родом.

Но Педро Мигель уже невозмутимо смотрел на следующего в ряду, и тот отвечал:

— Хосе Мерседес Пердигон, из Пожарной Балки.

— Праведник Пердигон из неведомых Пердигонов, но не родич тех, что из Пожарной Балки.

— Ха-ха-ха! Ну и шутник этот негр, евангелист Пераса!

Пристальный, смелый и спокойный взгляд Педро Мигеля, который словно впивался в лица негров, для того чтобы запомнить их надолго, навсегда, а также его хладнокровие и самообладание, которые не могли поколебать ни насмешки Эль Мапанаре, ни издевательские ответы его приспешников, начали производить впечатление на повстанцев, и уже четвертый в шеренге, негр с открытым, независимым лицом, правильно ответил на вопрос об имени и месте рождения.

— Хуан де Мата Харамильо, из Вуэльта-дэль-Муэрто.

А его товарищ, в глазах которого светилось нескрываемое восхищение новым командиром, ответил:

— Марселин Бланко с самых Капайских гор. Рад служить вам.

Эль Мапанаре больше не смеялся.

Колонна шла походным маршем. Впереди на смирном осле ехал падре Медиавилья, все так же непрерывно дергая головой и перебирая в воздухе невидимые нити. За ним ехал Педро Мигель, прижимая к груди освобожденную из лап Эль Мапанаре девочку (она сидела у луки седла на сложенном вдвое одеяле и с безумным видом грызла свои пальцы: душа ее все еще находилась во власти кошмара, который она пережила в Лома-дель-Вьенто. Развратный и коварный главарь капайцев ехал бок о бок с Педро Мигелем, затаив в глубине недобрые мысли. Следом за Эль Мапанаре, словно стая волков, крались пятьдесят четыре свирепых коцайца.

По склонам гор полз огонь, это полыхали пожары, которые сеял вокруг Педро Мигель Мститель. В лощинах и оврагах грохотали обвалы, в затянутом дымом пожарищ ночном небе вставал из-за горы огненно-алый рог месяца. Отряд повстанцев спускался по крутой скалистой дороге; так спускаются с Капайских гор дикие ягуары, когда крестьяне, расчищая лес под посевы, выгоняют их из логова. Кони капайцев громко храпели и фыркали.

И вдруг раздался голос Эль Мапанаре:

— А вы, собрат по оружию, что-то не спросили у меня ни мое имя, какое мне дали при крещении, ни откуда я родом. Но я сам на все отвечу по порядку, чтоб вы и меня знали, хоть сейчас так темно, что и лица друг друга не увидишь, но зато мы едем плечом к плечу, а это все одно, что сердцем к сердцу. А родом я из глухого места, из того самого места, где моя мать повстречалась с одним негром, который в ту пору взбунтовался в Капайских горах. У того негра не было при себе амулета, а такое бывает редко; он голый бежал в лес. А ну-ка отгадайте, кто он такой и откуда?

Педро Мигель молча резко повернулся к Эль Мапанаре; девочка, прижавшаяся к его груди, встрепенулась. Эль Мапанаре, усмехнувшись, продолжал:

— Вот так рассказывала моя мать, которую я и не знал. Что до бунтаря негра, то до сей поры в Капайских горах ходят о нем легенды. Я верю в них и не раз спрашивал самого себя. Ведь был этот негр не здешний, как гласит молва, а беглый из других краев, но тоже барловентец, и вот тут-то получается заковыка, чей же я брат? Страсть как интересно было бы мне встретиться с другим человеком, который тоже не знал бы, сколько у него братьев проживает по всему Барловенто, и все из-за того беглого негра. Или, к примеру сказать, почему это вдруг отец Медиавилья связал у нас перед глазами две ниточки.