— И каким, позволь узнать, образом ты хочешь мне помочь, Анатолий? — приподняв бровь, я смерил его взглядом со своей фирменной ухмылкой.

А он, между делом, недавнюю улыбку растерял: вытаращился на меня хищно, сделал пару уверенных шагов вперёд и выхватил кинжал. Проворно перекидывая его из руки в руку, явил, что не так прост, как может показаться. Разумеется, парниша — тёмная лошадка с неплохой силой за плечами.

Толик рывком приближается ко мне с такой скоростью, что в глазах начало рябить, и тут же хладнокровно вонзил кинжал мне в живот, мгновенно активируя его нажатием на вделанный в рукоять изумруд. Из артефактного оружия почти сразу вырвалась мощная, отравляющая энергия. Доза этой некротической силы столь велика, что от неё в обычных обстоятельствах не выживают: органы не выдержали бы подобной заразы.

— Я помогу тебе умереть, — шепчет этот «студентик» у меня над ухом. — С твоим уходом проблема сама собой рассосётся. И уж извини: ничего личного, — добавляет он, хлопая меня по спине. — Просто мой Род взяли за горло, и выбора у меня не осталось.

Я, однако, продолжаю стоять и не думаю падать. Я вообще умею валиться с ног лишь в двух случаях: когда собираюсь спать и когда нужно прикрыть собой важные трофеи в разгар бойни, чтобы их не повредили.

С трофеев я, к слову, и в прошлой жизни фанател: они часто избавляли меня от кучи хлопот и лишней рутины.

— Дааа… — протягиваю я неторопливо. — Толик, сочувствую, что твой Род страдает. Но решать их проблемы придётся как-нибудь другим способом, потому что умирать я не намерен.

Закончив говорить, я улыбаюсь совершенно невозмутимо и опускаю взгляд на клинок. Студентик ни хрена не понял, что происходит, и тоже смотрит вниз — там он замечает, как я просто удерживаю рукой, не вошедший в живот, кинжал.

Пока Толик таращится, пытаясь сообразить, не сон ли это, я резким движением вырываю рукоять из его ладони. Затем отряхиваю с руки зелёную массу, похожую на противную пригоревшую накипь: это ядовитая энергия из артефакта, что сгустилась и оказалась для меня безобидной.

Сам же клинок я сминаю в крошечный шарик, будто он сделан из обыкновенной фольги, и швыряю этот металлический комочек Толику в плечо.

— Попытка, надо сказать, неплохая, — усмехаюсь я, отмечая, что он хотя бы старался и немного меня повеселил, — но всё же глуповатая. В следующий раз не дури так явно, а то я вместо шарика твою собственную голову оторву да метну. Понял?

Он продолжал стоять в ступоре, глядя на меня расширенными глазами. Мне даже пришлось слегка ущипнуть его за плечо, потому что в определённый момент показалось, будто у парня напрочь заклинило мозги и он так и останется в этом состоянии на веки вечные. А ведь кто-то должен разнести приятную новость о моей цветущей форме?

— Ай! — взвизгнул Толик, от неожиданности чуть подпрыгнув. — Слушай, а что вы там про кур упоминали? Я тут подумал: может, завести пару несушек, смыться куда подальше и открыть собственную птицефабрику? Можно я пойду? У меня куча идей для бизнес-плана.

— Мы ведь с тобой на «ты» разговаривали, — напомнил я, похлопывая его по плечу. Толик затрясся, словно осиновый лист. — Насчёт этих твоих кур… Это нелегкая забота! Да, впрочем, любое фермерство — непростое дело. Так что желаю удачи, Толик!

Он молча кивнул и заспешил прочь, а буквально через пару шагов уже припустил бегом. Ну хоть какая-то активность началась. Может, со временем начнет только набирать обороты. По крайней мере, надеюсь на это.

— А чего тебя так долго не было, Добрыня? — донесся до меня стук каблуков, а из-за угла появилась Вика. — И что ты такого сделал с Толиком? Он тут промчался по лестнице, чуть не плача, и вся его физиономия была белее снега.

— Да так, поведал ему, что куры требуют круглосуточного присмотра, — пожал я плечами.

— Понятно, опять у тебя какие-то разборки с врагами? Судя по твоему самодовольному виду, ты снова остался в плюсе. Но раз так, почему ты всё ещё торчишь на месте? Мы же собирались успеть прогуляться к фонтану, — она принялась без устали тараторить.

— Вика, давай чуть притормозим с болтовней и претензиями, — я осмотрел её серьёзным взглядом. — А то сейчас отправлю тебя в Пруссию.

— Ты это серьёзно? — она больше ничего не произнесла, но её приподнятые брови говорили за всё остальное: чисто женский приём, выражающий немало.

Чёрт, а я-то думал, что сработает, как с Машей. Совсем вылетело из головы, что Вика сама из Пруссии.

— Ну… тогда в Китай, — отмахнулся я. А почему бы и нет? Попытка не пытка.

В ответ она недовольно хмыкнула и, крутя бёдрами в обтягивающем платье, молча скрылась из виду. Ясно: Пруссию и Китай вычеркиваем…

Розянские

— Ублюдок! Чертов ублюдок! — не переставал твердить граф Леонид Розянский, который когда-то тоже поставил свою подпись под договором Добрынина. Глаза его налились кровью, к тому же он изрядно выпил. Он сидел, покачиваясь взад-вперед, в центре собственного кабинета, который теперь напоминал поле боя, — все вокруг было разнесено вдребезги, и в этом разгроме виноват он сам. В воздухе ощущался тяжелый запах сырой бетонной крошки, смешанный с резким спиртовым душком.

Супруга, войдя в кабинет и отчаянно теребя пальцы, выглядела просто убитой горем, из последних сил сдерживала слезы.

— Леня, к тебе тут пришли, — тихо произнесла она, обращаясь к мужу.

Но граф взбесился еще сильнее, будто в него вселился какой-то одержимый бес: он захлебывался собственной яростью, лицо пылало яркой красной краской, а изо рта, казалось, летели брызги слюны. Вскочив на ноги, он опрокинул единственный уцелевший стол, с грохотом швырнув его в сторону.

Его до глубины души потрясло известие о том, что Протектор решил взяться за дело Добрынина. Розянский, подобно остальным, стремился объединиться и раздавить Добрынина, чтобы не оказаться в долгу ни перед ним, ни перед Империей. Никто и помыслить не мог, что Протектор, казалось бы, гроза и судия всей аристократии, станет сотрудничать с этим человеком. Для аристо это прозвучало словно удар молнии среди ясного неба, и у многих нервы начали сдавать не на шутку.

— Не буду я ничего платить! НИ-ЧЕ-ГО! — заорал он, лишившись остатков здравого смысла, и принялся размахивать руками так, будто не прочь был и оторвать их. — Задушу этого сучонка собственными руками, и всё тут!

Жена его вдруг совсем побелела, став похожей на призрака; она попробовала его унять, но и сама не могла совладать с накатившим отчаянием: руки дрожали, а голос заметно срывался.

Тяжелые шаги зазвучали в коридоре, проникли в кабинет, и даже в состоянии полупомрачнения Розянский сумел сообразить, что сюда вошли люди при полном параде: на них были строгие смокинги с эмблемами Протектората на лацканах. Граф прищурился, пытаясь лучше разглядеть их сквозь пелену своего пьяного угара.

— Любопытные речи вы ведете, господин Розянский, — произнес мужчина в центре строя, с аккуратно зачесанными назад волосами и абсолютно непроницаемым взглядом черных глаз. — Говорите, платить не будете? А ведь это может быть расценено как преступление, — эти слова прозвучали спокойно, почти холодно, пока он, никуда не спеша, протирал очки аккуратным платочком.

И тут Леонид застыл столбом, словно его приковали к полу. На миг в голове всплыло горькое раскаяние за все, что он совершил: и за то, что позволил себе напиться до невменяемости, и за то, что подписался под проклятым договором, и даже за то, что выбрал жену, которая, по его мнению, никогда вовремя не доносила до него важные сведения.

Граф ощутил, как сердце судорожно колотится, а легкие не хотят пропускать воздух. Теперь, когда люди Протектора пришли к нему вплотную, сомнений уже не оставалось: вырваться ему не представлялось возможным.

То, что платить по долгам всё равно придется, сомнений не вызывало. Даже если его упрячут за решётку, процесс взыскания не прекратится. Это было неизбежно…