— Ты сбежала с Ланиным? — наконец проговорила Ольга, и подняла тонкие брови, — вот что означает, быть бастардессой. Никакие приличия не являются обязательными, — она усмехнулась, — да, даже и удобно.

Клер промолчала, теребя концы обмотанного вокруг шеи шерстяного шарфа, а Ланин вспыхнул и хотел что-то ответить, но Клер скривила рот, показывая ему, что выпад не стоит ответа. Пусть сестра радуется ее падению. У них есть вещи поважнее.

— Я тоже рада видеть тебя, сестрица.

Ольга презрительно покосилась на Ланина, но тот молчал.

— И какой вопрос жизни и смерти? — спросила она.

— Расскажи про голубой шарфик.

Ольга заметалась, будто ее застукали на месте преступления, щеки ее вспыхнули, а от высокомерия не осталось и следа.

— Я ничего не знаю ни про какой шарфик!

— Знаешь. Так что давай рассказывай. И поскорее. Я знаю, что вы с Аликс взяли мой шарф. Куда вы его дели?

Ольга побледнела и забилась в угол коляски. Две пары темных глаз смотрели на нее, и ей вдруг стало жарко, будто она не колесила по дождливому Петербургу в холодной коляске, а стояла на солнцепеке в центре Ялты.

— Нет необходимости скрывать что-то, Ольга Ивановна, — сказала Ланин мягко, — мы знаем, что вы хотели сжить Клару со свету. Но получилось не очень. И теперь нужно спасти человека, который от вашей глупости пострадал.

— А кто пострадал? — Ольга переводила глаза с одного на другого, — я... я могу сказать, куда мы его отнесли. Но дальше я не знаю, что с ним делали.

Дом, в который привела их Ольга, стоял на самом берегу Невы. Покосившийся, темный, он, казалось, готов был нырнуть в черные волны реки. Внизу видны были мостки и привязанная к ним лодка.

— Марья Никитична? — Ольга робко сошла с коляски и двинулась к двери, как можно выше поднимая юбки. Ланин пожалел ее и пошел рядом. Сапоги его тут же перепачкались жидкой грязью, но он не обратил внимания.

Дверь открыла старуха. Совсем седая, низкая, в черном платье и белом грязном переднике, она высунула голову и прикрикнула на заливающегося пса. Глаза ее, острые, темные, скользнули по лицам и остановились на Ольге.

— Снова вы, барышня? Неужто ваша затея не удалась?

Ольга поежилась. Старуха отворила дверь шире, приглашая Ольгу и Ланина войти внутрь.

В доме пахло свежей выпечкой. Старуха спешно убрала со стола все лишнее и пригласила высоких гостей присесть. Ольга села на краешек табурета, а Ланин остался стоять за ее спиной.

— Марья Никитична, — почти прошептала она, — мы сделали все не так. Пострадал другой человек. Я... хочу знать, как вернуть все обратно.

— Обратно? — старуха захлопотала у печи, — ну ежели жив еще, то можно и обратно. Три рубля стоить будет такое знание.

Ланин молча отсчитал деньги и положил на стол.

— Сегодня хороший день, — старуха спрятала деньги в кошель и подошла прямо к Ольге, от чего та отпрянула как можно дальше, — сходите на могилу того, кого вы тогда называли, и ищите. Там прикопан ваш шарф. И душит того, кто раньше его носил. Успеете до рассвета, будет он жить. Не успеете... день сегодня такой. Жуткий. А ночь еще страшнее...

Церковь терялась в темноте и тумане. Клер и Ланин стояли перед входом на кладбище тесно прижавшись друг к другу. Ветер обрывал с деревьев последние листья, и те неверными силуэтами летели куда-то в туман. Дождь прекратился, оставив после себя грязь и лужи, в которых плавали темные пятна листьев.

— Может быть не пойдем? — Клер поежилась, передернула плечами. Промозглый холод, казалось, залезал ей под шерстяное платье и теплую душегрейку на меху.

Он посмотрел на нее. Лицо ее было бледно, но губы плотно сжаты.

— Ты не одна. Я с тобой.

Клер взяла его руку в свои. Сжала в тонких холодных пальцах.

— Спасибо, Эрнест.

— Эри.

— Эри.

Она заулыбалась. Потом шагнула вперед и смело пошла по гравиевой дорожке.

Звук их шагов гасился туманом. Было очень тихо, но вдруг, откуда-то из темноты, раздались совсем иные звуки. Клер и Эрнест переглянулись и бросились за высокий могильный камень.

— С двадцати шагов, — услышала Клер голос Кузьмы Антоновича. Она вздрогнула, хотела вскочить, но Эрнест крепко держал ее за руку. Мерещится ли ей? Здесь ли Кузьма, или она от ужаса принимает чужой голос за его.

Кто-то шел, четко отмеряя шаги.

— Вы хоть видите меня? — раздался издалека другой голос, приглушенный туманом.

— Да, достаточно вижу.

Из тумана показался силуэт высокого человека в военной шанели, но точно ли это Кузьма Антонович, или туман играет с ней шутку, Клер сказать не могла.

— Они же сейчас убьют друг друга, — зашептала Клер, — Эрнест, скорее, надо прекратить это!

— Вы нарветесь на пулю, — он сжал ее за плечи, и не позволял встать, — совсем не факт, что его соперник метко стреляет.

Фигура скрылась в темноте, а потом появилась вновь, и в руке у человека был пистолет. Клер вскочила, несмотря на то, что Эрнест крепко держал ее, бросилась вперед, но тут человек развернулся, и выстрелил. Эрнест догнал Клер, повалил ее на землю между могил, и снова грянул выстрел. Человек, которого Клер видела теперь очень хорошо, схватился за бок и стал оседать на землю. Она поднялась, бросилась бежать, но Эрнест обогнал ее, подхватив на руки падающего человека.

Клер не ошиблась. Это был Кузьма Антонович.

Соперник его исчез, не желая, чтобы видели его лицо. Он тенью метнулся куда-то в туман, и Клер не стала его преследовать. Сердце билось молотом в груди, и она остановилась, боясь, что потеряет сознание.

Эрнест положил Кузьму на скамейку, расстегнул его одежду, и пытался перетянуть рану своим шарфом, чтобы остановить кровь до того момента, как им сможет заняться доктор.

Клер стояла рядом, и губы ее дрожали, а глаза расширились от ужаса. Если она не успеет найти этот чертов шарфик, то Кузьма не выживет. Не важно, откуда он взялся тут на кладбище, не важно, кто стрелял в него и в кого стрелял он... Как там сказала старуха из домика на Неве? Нужно найти шарф до рассвета. До рассвета далеко, но она должна спешить. Кузьма Антонович на краю могилы. И теперь ближе к пропасти, чем когда-либо. Не думая более, она, подхватив платье, побежала по дорожке, свернула на маленькую тропинку, и вот уже перед ней могила Павла Анисимова, с перечеркнутым молнией лицом. Как его маменька уговорила похоронить самоубийцу в освященной земле, Клер не знала. Но вот она перед его памятником. Сколько раз она приходила сюда, рыдать и просить прощения. Сейчас... сейчас же она не чувствовала более раскаяния, и вдруг поняла, что много дней уже не вспоминала Пашеньку.