— Добрый вечер, Дмитрий Николаевич, — поздоровалась Клер, — мое посещение не повредит Кузьме Антоновичу?

Тот коснулся ее руки теплыми ухоженными пальцами:

— Думаю, будет только лучше, если он увидит хоть одно приятное лицо. Не лицо врача и не лицо прислуги, — улыбнулся он.

— Что же с ним?

Дмитрий Николаевич провел рукой по бороде, задумчиво глядя на Клер:

— Есть некоторые предположения. Мы как раз обсуждали с коллегами этот вопрос…

— То есть вы хотите сказать, что не знаете, чем же болен мой жених?

— Должен признаться, что в наш век развития медицины ни я, никто из моих коллег не в силах определить, что же случилось с господином Севереным. Мы провели полное обследование всего организма.

— И что же? – спросила Клер, которая начинала серьезно волноваться за Кузьму Антоновича.

— Каждый орган его здоров. Но в целом… В целом он проявляет полную апатию к жизни. И ощущает слабость во всех членах, которая с каждым днем усиливается.

— Что это значит?

— Не знаю, Клара Ивановна. Никакие возбуждающие средства ни в силах повлиять на его состояние более, чем на полчаса.

Клер опустила голову, чувствуя, как страх сжимает холодной рукой ее сердце.

— Сообщите ему о моем приходе, Ирина Геннадиевна, — попросила она и направилась к дверям спальни вслед за экономкой.

— Только вы не пугайтесь, Клара Ивановна, — прошептала та, подходя к двери, — он ужасно исхудал, и кости одни остались!

— Не испугаюсь, — сжала губы Клер.

Ирина Геннадиевна подавила плач:

— Не чисто дело, чует мое сердце, — проговорила она, — истинно скажу я вам, не ладно здесь…

— Что вы имеете в виду?

— Чертовщина! – прошептала та, косясь на доктора, — я священника пригласить хотела, да эти светила науки не пустили! Да и сам посмеялся только. А я говорю – черти! Не бывает так, чтобы здоровый человек за две недели в труп живой превратился!

— Прекратите, Ирина Геннадиевна! Вы же знаете, что все это полная чушь!

— Эх, девочка, ничего теперь не понимают люди. И вас обучили тому же…

С этими словами экономка исчезла за дверью, чтобы через минуту появиться и пригласить Клер войти.

В комнате стоял полумрак. Горела только лампа на ночном столике, да одинокая свеча стояла на окне (от нечистой силы, — подумала Клер, оценив заботу Ирины Геннадиевны).

На кровати, среди мехов и пуховых одеял бледно маячило незнакомое лицо. Клер остановилась, не понимая, кто это. Потом до нее постепенно дошло, что Кузьма Антонович оброс бородой, а усы подстриг, так, что они больше не топорщились совершенно по-гусарски, как прежде.

— Кузьма! – позвала она, и глаза больного остановились на ней, — Кузя! Мне позволили наконец-то тебя навестить.

Пахло какой-то настойкой и миррой (опять происки экономки?). Клер подошла вплотную к кровати и села на стоящий рядом стул. Кто-то из медиков, совсем молодой мальчик, уставился на нее из дальнего угла комнаты.

— Кузя, я так соскучилась без тебя! Когда же ты поправишься?

И тут же поняла, что никогда, с ужасом гоня от себя эту мысль. Никогда. Это был не Кузьма Антонович, а его далекое исхудалое подобие с погасшей искрой насмешки в глазах.

— Рад видеть вас, Клара.

Она вспомнила, что он всегда называл ее по-русски. Толи привык, толи делал это в пику мадам Элен. Может быть, еще не все потеряно?

— Меня к вам не пускали. Говорили, что вы больны чем-то сильно заразным. А теперь говорят, что вы просто ленитесь встать, — она ободряюще улыбнулась.

— Что-то в этом роде, — усмехнулся он. Голос звучал как-то тускло, будто слова ему приходилось выдавливать из себя по капле. Но чувство юмора не оставило его, и в этом для Клер таилась надежда.

— Тогда перестаньте лениться. Может, поедем в ваше Острово? Там воздух, лес, лень пройдет сама собой.

— Да, эти ученые мужи тоже сначала так считали.

— А теперь?

— А теперь меня надо нести на носилках до кареты. Я ослаб, Клара, и ничего делать просто не могу. Даже разговаривать.

— Извините.

— Не стоит. Вы порадовали меня.

— И чем же вы обычно занимаетесь?

Он скривил рот в усмешке:

— Лежу, ничего не делаю. Сначала читать пытался, теперь вот и то лень. Вас ждал все. Дождался.

— Кузенька, так же нельзя!

Он закрыл на секунду глаза.

— Клара, врачи не врут. Я ничем не болен, и вместе с тем эта слабость... Сила ушла из меня. Снятся кошмары, а в них я вижу разверстую могилу. И ваш шарф, повязанный на шее мертвеца.

— Господи, да вам точно нужен священник! Может пригласить его, пусть освятит комнату, исповедует вас?

— Не паникуйте, Клер. Я еще не собираюсь туда. Священник мне не нужен.

— Но что это за сны?

Глаза его вдруг засветились странный блеском.

— Кошмары. Разные. Про тебя много. Поэтому я все больше не сплю. Лежу так, думаю о тебе.

Клер улыбнулась.

— Вот и хорошо. Думайте обо мне. Мы скоро поженимся, Кузя. Я решила, что все должно случиться как можно скорее. Надоело мне ждать неизвестно чего. Поправляйтесь, поедем в Острово. Там и поженимся без всяких приемов и балов.

— Не думаю, что все это возможно.

— Почему же?

— Нет этого будущего.

— Кузя, не смейте так говорить! – рассердилась она.

— Могила, она меня ждет… Да и тебя.

— Прекрати! Кого она не ждет? Все там будем!

— Но мы – скоро. Я, потом ты. Очень скоро.

— Ты, кажется, и впрямь болен!

Он усмехнулся, но лицо его тут же смягчилось, а из-под груды одеял появилась его рука, которой он сжал руку Клер. Холодная, просто ледяная рука.

— Помни, что я всегда любил тебя. И всегда буду. И что бы ни случилось, знай, что я не причиню тебе вреда. Что бы ни случилось!

Она высвободила руку, отстранилась. Ее всю трясло, в глазах стояли слезы. Молодой врач кинулся вдруг к Кузьме Антоновичу, схватил его за запястье.

— Пульс очень слабый, барышня, — проговорил он, заглядывая ей в лицо, — срочно позовите Дмитрия Николаевича! Срочно. Скажите, что снова этот пульс!

Клер пулей бросилась из комнаты. Дмитрий Николаевич сидел в глубоком кресле, попыхивая трубкой и читая газету. Завидев Клер, он встал.

— Идите, — проговорила она, и, ни в силах выдавить больше из себя ни слова, махнула рукой в сторону двери.

Доктор твердыми шагами вошел в комнату больного, а Клер рухнула на диван и разразилась рыданьями.

— Не плачьте, барышня, — услышала она вдруг голос молодого врача, — Дмитрий Николаевич обещал, что он будет жить.

Клер подняла на него заплаканное лицо.

— Что же с ним такое? Почему он ничего не может делать, если он полностью здоров?

Врач пожал плечами.

— Я не знаю. Но, может быть, совет разберется. Завтра по поводу господина Северина состоится консилиум. Прямо здесь, в этой комнате. Думаю, они найдут верное средство. Вы же знаете, барышня, наука за последние годы шагнула далеко вперед. Сейчас лечат те заболевания, которые до этого считались неизлечимыми.

Клер достала платок и вытерла лицо. Она не очень доверяла медицинской «шагнувшей вперед» науке, но так просто поверить, что Кузьма Антонович так вот возьмет да и умрет, тоже не могла. Было ясно, что он будет жить. И что они скоро окажутся в Острово.

— Девочка, зайдите-ка к господину Северену, — раздался голос Дмитрия Николаевича.

Она обернулась. Он стоял около двери в спальню, и улыбался ей:

— Бред у него случается. Не бойтесь, — проговорил доктор, — он хочет извиниться перед вами за это. Думаю, одна минута ему не повредит.

Клер снова оказалась в спальне. Она стояла у кровати и смотрела на этого незнакомого истощенного человека с ясными голубыми глазами Кузьмы Антоновича.

— Садитесь же, — сказал он. Румянец разлился по его щекам, а рука откинула несколько одеял, — извините меня, Клара, я опять нес чушь про могилы и мертвецов. Это со мной случается.

— Ничего, — проговорила она, сжимая его потеплевшую (что они ему дали?) руку, — я все понимаю.