Она видела ночь. Она видела, камень, положенный, как стол на три других камня, служившие ножками этого огромного стола. На камне лежал человек, раскинув руки и ноги. Совершенно обнаженный, он метался, будто что-то мешало ему подняться. Кровь от изодранных рук и ног, стекала по камню вниз, на землю. Изабель хотела посмотреть, кто это. Она не видела лица, и, возможно, боялась его увидеть. Но любопытство перевесило ее страх. Она поднялась над ним, как призрак, и заглянула в перекошенное от ужаса лицо. Прямо на нее смотрели безумные от страха и боли глаза ее брата Марселя.

…

Ковшик выпал из ее рук, и Изабель закрыла лицо руками, пытаясь забыть лицо своего безумного окровавленного брата. Ее всю трясло от ужаса, а луна будто звала заглянуть в ковшик еще раз, чтобы увидеть продолжение. Изабель упала на колени перед бассейном, схватилась руками за его бортик.

— Не трогайте моего брата! — закричала она, — кто вы такие? Кто вы?

Ответом была тишина. Только источник журчал своим серебристым голоском. Только поднявшийся в лесу ветер отзывался на ее зов. Луна снова зашла за тучу, будто не хотела с ней говорить, и Изабель погрузилась в полную тьму.

Дрожащей рукой она повесила ковшик на место. Поднялась и пошла на ватных ногах как можно дальше, но не успела сделать и нескольких шагов, как ветер дунул сильнее, заставив ее закутаться в плащ. Стало холодно, будто за одну минуту наступила зима.

И тут Изабель поняла, что должна делать. Она запрокинула голову, развела руки и запела так, как не пела никогда в жизни.

— Не смейте трогать моего брата! — пропела она и эхо вторило ей.

Она была уверена, что ее услышали. Природа на мгновение замерла, будто собираясь с силами. А потом поднялся ветер. Деревья нагнулись, будто трава в поле, Изабель испуганно прижалась к стенке беседки.

— Кто ты такая, чтобы приказывать нам... — услышала она в шелесте ветра, готового сорвать с нее плащ, а саму ее унести в самые черные тучи.

Слышала она странные слова или ей это показалось? Изабель хотела бежать, но от страха ноги ее не слушались ее, и она стояла, сжав руками голову, и боясь, что гнев местных божеств обрушится на нее в полную силу.

Ветер стих так же, как и появился. Внезапно. Изабель убрала руки от лица, разогнулась в полный рост. Осмотрелась. Никаких разрушений вокруг не было, хотя такой шквал должен был повалить деревья и хотя бы сбросить ковшик с крюка...

— Мадам! — услышала она голос и замерла, будто застигнутая на месте преступления, — мадам Изабель!

Голос был ей знаком. Она завертела головой в кромешной тьме, и увидела тень, двигающуюся ей на встречу. Изабель будто очнулась от страшного сна, узнав фигуру Эстена де Монтроа. Он почти бегом шел к ней, плащ его развевался и казалось, что он летит на черных крыльях. Изабель бросилась к нему, и упала в его объятья, такие теплые и надежные.

— Нам нужно как можно скорее уйти отсюда! — сказала она, прижимаясь к нему всем телом, — пожалуйста, как можно скорее!

— Что случилось? — проговорил Эстен, удивленный такой ее реакцией. Он обнял дрожащую Изабель и прижал к себе ее хрупкий стан.

— Я... — она подняла на него огромные испуганные глаза, — я... я должна уйти! Здесь опасно! Мы должны бежать!

И она потянула его за собой.

— Изабель, мадам, прошу вас, объясните мне...

Но в этот момент из-за тучи показалась полная луна. Своим лучом она осветила источник, и он засиял в неверном ее свете искрами серебра.

— Пожалуйста... — Изабель задохнулась, — скорее!

Они побежали вниз по ступеням, а потом прямо через поток, минуя бревна. Изабель не чувствовала под собой ног, вода ничуть не пугала ее. Колючки кустов рвали ее плащ и платье, но она просто тянула одежду на себя, высвобождая ее из их цепких лап, и оставляя на кустах клочки ткани. Вбежав в парк, окружающий замок, она наконец-то перевела дыхание. И тут они услышали плачь. Плакала женщина, сидевшая в беседке совсем недалеко от того места, где находились беглецы.

Эстен схватил Изабель за руку и потянул как можно дальше. Обернувшись, она снова посмотрела на женщину и наконец узнала под белыми широкими одеждами старую графиню.

— Объясните мне, что произошло! — зашептал Эстен, когда они наконец оказались одни в темноте аллеи. Изабель прижалась к стволу дуба. Руки ее все еще дрожали, а перед глазами стояло искаженное смертельным ужасом лицо брата.

— Никогда не смотрите в серебряный ковш, маркиз, — проговорила она, трясущимися губами, — никогда даже не думайте об этом.

Он взял ее за плечи.

— Что вы увидели, что так испугало вас?

Она облизала губы. Ее испуганные глаза смотрели на него.

— Я не могу вам сказать. Но тут... тут творится нечто странное. Я не понимаю, что не так, как будто... как будто все не так!

— Где тут?

— Тут. Везде. Тут, в замке. В округе. Тут все не так!

…

— Мама, — Ортанс приложила руку к зеркалу и ждала, когда мать покажется ей с другой стороны.

Диоргиль вышла из-за поворота тоннеля.

— Мама, мне так плохо, — Ортанс положила и вторую руку на стекло, и ждала, когда мать приложит руки там же, где держала руки она.

Стекло нагрелось, но она не почувствовала ласки материнских рук. Прекрасная и юная Диоргиль смотрела на нее сквозь стекло такими же, как у нее самой, зелеными глазами.

— Что случилось?

— Я не люблю его.

— Ты и не должна. Ты должна делать вид, что любишь.

— Но он тоже не любит меня. Он смотрит и будто меня не видит. Он очень галантен. Но... но я не знаю, как уговорить его на обряд.

— До обряда еще столько времени, дочь моя, — Диоргиль провела пальцем там, где у Ортанс были глаза, и стекло завибрировало от ее прикосновения, — Мы даже не знаем, когда твоя мачеха родит. Да и беременна ли она. Может пройти год. Твой жених должен влюбиться в тебя.

— А если нет? Если не влюбится? Он совсем холоден ко мне... Сделай что-нибудь, чтобы Изабель поскорее понесла. Скажи отцу, чтобы отвез ее к камням. Я хочу как можно скорее это все закончить!

— -Хорошо, — голос Диоргиль стал тише, — ты не плачь, доченька, я уверена, что все получится!

— -Изабель, нам нужно серьезно поговорить.

Франсуа сидел у камина, закинув ногу на ногу. Халат, накинутый на голое тело, оставлял открытой его широкую, поросшую волосами грудь. Лицо его было напряжено, будто он хотел сказать ей нечто не самое приятное.