— Этот твой, — сказала она и кивнула в сторону дерева.

Эль обернулся против своей воли и долго смотрел в антрацитовый орех, на скорлупе которого то тут, то там все еще вспыхивали голубые всполохи небесного пламени.

Отчего-то яд лиль в этот раз действовал куда медленнее, чем обычно. Наверное, из-за мощи, что Эль успел получить из междумирья. Как бы там ни было, окончательная и бесповоротная смерть не спешила прибрать его, и время до свидания с ней приходилось чем-нибудь занимать. Вот он и скитался по мирам, но нигде так и не находил себе места. Останавливался обычно там, где наливали, хотя облегчения ни одно пойло не приносило, лишь изредка сокращая количество отведенных мгновений. И эта бессмыслица грозила затянуться навечно, пока однажды к нему не подсел рыжий верзила и, хлопнув по ноющему плечу, не спросил:

— Уверен, что все настолько безысходно?

Эль смерил его безразличным взглядом, которого обычно хватало, чтобы прогнать желающих поговорить по душам, но верзила только хмыкнул и уселся рядом.

— Узнаю этот взгляд. Сам так смотрел и душу до черноты выворачивал, вместо того, чтобы пойти и исправить.

— Нечего исправлять, — зачем-то ответил Эль, хотя в другой раз предпочел бы встать и уйти. — Мертвы все.

— С чего вдруг смерти быть финалом? — нахмурился рыжий.

— С того, что яд разрушил суть души.

Навязчивый незнакомец долго думал, будто взвешивал сказанное на весах истины, потом резко оттянул ворот рубашки Эля, поддел ногтем яд с раны и, смерив быстрым взглядом, выжег раньше, чем тот успел коснуться его души. По небольшому всполоху пламени стало понятно, что сила рыжего отчасти похожа на полученную от элементалей мощь, но явно не призванная, скорее тот сам долгое время пробыл в междумирье, отчего его огонь справился с ядом так легко.

— Ну и дрянь, — признал незнакомец. — Но не прав ты: не все оно убивает, часть меняет структурно. То есть вроде и конечно, а все ж не совсем.

Подобные теории, очень похожие на утешение, ходили в самом начале вместе с плачем по первым погибшим. И несмотря на то что благодаря им удалось придумать, как замедлить отравление и очистить хотя бы души, дальнейшего распространения и углубленного изучения они не получили. Затем и вовсе был взят курс на истребление пришлых тварей. Эль его и взял, курс этот, и в своем неистовстве достиг поставленной цели — истребил всех лилу и лиль с их отродьями с лица Цийона. Та, что сумела его укусить, оказалась последней, отчаянно пытавшейся защитить свое дитя, прячущееся в кроне последнего священного древа. На заре времен люди верили, что в этих деревьях живут души их предков, знающие все на свете и готовые дать совет тем, кто правильно об этом попросит.

— Спасибо, — сказал Эль, вдруг осознав, что ему следует сделать.

— Было бы за что, приятель, — усмехнулся рыжий. — Было бы за что.

Обратный путь в мир, некогда бывший домом, оказался быстрым, не дающим как следует обдумать дальнейшие действия. Потому он долго стоял перед последним сожженным им деревом и смотрел на все еще вспыхивающий всполохами небесного пламени плод, пока налетевший ветерок не прошептал ему на ухо слова Шапаш:

— Этот твой!

Тогда Эль прошел ближе и притянул орех, на лету погасив пламя, завернул в дорожный плащ и потащил в место, бывшим когда-то университетской лабораторией.

Окна выбили еще во время первого бунта, и теперь сквозь них ветер натащил песка, ведь без священных деревьев мир превратился в бескрайнюю пустыню, в которой не осталось никакой жизни. Но лучшего пристанища у него все равно не нашлось бы, да и привык он к ней, не покинув ее, даже когда его назначили Элохимом. Несмотря на рану, сила все еще была при нем, потому Эль без труда восстановил здание, очистил землю и подготовил место для будущего саженца, и только затем обратился к сожженному им плоду.

Но великое удивление ждало его, когда он взялся подготовить орех для посадки. Внутри помимо семени священного древа спали два ребенка — девочка и мальчик. И если в мальчике чувствовалась та самая часть души Эля, что вырвала проклятая лиль, то девочка была ее отродьем, измененной магией древа и священного огня почти до человека, а все равно остающейся тварью. И все бы ничего, только они двое оказались так крепко связаны, что невозможно было достать кого-то одного. Он долго думал над этой проблемой, успев восстановить почти весь свой старый арсенал от андроидов до библиотек, но хорошего решения так и не нашел. Пришлось извлекать обоих, а высвобожденное семя посадить в заготовленную землю, хотя оно уже больше его не интересовало.

Девочку оставил под присмотром андроидов, мальчиком занялся сам. Эль назвал его Адам. Малыш оказался умным и сообразительным не по годам, впитывавшим в себя знания как губка. Они путешествовали по мирам, и Адам легко заводил себе друзей среди сверстников, а взрослых очаровывал. Но скоро Эль начал замечать, что это общение не приносит мальчику удовольствия.

— Смотрю, тебе совсем не по душе нынешняя компания, — сказал он как-то Адаму как будто бы невзначай.

— Просто они не такие как я, папа, — ответил малыш. — Они это тоже чувствуют, но не так, у них это вызывает интерес, у меня — в основном скуку.

Он и впрямь все больше грустил, все меньше заводил новые знакомства, предпочитая посидеть с книжкой и просто глядя в окно. И Эль решил, что пора им вернуться обратно в лабораторию, чтобы познакомить Адама с Лилит. Он не подумал, что выращенная андроидами девочка окажется пугливой и одинокой, ведь ее было велено растить в строгости, как не думал и о том, что балованный им мальчик окажется патологически ревнив. Пока Эль перенастраивал программы роботов, произошла первая ссора, запустившая череду событий, приведших к трагедии. У Лилит была дурная привычка прятаться после каждой стычки, и найти ее мог только Эль. Но чем чаще искал и успокаивал, тем сильнее злился Адам и больше обижал ее, порой просто так. А однажды дело дошло до того, что малыш применил слово, желая прогнать неугодную ему девочку. Девочка, ожидаемо, исчезла.

Тогда Эль в первый и последний раз не сдержался, прошел к Адаму и отвесил тому пощечину.

— Не смей! Слышишь? Никогда не смей применять слово к Лилит!

— Там был змей, — едва сдерживая плач, ответил мальчик.

Эль обернулся и увидел шмыгнувшего в траве ужика, близко к яблоку, за которым, видимо, и собиралась подойти Лилит, когда ее прогнали. Получалось, мальчик, что так легко сходился с другими детьми, на конкретной девочке ломался, не зная, как себя вести.

— Ладно. Главное, больше так не делай! А теперь забирай слово обратно!

— Я не умею, — признался Адам и разревелся.

Пришлось спешно учить, только все равно не помогло, и девочка не вернулась в тот же день, и на следующий, и еще через один, и еще. К концу недели Эль решил кинуть клич в миры, проследить, что откликнется. Он вышел к тому месту, где исчезла Лилит, и вдруг почувствовал чужое присутствие, обернулся и увидел сидящую на дереве малышку.

— Лилит! — воскликнул он и шагнул к ней. — Милая, слезай оттуда, — и протянул руки, чтобы поймать.

— Лили нет, — ответила девочка. — Ее прогнали, и она ушла.

— А ты тогда кто? — удивился Эль.

— Ева.

— Ева? Сама придумала?

— Где-то услышала, — малышка пожала худенькими плечиками и спрыгнула на руки Элю.

— Ясно, — он прижал ее к себе и погладил по голове. — Хорошее имя — Ева. Но если Лилит вдруг вернется, я буду рад.

Она кивнула и шмыгнула носом, но разреветься не разревелась.

С того дня дети вели себя как кошка с собакой, и сколько их ни наказывай за постоянные драки, сколько ни проводи воспитательные беседы, лучше не становилось. И тогда от отчаяния он сглупил, решив обратиться за помощью к Ашере — в конце концов, она была матерью и умела обращаться с детьми получше него. Главное, не рассказывать, откуда они на самом деле взялись, и все будет хорошо. А еще показать приманку в виде священного древа, успевшего заметно подрасти, только руки никак не доходили пересадить.