— Родители…

Они попали в аварию, и из-за этого у нее случился тот памятный первый приступ. Ее вины в произошедшем не нашлось ни на грош, но она все равно ненавидела себя и пыталась убить, а когда не вышло, постаралась забыть — помнить оказалось невыносимо. Сейчас память вернулась одна, не прихватив ни единой эмоции, так сильно терзавших в прошлом. Как-то слишком просто, даже для частной клиники.

Вопросы множились, рядом же не было никого, кто мог бы на них ответить. Что ж, придется сходить поискать самой, тем более теперь уже окончательно проснулась. Потому она села на кровати и свесила ноги. Пол оказался теплым. Пижама приятной на ощупь. Пальцы тоньше. Кожа глаже… Рука, запущенная в волосы от избытка чувств, и чтобы убрать смущающее видение с глаз долой, нащупала иную длину и консистенцию, к которой привыкла. Спустилась ниже по ставшей вдруг «лебединой» шее, перешла к груди и не обнаружила привычно свисающей тяжести — объем значительно убрали, добавив вместо него упругости. Жирового «рюкзачка» на животе тоже не стало, а его место заняла плоскость, которой никогда прежде не существовало, даже в детстве или подростковом возрасте.

Хрень какая-то… Ну да, не «какая-то», а «необъяснимая». По крайней мере, она все это точно объяснить не могла. Вариант с переселением души в чужое тело, как в книжках, какой-то… ну такой… Значит, надо поднимать пятую точку от мягкой постельки и отправляться на поиски того, кто расскажет, что же все это значит.

Она не стала задаваться вопросом: «Можно ли объяснить необъяснимое?», потому что стоило встать, и ее накрыло слабостью, но волевым усилием — вот уж никогда подобного не случалось! — заставила себя, опираясь на стену, добраться до двери, втайне от себя надеясь, что та не откроется.

Дверь открылась.

Коридор с выкрашенными в стальной цвет стенами раскинулся по обе стороны от нее, не давая никаких подсказок, куда идти. Количество дверей на первый взгляд показалось равным, причем сами двери на вид обычные, без каких-либо внешних замков, словно межкомнатные. Но нет, ее этой внешней простотой не обмануть, ведь она уже решила, что это не больница — лаборатория. Как догадалась? По цвету стен. Однажды ей довелось по работе побывать в самой настоящей лаборатории, точнее, в организации, производящей медицинское оборудование, так там тоже все в похожий цвет окрашено…

На слабость аргумента было решено не обращать внимания, потому что по левую руку в конце коридора обнаружилось окно, оный освещающее, а по правую — лифт. Последний в качестве ориентира показался не самым удачным решением, тем более он вполне мог оказаться служебным и вызываться с помощью специальной карты. Ну, лаборатория же! А вот из окна можно осмотреться… И еще оно чуточку ближе — доползти по стеночке куда проще, и этот аргумент глупо игнорировать, потому она развернулась в нужную сторону и сделала первый несмелый шаг.

На втором все закончилось.

Где-то за ее спиной открылась другая дверь, и теперь уже знакомый мальчишеский голос неуверенно позвал. Первое слово не разобрала, но его тут же поменяли на иное:

— Ева?

Внутри все сжалось от ужаса, тошнотворной волной поднялось к горлу, застряло комом, не давая ответить. Сердце истерично забилось, призывая сбежать отсюда как можно скорее хоть в первую попавшуюся дверь, хоть в окно. Но тело застыло на месте, вжавшись в стену, то ли в попытке слиться с ней, то ли чтобы просто не свалиться на пол, как вчера…

В памяти отчетливо всплыли недавние события с похожей панической атакой, только образ нахального мальчишки, вломившегося к ней в квартиру, рябил и никак не хотел собираться в целое, но оборачиваться, чтобы увидеть его здесь и сейчас, не было ни сил, ни желания. А вскоре и все остальное начало постепенно исчезать…

«Почему нет? — подумалось ей. — На самом деле мне всегда хотелось именно исчезнуть, потому и хватило лишь одной попытки самоубийства, ведь смерть не давала желаемого».

— Ева! — словно желая все усугубить, голос прозвучал совсем рядом.

Тело вертикальной лужей стекло по стенке. Сердце, игнорируя поговорку про пятки, ухало в ушах, будто оно и есть тот самый ком в горле. А убийца уже занес над ней руку!..

…И просто положил ей на плечо. Паника тут же отступила.

Спустя мгновение заговорил некто третий, мягко и немного устало, со скрытой за всем этим доброй усмешкой:

— Я смотрю, Адам, тебе все также нравится ее мучать.

— Это не «Ужас»! — огрызнулся мальчишка, но руку отдернул. — Просто хотел успокоить.

«Вот оно что, — отстраненно подумала она. — Вчера у меня приключилась совсем не паническая атака. Это был инфаркт. Мелкий говнюк меня убил, перепугав до смерти».

— Ева? — снова позвал мальчик, теперь уже мягко.

Она машинально обернулась и столкнулась взглядом с его синими глазами, похожими на ледяное ноябрьское небо. Адам сидел перед ней на корточках, оказавшись неожиданно не только выше ростом, но и крупнее. Еще немного и можно будет поверить, что он реально волновался и собирался помочь. Рука дернулась раньше, чем пришло осознание, что она собирается сделать. Раздался звук пощечины. На одно крохотное мгновение на красивом лице проявилась искренняя обида, а потом все скрылось за напускным безразличием. Мальчишка отстранился и поднялся на ноги, больше не собираясь протягивать ей руку помощи.

«Вот и катись в ад!» — злобно подумала она, но сил, чтобы подняться самостоятельно, не нашлось.

Мужчина, журивший недавно Адама, улыбнулся и, подойдя, легко поднял ее под локоть, после чего увлек обратно в открытую дверь. Он был высоким и тонким, с серебристыми от седины короткими мягкими волосами и добрыми серыми глазами. Притом не выглядел старым, скорее человеком вне возраста, и по лицу ему можно было дать как тридцать пять, так и все пятьдесят.

— Пойдем, милая. Тебе рано пока бегать по особняку и драться с Адамом.

— Это лаборатория, — слабо возразила она, но позволила незнакомцу довести ее до кровати.

— По лаборатории особенно, — подтвердил он, вызывая внутри удовлетворение, словно рядом с еще одним пунктом установилась искомая галочка, сделав мир чуточку понятнее, а значит, не таким страшным, как раньше.

— Хочешь чего-нибудь? Или только спать? — укрывая ее одеялом, спросил он.

В этот раз она успела сказать раньше, чем мотнула головой:

— Назад.

— Что?

— Назад, в свое настоящее тело. В свою прежнюю жизнь.

— Ева, милая, — серые глаза светились милосердием и грустью, из-за чего на имя огрызаться не захотелось, — ты уже в своем настоящем теле.

— Нет, — протянула капризно и сама испугалась, что сейчас заплачет. — Хочу другое… Другое… Предыдущее…

— Прости, — он нежно погладил ее по голове успокаивая. — В предыдущее точно не получится — оно мертво. Да и будь иначе, тебе в него, правда, не нужно. Просто дай себе шанс в этом воплощении, ладно?

— Не хочу, — продолжала канючить она, уже сонно, без истерических ноток. — Есть же… свободная воля? Вот. Есть свободная воля, значит… должны…

— Я должен был тебя уберечь, — выдыхая, сказал он. — Ну, ничего. Ничего… Теперь все будет как надо. Спи, милая. Набирайся сил.

Ева не поняла, о чем речь, но спорить не стала, вскоре и впрямь провалившись в глубокий сон без сновидений.

Сверкающая электрическими разрядами арка портала раскрылась прямо в дереве, не повредив при этом ни крону, ни ствол — лишь несколько яблок упало на землю, источая сладкий аромат из ушибленных боков и мелких трещин на некогда идеальной кожице. Запах сбивал настрой, разрушив в единый миг величественную целостность Сада, принизив тот даже не до деревенского — до частного с двумя-тремя яблонями у покосившегося от старости дома, того и гляди выйдет к ним сейчас дородная баба, соберет с травы в подол и потащит на кухню печь пирог непослушным внукам. И тут же вместо пресловутой бабы Михаэлю привиделось: Она в простеньком платье женщин с Окраины стояла, уперев в бок глубокую алюминиевую миску, а к ней от дерева спешил черноволосый мальчишка четырех лет, в котором легко угадывался Адам, глаза только серые… Под каблуком сапога хрустнуло яблоко, оказавшееся слишком крупным, чтобы быть раздавленным, и Михаэль едва не оступился. Глупость какая! Она никогда никому так не улыбалась! — ни ему, ни его братьям, а тут и вовсе случайный пацан. Ладно, не случайный, но ведь не Ее дитя!