Девушка лишь молча прижалась к его забинтованной, израненной груди.

Егор, если бы ты только знал…

Я знаю. Не нужно слов. Не плачь.

Егор, ты мне нужен. Не бросай меня, — тихонько сказала она, целуя его в губы.

Я никогда тебя не брошу, моя хорошая.

Наташа доверчиво положила голову ему на плечо, и теперь только тихонько всхлипывала. А Егор…

А Егор, вдруг, почувствовал, что огромная тяжесть ушла из его сердца. Он был счастлив. Пройдя через суровые, подчас, смертельные испытания, он. Ни смотря ни на что, остался верен свой мечте. Сумел сохранить свои самые светлые чувства, которые испытывал к любимой. И, пусть ему было горько, невыносимо трудно жить с этим, он победил судьбу. Сейчас он был с Наташей, своим Солнышком, как ласково он ее называл. И пусть, впереди еще большие сложности, житейские проблемы — он преодолеет все. Они вдвоем с Наташкой преодолеют. И нет той силы, которая способна их разлучить. Казалось, они провели в объятиях друг друга целую вечность.

Прошло две недели. Молодой тренированный организм восстанавливался, Егор быстро выздоравливал. Его уже перевели из палаты интенсивной терапии в обычную. К нему постоянно приходила Наташа, и эти встречи давали Егору силы выздоравливать. Также часто к нему забегал Серега Фельдшер.

Однажды пришли и Серега Тимченко с техником самолета Женей Ивановым.

Привет, мумия, — сказал ведомый, когда вошел в палату и увидел своего всего перебинтованного командира.

Раненые, лежащие на соседних койках в огромной комнате, засмеялись.

Егор, лежащий под капельницей махнул свободной рукой.

Привет, садитесь.

Сергей уселся на скрипучий стул, Женька — на табурет. Они оба склонились над огромными сумками, которые притащили с собой.

Так, тут ребята передали… — пояснил Серега.

Сгущенка, шоколад, колбаса — на тумбочке все эти съестные припасы уже не помещались, и он стал складывать их на подоконник.

Слышишь, Серый, я все это съесть не смогу при всем своем желании. С ума сойти.

А я тебя и не спрашиваю, — ответил ведомый, продолжая священнодействовать.

Ну, спасибо, — растерянно ответил Егор.

Ребята, а закурить не найдется? — спросил молодой солдат с загипсованной ногой.

Найдется, — кивнул летчик и достал целый блок «трофейных» сигарет «Кэмэл» в яркой блестящей упаковке. — Берите, ребята, я знаю, что мой командир не курит.

А откуда такая роскошь? — поинтересовался пожилой сержант с перебинтованной головой.

Десантники угостили. Они недавно караван «духов» разметелили и в числе трофеев прихватили сигареты.

Нормально…

Пришла медсестра, сняла Егору капельницу. Увидев посетителей, она попросила не шуметь. Впрочем, сказала она это больше для порядка. Сергей вместе с Женей заверили ее, что вести себя они будут, ну просто очень скромно. Сестричка покачала головой, но ничего не сказав, вышла.

Как только дверь в палату закрылась, летчик и техник переглянулись. Материализовавшись прямо из воздуха, на тумбочке появилась бутылка «Столичной».

Эй, братцы-славяне, подгребайте к нам, — тихо сказал Егор. — Сеанс интенсивной терапии.

Народ служивый был понятливым, и дважды повторять не требовалось. Плеснули по чуть-чуть каждому и выпили за встречу, и, конечно же, за возвращение домой. Потом принялись за закуску. В палату вошел Серега Фельдшер.

Привет. А что это за банкет, — он подозрительно потянул носом воздух.

Да вот, сидим, общаемся… — неопределенно сказал кто-то из раненых.

Ага, я вижу, как вы «общаетесь». Водочный дух по всей палате.

Да это нам уколы делали.

Ага, ты мне расскажи…

Сергей Николаевич, — сказал Егор, вежливо. — Не желаете присоединиться к нашему застолью?

Серега Фельдшер улыбнулся:

Если пьянку, извините, культурное застолье, нельзя предотвратить, значит нужно его возглавить.

Правильно.

Сидел народ служивый, выпивал, правда, по чуть-чуть, беседовали о житье-бытье.

Слышишь, летун, а ты почаще к нам заходи, — хитро прищурился немолодой уже прапор-десантник.

Все дружно засмеялись этой немудреной шутке.

Не получится. У моего командира характер стальной, так что поправится он быстро.

Ладно, Сергей, — прервал его Егор. — Расскажи лучше, как там наши? Как дела? Где вы сейчас?

Дислоцируемся там же, где и раньше, в Баграме. Летаем. Только вот… — Серега запнулся.

Да не тяни, что там случилось, — сказал Егор, и дурное предчувствие неприятно кольнуло сердце.

Майора Семенова сбили.

Как⁈ — пилот отказывался в это верить. Майор — настоящий ас, опытнейший воздушный боец…

Да не волнуйся ты так, жив он. Успел катапультироваться из подбитого штурмовика.

Егор перевел дух.

Как это случилось?

Мы вылетели звеном, он ведущий. Надо было ударить по окрестностям Саланга, там вели бой десантники, блокировавшие моджахедов. Мы снизились, зашли на цель, отстрелялись. А на выходе из атаки «духи» запустили сразу две ракеты. Одна из них взорвалась возле ловушки, но вторая пошла за его самолетом. Там вокруг скалы, и у него не было пространства для маневра. Да еще и на выходе из пикирования — высоты нет, скорости нет. Самолет загорелся. Наш «дядя Миша» потянул вверх, успел выйти из зоны обстрела, но ему пришлось катапультироваться. Наверное, кресло закрутило воздушным потоком. Когда десантники подобрали майора, он был без сознания. У него перелом обеих ног, вывихнута рука и компрессионное повреждение позвоночника.

Вот как… А где он сейчас?

В Москве, в Центральном госпитале. Говорил перед отправкой, что все равно будет летать.

Ничего он мужик крепкий — выздоровеет. А, зная его характер, можно сказать, что летать он будет. Слава Богу, что жив остался, — сказал Егор. — Давайте выпьем за его здоровье.

Все собравшиеся сделали по глотку водки.

Это и тебя касается, — Сказал Фельдшер. — Тоже с того света вытащили.

А… — отмахнулся Егор. — Что со мной станется? Серега, расскажи, что там вообще? Что говорят? Что будем делать?

А что делать? Воевать… — пожал плечами ведомый.

Егор выздоравливал, принимал процедуры, играл в карты и шахматы с соседями по палате. Периодически надоедал врачам просьбами выписать его из госпиталя и направить в родную часть. Словом, вел себя как обычный выздоравливающий раненый. Но с некоторых пор одна мысль не давала ему покоя: сможет ли он вновь летать. Особенно его переживания усилились после того, как он узнал о ранении майора Семенова.

Однажды в беседе с Серегой Ивахненко он коснулся этой проблемы.

Послушай, Серега, ты мне друг? — спросил Егор, когда они сидели на лавочке во дворе госпиталя.

А что случилось? — вопросом на вопрос ответил Фельдшер.

Понимаешь, ты мне как профессионал скажи, я летать буду? — он выжидающе посмотрел на Сергея.

Ну, я не знаю, — он пожал плечами. — Швы тебе уже сняли, через неделю уже должны выписать. Конечно, могли бы и раньше, но, учитывая твои травмы… Я видел твою историю болезни рентгеновские снимки — там все в порядке. Доктора, который тебя оперировал, я тоже знаю, он отличный хирург и спасал гораздо более тяжелых, чем ты пациентов. Все должно быть нормально.

Точно? — беспокойно спросил Егор.

Должно быть так. Кроме того, скажу тебе по секрету, и только потому, что ты мой друг: к нам скоро прилетает из Союза медицинская комиссия.

Что⁈ — не поверил летчик.

Не ори ты так. Приезжают академики из Москвы и Ленинграда, из ВМА.[1] И они будут тут работать. А пройти такую комиссию легче, чем в Москве, хотя и тут это сделать будет довольно сложно. Но ты ведь все равно добьешься права летать? — хитро прищурился друг.

А что есть возможность не пройти комиссию?

Нет. На тебе ведь все заживает, как на собаке.

Спасибо, утешил.

А назавтра Егора ждал бо-ольшой сюрприз.

После утреннего обхода летчик лежал на своей койке и перечитывал мемуары Покрышкина, которые достал по его просьбе Серега Ивахненко. Сначала в палату с хитрым выражением лица проскользнула Наташа. В руках у нее почему-то был букет алых гвоздик.